Сполошный колокол - Владислав Бахревский

– Кто хозяин в городе? – вскричал воевода.

– Ныне во Пскове хозяин – народ, – ответил ему Гаврила.

Бой при луне

На молодом теле раны заживают быстро. И как только Донат встал на ноги, он пошел проведать матушку и сестер.

В дом ломилось полдюжины гуляк. Сиволапыч грозил им из-за дверей, а они обещали поджечь дом, если им не откроют.

Донат вытащил из ножен саблю:

– Вон со двора!

Гуляки повернулись к Донату. Да видят – парень не шутит. Одного кончиком сабли по щеке чиркнул: так и развалил щеку надвое. Бросились бежать лихоимцы.

– Спасибо, господин! – поклонился Сиволапыч Донату. – Вовремя пришел.

Донат поздоровался со стражем емельяновского дома.

Глядел на детинушку со вниманьем: не Сиволапыч ли – человек-медведь – выручает его из бед? Уж больно похож шириною. Но Сиволапыч глаз не отвел, об Афросинье сказал:

– Хворает хозяюшка. Каждый день беды ждем. Из Москвы тоже вести нехороши. Федор Емельяныч до Москвы, слава Богу, доехал, а его там за пристава отдали… Государь на него гневается.

Сестры были печальны. У матушки глаза красны. Донат сказал ей:

– Надо бы домишко купить. Ныне, как Хованского с войском ждут, домишки дешевы. А в этих хоромах жить – беды недолго дождаться.

– Не можем, сын, уйти мы из этого дома, – возразила матушка.

– Почему же?

– Не можем в худой час Афросинью одну оставить. Она хоть и неласково нас приняла, а приняла. Теперь мы ей – единственная опора и утешение.

– Так и Афросинью в тот домишко с собой возьмем.

– Не пойдет она.

Отправился Донат к Афросинье сам. Приняла она его в молельне.

– Спасибо, сынок, что зла не помнишь, – сказала она ему. – Федор тебя полюбил, оттого сурово и обошелся с тобою. У него вся надежда на тебя была. Хотел он тебя наследником дела поставить… Мирон хоть и родной сын, а головою слаб. Мигом добро пустил бы по ветру.

Удивился Донат словам Афросиньи, но виду не подал.

– А теперь, сынок, надо нам с тобою совершить дело тайное. Пошли со мной.

Повела его в подвалы, сама отпирала тяжелые замки.

И вот стоял Донат перед двумя большими сундуками. В одном золото и серебряные деньги. В другом драгоценные ризы с икон, кубки, платья, расшитые жемчугом и самоцветами.

– Тебе никогда не приходилось быть каменщиком? – спросила Афросинья.

– Нет.

– Пути Господни неисповедимы. Возьмешь нужный инструмент, поднимешь плиты в правом углу, выкопаешь яму и замуруешь в ней оба сундука. Потрудись, Донат, для нашего рода.

Донат без лишних слов сбросил кафтан и взялся за дело.

Домой вернулся при звездах.

Пани и пан Гулыга ждали его.

– Пан Донат, пришло время показать себя в деле! – сказал торжественно пан Гулыга.

Пан Гулыга с Пани сидели за столом, а позади них – шестеро вооруженных людей. Сердце у Доната тревожно метнулось туда-сюда.

– Ты будешь нашим проводником к той казне, которую охраняют в Снетогорском монастыре. Ты готов?

Донат побледнел: пришел его час. Итак, казну хотят украсть. Огромные деньги, которые с трудом собраны в Москве. Долг шведской королеве будет не уплачен. Это война со шведами. Если он скажет: «Нет!» – его тут же убьют. Как долго он молчит! Надо обмануть их. Надо предупредить Максима Ягу. Пусть убьют его, Доната, уже там, в монастыре. Там, на месте, разрушит Донат заговор.

Зловещая тишина.

– Я готов, – прошептал Донат.

– Что? – склонил к нему голову пан Гулыга.

– Я готов! – твердо сказал Донат.

Пан Гулыга положил перед стрелецким десятником лист бумаги.

– Нарисуй расположение монастыря. Дом, где хранят казну: двери в нем, и окна, и те места, где стоят часовые.

Донат подвинул к себе лист, обмакнул перо в чернильницу и, проделывая все это, успел посмотреть на Пани. «С кем она? С ними или с ним?» Донату хотелось видеть ее глаза. Но Пани сидела с закрытыми глазами, с восковым лицом, будто умерла час тому назад.

Донат принялся за работу. Он чертил план не торопясь. Вспоминая расположение зданий в монастыре – храмов, трапезной, келий, служебных помещений, – он даже увлекся работой. Ему не мешали, но молчание было страшное. Донат понимал: стоит ему солгать на плане, эту ложь тотчас прочитают на его лице. Тогда все кончено. Но в плане ли дело? Лишь бы попасть с заговорщиками в монастырь!

Наконец Донат отодвинул от себя лист:

– Все.

Пан Гулыга склонился над планом.

