Разговоры о тенях - Евгений Юрьевич Угрюмов

class="p">ПРИНЦЕССА МОНПАНСЬЕ

Но, Софи! Я же принцесса! Я не могу играть всяких Ивусь!

СОФИ

Вам не стыдно, принцесса? Мы уже давно покончили со всякими этими de и da, и

дон, и донья, и von, и сэр, и кабальеро, всякими этими… этими (смотрит на

papa)…

PAPA

…сословными привилегиями.

СОФИ: Все, мадемуазели и принцессы, и кавалеры и даже промокашки

поднимают крик: «Ай, ай, яй, яй!»

СОФИ: Хорошо, скажите мне тогда, как можно любить сразу трёх апельсинов?

СОФИ: Никто не отвечает.

70

СОФИ: Скажите тогда Вы, mon cher papa, как можно любить трёх апельсинов

сразу?

PAPA: Mon papa ne veut pas Que je danse, que je danse Mon papa ne veut pas Que

je danse la polkа.

Папа разводит руками и рассказывает о символическом значении трёх апельсинов

и про нелюбовь Гоцци к Гольдони, а Гольдони к Гоцци.

Да-а, за такими занятиями и застигла весна Софи. Может, лучше будет: Софи

весну… весну своей юности.

Весна, как все понимают, в метафорическом смысле… о-о-о! пошутил! Это да,

да, шутка…

Из Шлегеля Фридриха, из его эротических новелл.

Из эротических новелл позже, ещё не время.

весна священная (транскрипция)

«Весна… – воображает себе что-то, не знаю что Софи, Софи нежится, вдыхает

запахи, зацветающей Весны. Зацветающие весенние цветы посылают ей знаки. И

знаки, знаки будоражат всё внутри неё, и её «всё внутри» нежно отзывается. Все

Малербы, Селадоны и Артамены прошли. Теперь, посидеть бы рядышком с

этим… с этим туманом, – Весна-а…»

Весна бывает разная. Одна такая, что как вдруг займётся! ручьями, речками и

водопадами; вчера ещё всё было так далеко; «…до весны, как до Луны, – говорил

известный уже нам патологоанатом, раскладывая топоры и пилы перед вскрытием

(ну, наконец! рассмешил!); а сегодня! солнце вразнос, птички вразнос, и у тебя

неистовствует всё и припекает тоже всё, словом, «мама родная!»

Есть другая весна. В день по чайной ложке. Живёшь себе, вроде и ничего не

происходит, и незаметно ничего, и не ждёшь-даже-пождёшь, листаешь себе

Kalenderblatt, а Kalenderblatt – извини, на минуточку – бесконечнось. А потом

смотришь – все уже в майке, а ты ещё в шубе – не заметил.

А бывает весна священная… когда, как в сон, проникают звуки, эти, которые

гобоями-свирелями, шепелявя, шевелят туман, который прилип к земле, боится

оторваться от земли, прилип к ней, приник; который, вздохнув, всё же

поднимается, выворачивается, боязливыми, боязливыми спазмами, перекличками

флейт…

71

– Гуси, гуси!

– Га-га-га?

– Есть хотите?

– Да-да-да!..

Насчёт «священная»: если у молодых όсобей всяких видов растений и

животных набухают весной почки – так у человеческих όсобей они набухшие в

любое время года, хотя, весна… весна добавляет жару, вершит своё весеннее

дело, весенние свои делишки; упорно, настырно, и ласковая, и хитрая, и сильная.

Ах, весна священная – это не та весна, которая наступает каждый год с почками

и с томлением членов, а та, которая наступает раз в жизни, у мотыльков,

например (бабочек); эх! известный энтомолог разошёлся бы здесь.

– Гуси, гуси!

– Га-га-га…

Всё дело в линии горизонта. Одно дело, когда горизонт – прямая линия, сразу

понятно, что речь идёт о земной жизни, о жизни на земле… бабочки те же,

мошки, канарейки; всякий здесь хочет со своим маленьким разобраться, своё

маленькое устроить и пристроить, поступить на службу, послужить в меру, быть в

ладу со своей совестью в меру, полюбить немножко, погрустить, если надо,

немножко, словом, как сказал один знакомый дрессировщик собак: «есть такие

собаки, которые неистовствуют», «а есть, – как сказал один тоже знакомый

служитель зоопарка, в том же разговоре – птица, которая называется марабу – так

у неё, в её лысом лбу, – сказал он, – собраны все загадки мирозданий». Так это всё

Театр? Спектакль? и вот тут, когда «загадки мирозданий», на картине перед нами

вдруг появляется выпуклый горизонт, линия горизонта такая выпуклая, как лысая

голова марабу, как внешняя часть шара, как глобус; и художник, у которого на

картине тоже и охотники, и собаки, и кролики, говорит нам уже не о жизни на

земле, а про то, как Земля вместе с Марсами, Венерами, созвездиями Пса и с

Большой Медведицей, как Земля в окружении всех этих Марсов, Венер, созвездий

Пса и Большой же Медведицы, со всеми этими выпуклыми ли вогнутыми, никто

этого не знает, мирозданиями несётся сама не зная куда; только и охотников, и

собак теперь, на картине, художник поворачивает к нам спиной, потому что лица

их, как бы они ни были красивы, умны, учёны, добродетельны и

целеустремленны, будут изображать одно и то же, то, что велит им мироздание, и

законы, конечно же, придумает сам художник, железные законы, по которым, в

его картине, живут все: и солнце, и планеты, и кролики, и сама весна священная, и

все умные, учёные и добродетельные. Словом, ещё раз, чтоб понятнее: одно дело

Зигфрид, которому и споткнуться или чихнуть (это как кому больше нравится -

всё равно и то, и другое mauvais ton) и чихнуть лишний раз нельзя (миф всё же,

Парки, Норны и т.д.), и другое дело «добрый мой приятель», которому ни чихать,

72

сколько хочешь, ни спотыкаться, хоть заспотыкайся, не запрещается и даже

кажется, что у них с Татьяной (роман всё же)…

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим.

…с Татьяной Лариной ещё что-то могло бы и быть, или может ещё что-то и

получиться, получится… или получится ещё, хотя, это только кажется. На этот

предмет можно было бы поговорить, всё равно о тенях говорим, в смысле,

простите, развития литературной формы от эпоса к роману, но потом, потом,

вполне возможно, почему бы нет?

Да мне плевать… это неправильно! Да нам плевать на то, что мы не знаем кто

такой Грюневальд, или Брейгель, или святая Бригитта, нам главное – понять, что

для всякого, кто бы он ни был и где бы он ни был, и когда бы он ни был есть своя

красота. А все разговоры по поводу того, что века должны пройти, чтоб от всей

этой мистики, от всего этого спиритуализма перейти к Малербам и Селадонам,

Артаменам, мадемуазелям де Скюдери, Фонтенелям, Монтескье и к Нежности-на-

Любовной Склонности, и Нежности-на-Уважении и Нежности-на-

Благодарности?.. или, пусть и к Земфирам и Алеѝкам, Болконским и Наташам – все

эти разговоры – сплошные риторические фигуры и художественные произведения

своего «я»… Это мне подходит, это мне нравится, это я и считаю настоящим,

настоящими разговорами о тенях. Всегда и