Мисс Кэрью (ЛП) - Эдвардс Амелия

Тем не менее, я никогда не подозревал правды; портрет же был очень далек от завершения.

Наконец все это выплыло наружу, и однажды утром Ханс ван Роос сделал официальное предложение руки и сердца. Конечно, ему было отказано.

— Но очень мягко, дорогой Франц, — сказала Гертруда, рассказывая мне об этом вечером, — потому что он — твой друг и потому что он, казалось, так глубоко это чувствовал. И… и ты не представляешь, как ужасно он побледнел и как старался сдержать слезы. Мне было жаль его, Франц, — действительно, мне было очень жаль!

И это нежное создание едва удерживалось от слез, когда рассказывало мне.

Я не видел Ван Рооса в течение нескольких месяцев после этого отказа. Наконец я случайно встретил его перед зданием ратуши, и, к моему удивлению, во второй раз в своей жизни он протянул мне руку.

— Доброго вам дня, мессер Линден, — сказал он. — Я слышал, что вы находитесь в двух шагах от славы и богатства.

— Я преуспеваю, мессер ван Роос, — ответил я, пожимая протянутую руку. — Но я никогда не забываю, что своим нынешним мастерством я обязан часам, проведенным в вашей студии.

На его лице промелькнуло странное выражение.

— Если бы я так думал, — поспешно сказал он, — я бы… Я должен был бы считать себя особенно счастливым.

Была такая странная разница в том, как он произнес начало и конец этого предложения — столько спешки и страсти в первой половине, такая нарочитая вежливость в последней, что я вздрогнул и посмотрел ему прямо в лицо. Он был таким же улыбчивым и непроницаемым, как мраморная статуя.

— Мне тоже повезло, — сказал он после минутной паузы. — Вы видели новую церковь, недавно построенную недалеко от восточного конца Харинг-влиет?

Я ответил, что видел ее мимоходом, но внутри не был.

— Мне было поручено, — сказал он, — расписать ее внутри. Мое Обращение Святого Павла куплено для алтаря, и сейчас я занимаюсь росписью серии фресок на потолке. Не зайдете ли вы как-нибудь и не скажете ли мне свое мнение о них?

Я признался, что очень польщен, и обещал на следующее утро навестить его в церкви. Когда я пришел, он ждал меня у двери с тяжелыми ключами в руке. Мы вошли, и он повернул ключ в замке.

— Я всегда защищаю себя от незваных гостей, — сказал он, улыбаясь. — Люди войдут в церковь, если я оставлю двери незапертыми; а я не собираюсь продолжать свою работу художника, в присутствии каждого болвана, который предпочитает стоять и пялиться на меня.

Удивительно, в какой неприятной манере этот человек обнажал зубы, когда улыбался.

Церковь была красивым зданием в том итальянском стиле, который имитирует античность и предпочитает изящество и великолепие величественной святости готического ордена. Ряд элегантных коринфских колонн поддерживал крышу с каждой стороны нефа; декоративные карнизы были щедро украшены позолотой; великолепная алтарная часть уже заняла предназначенное ей место; а немного левее огражденного пространства, где должен был быть установлен стол для причастия, были возведены высокие леса, которые, — с того места, где стоял я, — казалось, почти соприкасались с крышей, и над которыми я увидел незаконченный набросок мастерски выполненной фрески. Там были еще три или четыре, уже завершенные, а некоторые были просто обозначены углем на их предполагаемых местах.

— Вы не подниметесь со мной наверх? — спросил художник, когда я в достаточной степени выразил свое восхищение. — Или вы боитесь, что у вас закружится голова?

Мне не хотелось подвергать свои нервы такому испытанию, но еще больше не хотелось признаваться в этом; поэтому я следовал за ним от пролета к пролету хрупкого сооружения, ни разу не осмелившись взглянуть вниз.

Наконец мы достигли самого верха. Как я и предполагал, художнику не хватало места даже для того, чтобы принять сидячее положение, и ему приходилось рисовать, лежа на спине. У меня не было желания ложиться, поэтому я посмотрел на фреску, насколько мне было ее видно, и сразу же спустился на пролет ниже, где подождал, пока он вернется ко мне.

— Как это, должно быть, опасно, — сказал я, содрогаясь, — спускаться с этого отвратительного насеста!

— Сначала я так думал так же, — ответил он, — но теперь вполне привык. Вообразите, — сказал он, подходя вплотную к краю лесов, — вообразите, как вы падаете отсюда вниз!