– План нарисован верно, – сказал он своим людям.

Те встали, готовые в дорогу. Пан Гулыга кивнул на Пани:

– Свяжите ее.

И пристально посмотрел Донату в глаза.

Донат глаз не отвел, но пан Гулыга улыбнулся:

– Его тоже.

Через мгновение Пани и Донат были привязаны к стульям: ни ногой, ни рукой не шевельнуть. Один из заговорщиков что-то шепнул пану Гулыге.

– Нет, – сказал он, – они нам пригодятся еще. Когда казна уедет за рубеж, пан Донат будет лучшим моим помощником.

Поднял над головой план:

– Ведь это он указал нам путь к сокровищам. – Склонил голову перед стрельцом в поклоне: – Прости мне за такое обращение, мой мальчик, но я тебе пока не верю. А Пани, к сожалению, так влюблена, что совсем потеряла голову. Ты меня должен понять, мой мальчик. Мы рискуем.

Приказал своим людям:

– Заткните им рты.

Пани и Донат сидели друг против друга. Донат, как только в доме стало тихо, попытался высвободиться. Не тут-то было. Стул мог от резкого движения опрокинуться назад – расшибешь голову и ничего не добьешься.

Донат посмотрел на Пани. Она открыла глаза. Глаза полны слез. Их некому утереть. Резанула по сердцу Доната нежность.

«Утереть слезы! Утереть любимой слезы!» – твердил он себе.

Дернулся. Раскачал стул и стал валиться вместе с ним на бок. Удар! В глазах вспыхнуло, раздулось и тут же лопнуло огромное красное солнце. «А где же человек-медведь?» – с тоской подумал Донат, приходя я себя. И вдруг почувствовал, что кто-то снимает с него веревки. В следующее мгновение его поставили на ноги.

Вот оно, вовремя сказанное слово!

Перед Донатом – Сиволапыч!

– Значит, это все-таки ты! – сказал ему Донат.

Взял нож у тайного своего хранителя и бросился освобождать Пани.

Пани была без чувств. Донат отнес ее на постель, побежал вниз, на кухню, за водой. Здесь, на полу, связанная веревками, лежала служанка. Донат освободил ее.

Вернулся к Пани, побрызгал на лицо водой. Она вздрогнула, открыла глаза:

– Дай мне вина!

Донат налил бокал. Пани отпила глоток:

– Спасибо! Я хочу спать.

И она уснула. Донат испугался: не умирает ли? Приложил ухо к груди Пани. Сердце билось тихо, но ровно. Доната тронули за плечи: позади стоял Сиволапыч.

– Я пришел к тебе, господин, с черной вестью… Всех наших – и Афросинью, и матушку твою с сестрицами, и Мирона – увели в тюрьму.

– В тюрьму?

– В тюрьму.

– За что?

– Гаврила-староста приказал.

– Смерть ему! – закричал Донат и бросился в свою комнату за пистолетом. И тут наконец сознание полностью вернулось к нему.

«Пан Гулыга? Пан Гулыга, наверное, убил воротников и теперь едет к Снетогорскому монастырю».

– Ты на коне? – спросил Сиволапыча.

– На коне.

– Оружие у тебя есть?

– Нож.

Донат стремглав полетел в подвал, схватил две сабли, зарядил два пистолета. На обратном пути заглянул на кухню. Служанка, охая, растирала затекшее тело.

– Помоги Пани!

Через несколько минут два всадника промчались по спящему Пскову в Запсковье, к Варлаамовским воротам.

Донат угадал: воротники были убиты.

Донат проскакал мимо, в открытые предательски ворота. Сиволапыч за ним. Он был слишком тяжел для коня, и конь его отставал.

Видно, совсем недолго без сознания был Донат. Или слишком осторожно крались заговорщики Псковом. Всего полпути проехали они к монастырю, когда услыхали погоню.

Повернулись и увидели, что к ним летят два всадника. Только двое, и во Пскове тихо. Молчит сполошный колокол.

– Это Донат, – сказал пан Гулыга. – Не стрелять, чтоб не всполошить ни город, ни монахов.

Дорога была узкая. Развернуться люди пана Гулыги не могли. Март был на исходе. Мороз легкой корочкой покрывал тяжелую, глубокую грязь.

Все ближе миг столкновения. Донат оглянулся. Сиволапыч отстал саженей на триста. Значит, один против семерых. Попридержал коня. И раскаялся. Двое конников все же рискнули сойти с дороги, чтоб окружить преследователя. Донат выхватил пистолет из-за пояса. Выстрелил и промахнулся. Конь встал на дыбы от страха, но Донат успел вырвать из ножен саблю и шпорами послать коня вперед.

Бросок Доната, столь неистовый, ошеломил. Всадник на дороге невольно заслонился саблей и получил удар сверху. Был бы шлем… Но тот, кто проникает в город тайно, доспехи оставляет дома. Всадник выпал из седла. Конь его шарахнулся в сторону, заслонив Доната от нападения справа.