Обнаженная натура - Лорел Гамильтон

— Лучше вас кто-нибудь умеет? — спросил он.

Я покосилась на Эдуарда:

— Только один.

Шоу глянул на Эдуарда и снова на меня.

— Надо понимать, мне очень повезло, что вы оба оказались здесь.

Голос его был густо замешан на сарказме.

— Вам действительно повезло, — сказала я и направилась к двери. Эдуард пошел за мной и протянул ключи:

— Я взял нам машину, чтобы могли с тобой поговорить, — сказал он.

— Это хорошо.

— Да, и Олафа я вспомнил не просто к слову.

Я остановилась посреди коридора:

— Ты ведь не хочешь сказать…

— Маршал Отто Джеффрис — один из маршалов западных штатов. Когда я прилетел сюда, он уже был на месте.

Олаф — настоящий серийный убийца. Но он, как СПУ, умеет до определенной степени контролировать свои порывы. Ни одного из своих худших преступлений он не совершал в этой стране — насколько мы с Эдуардом знаем. Доказательств у нас нет никаких, но я знаю, кто он, и он знает, что я это знаю. И ему нравится, что я знаю.

Совместная со мной охота на вампиров навела Олафа на мысль, что он сам может стать маршалом и свои любимые серийные убийства совершать легально. Способ изъятия сердца и отрубания головы у вампира закон не регламентирует — это просто полагается сделать. Когда процесс убийства начат, вампира уже не защищают никакие законы. Никакие. Вампир полностью зависит от милости истребителя.

Одна из целей моей жизни — никогда, никогда не оказаться на милости Олафа.

Эдуард взял для нас большой внедорожник, черный и какой-то зловещий. Я знала, что цвет он не выбирал, но получилось совершенно правильно. Машину я одобрила. Потому что если придется ехать куда-то в пустыню или вообще без дорог, она справится.

— Когда ты успел арендовать машину? — спросила я.

— Я на допрос попал первым. И знал, что других трех маршалов США они будут допрашивать долго, так что время у меня было.

Я остановилась посреди шага:

— Ты сказал — трех других?

Он повернулся ко мне и кивнул:

— Сказал.

Чуть ли не улыбаясь. Эго значило, что он от меня что-то скрывает. Любит Эдуард быть загадочным, и то, что я знаю его семью и знаю почти все его тайные личности, не вылечило его от этой привычки. Просто ему труднее найти возможность меня удивить.

— И кто четвертый? — спросила я.

Он поднял руку — я видела у него этот жест на работе, когда он работал с теми, кто понимает язык жестов. Этот значил «давай вперед».

Возле заднего выхода розовато-коричневого здания стояла небольшая группа полицейских. Я их заметила, мельком, как замечаешь в нашем деле все: людей, пальмы, жару, солнце, И вдруг среди них оказался Олаф. Он был на полголовы выше любого из них, кроме одного. Горбился, что ли? Но не только. Еще он был одет в черную футболку, черные джинсы, заправленные в черные ботинки. Черная кожаная куртка через руку, бицепсы ходят под кожей. Чуть в нем прибавилось цвета с последнего раза, как я его видела, будто он больше был на солнце, но Олаф, как и я, не загорает. У кого в жилах много немецкой крови, загорают с трудом.

Голова у него была так же выбрита наголо, и черные брови выделялись резким контрастом. Под подбородком залегла тень щетины — он из тех, кому приходится бриться дважды в день, чтобы быть чисто выбритым. Я задумалась: он голову бреет или просто лысый? Раньше как-то не интересовало.

Голова, одежда, рост — все это выделяло его из группы полицейских как волка среди овец — или гота среди людей в форме. А я его просто даже и не заметила. Совсем.

Эдуард тоже это умеет — быть невидимым на самом виду.

Олаф шел к нам, я смотрела и видела, что для человека таких размеров он движется грациозно, но это была грация мышц и сдерживаемой агрессии.

Агрессивному виду способствовала наплечная кобура с «Хеклер и Кох П-2000» и дополнительные магазины на другой стороне ремня. В последний раз у него был запасной пистолет на пояснице — надо будет потом проверить. На боку — нож, длиннее моего предплечья, привязан к бедру. Клинки носят с собой почти все охотники на вампиров.

Он шел ко мне, весь темный и зловещий, а потом улыбнулся. Недружеской улыбкой, а бойфрендской. Нет, более того, так улыбается мужчина женщине, с которой у него был секс, и он надеется повторить. Олаф на такую улыбку права не имел.

— Анита! — сказал он, и опять же слишком много эмоций вложил в мое имя.

Мне пришлось запнуться, чтобы назвать его фальшивое имя:

— Отто!

Оп продолжал идти, пока не навис над нами с Эдуардом. Конечно, при его почти семи футах над кем хочешь можно нависать.

Оп протянул мне руку. В те два раза, когда мы встречались, протягивал ли он мне руку для пожатия? Надо подумать… нет, он женщинам руки не пожимает. Но вот — он протягивает руку, излишне фамильярная улыбка чуть-чуть увяла, но никуда не делась.

Вот она и вызвала у меня нежелание к нему прикасаться. Но патологическая ненависть Олафа к женщинам сделала это рукопожатие очень важным моментом. Он считал, что я достойна. Кроме того, нам придется работать вместе на глазах у полиции. И я не хочу, чтобы он злился на меня с самого начала охоты.

Я приняла руку.

Он обхватил ею мою ладонь, вторую руку положил выше, мне на предплечье. Некоторые мужчины так поступают, и я не очень понимаю зачем, но в этот раз я знала.

Я попыталась высвободиться — не смогла сдержаться. Он сжал пальцы, давая мне понять, что меня держит — или что придется драться, чтобы вырваться. Только миг, момент, но мне этого хватило, чтобы вспомнить, как мы виделись последний раз.

Мы с Олафом должны были вынуть сердца у вампиров, за которыми тогда охотились. Вампиры были старые и сильные — в таких случаях недостаточно проткнуть сердце колом. Его надо вырезать из грудной полости и потом уничтожить огнем.

Я доставала сердце, запутавшееся в каких-то органах тела, Олаф предложил помочь. Я забыла, кто он — и согласилась.

Он просунул руку в сделанную мною дыру, вдоль моей руки, в грудную клетку. И только когда его ладонь охватила мою, прижав пальцы к еще теплому сердцу, я на него посмотрела. Мы оба наклонялись над телом, лица почти вплотную, руки ушли вверх в куда более длинное тело вампира. Олаф посмотрел на меня над телом, и наши руки держались за сердце и кровь была повсюду. И смотрел он на меня так, будто это был ужин при свечах, а я в красивом кружевном белье.

Он свободной рукой придерживал мою руку, управляя скоростью, с которой мы вылезали из грудной полости, затягивал процесс и глядел на меня в упор. Последние несколько дюймов он смотрел вниз, на рану. Смотрел, как выходят наши руки из кровавой дыры под грудиной. А меня он держал ладонью выше локтя и поднял наши руки вверх — мы секунду держали сердце вместе, и он глядел на меня поверх кровоточащей мышцы.