— Ужасно! — воскликнул я.

— Интересно, сколько отделяет нас от уровня пола, — задумчиво продолжал Ван Роос, — сто восемьдесят футов, я полагаю, может быть, двести.

Я отстранилась, у меня закружилась голова от этой мысли.

— Ни один человек не смог бы пережить такое падение, — сказал художник, все еще глядя вниз. — Самый толстый череп разлетелся бы на атомы на мраморе там внизу.

— Прошу вас, давайте спустимся, — поспешно сказал я. — У меня голова идет кругом от одной мысли об этом.

— Неужели? — сказал он, внезапно повернувшись ко мне; голосом и взгляд были голосом и взглядом дьявола. — Неужели? Глупец! — воскликнул он, обхватив меня вокруг тела железной хваткой. — Глупец, довериться здесь мне — мне, кому ты причинил зло, чью жизнь ты разрушил! Мне, которого ты пересек в славе и в любви! Вниз, негодяй, вниз! Я поклялся отомстить, и мое время пришло!

Мне даже сейчас тошно вспоминать ту отчаянную борьбу. При первом же слове я отпрянул назад и схватился за балку над головой. Он пытался оторвать меня от нее. У него изо рта выступила пена; вены вздулись на лбу, как узлы; и все же — хотя я чувствовал, что мои запястья напряжены, а пальцы порезаны, — я все еще держался с ужасной энергией человека, который борется за жизнь. Это продолжалось долго, — по крайней мере, мне так показалось, — и леса качались у нас под ногами. Наконец я увидел, что его силы иссякают. Внезапно я ослабил хватку и навалился на него всем своим весом. Он пошатнулся — он вскрикнул, он сорвался!

Я упал ничком в немом ужасе. Казалось, прошла целая вечность тишины, холодная роса выступила у меня на лбу. Вскоре я услышал глухой звук далеко внизу. Я подполз к краю лесов и выглянул — на мраморном полу лежала бесформенная масса, и все вокруг было красным от крови.

Я думаю, что прошел, должно быть, час, прежде чем я набрался смелости спуститься. Когда, наконец, я добрался до ровной поверхности, я отвернулся от того, что было так близко от моих ног, и, пошатываясь, направился к двери. Дрожащими руками, с затуманенными глазами, я отпер ее и выскочил на улицу.

Прошло много месяцев, прежде чем я оправился от мозговой лихорадки, вызванной тем ужасным днем. Мне говорили, что мой бред был ужасен; и если бы в умах людей существовали какие-либо сомнения относительно того, кто из нас двоих был виновен, одного этого бреда было достаточно, чтобы доказать мою невиновность. Человек в лихорадочном бреду почти наверняка говорит правду. К тому времени, когда я смог выйти из своей комнаты, Гертруда тоже побледнела, потеряла душевное спокойствие, и совсем не походила на себя прежнюю. Роттердам был для меня невыносим.

Короче говоря, нам обоим было рекомендовано сменить обстановку, поэтому мы подумали, что не можем сделать ничего лучше, чем жениться и отправиться в свадебное путешествие ради нашего здоровья. И смею уверить вас, читатель, это принесло нам обоим большую пользу.

ГЛАВА IX

ЛЮБОВЬ И ДЕНЬГИ

Эмс — очаровательный городок. Он расположен примерно в двенадцати милях к юго-востоку от Кобленца, в долине Лана — этого миниатюрного Рейна, на берегах которого раскинулись фруктовые сады и виноградники, а прибрежные холмы густо поросли лесом. Город состоит из одной неправильной линии гостиниц и пансионатов, с горами на заднем плане, рекой на авансцене и длинными двойными рядами акаций и лип, высаженных по обе стороны от проезжей части. Многочисленные ослики с пестрыми седлами, сопровождаемые погонщиками в синих блузах и шапочках с алой отделкой, бродят под деревьями, в ожидании желающих прокатиться. Оркестр герцога Нассау играет в общественном саду поочередно немецкую, итальянскую и французскую музыку. Прогуливающиеся одеты по последней моде. В курзале днем и вечером играют в азартные игры. Дамы читают романы и наслаждаются мороженым в местах, расположенных в пределах слышимости оркестра; или направляются с бокалами из цветного стекла в руках в сторону Курхауса, где горячие источники с тошнотворным запахом пробиваются из подземных источников в низких сводчатых галереях, похожих на базар многочисленными лавками, бездельниками, зазывалами и искателями здоровья. Повсюду царит атмосфера удовольствия, праздности и флирта.