Пятнадцать псов - Андре Алексис

– Но, Великая Собака, что хорошего в желании, ради которого я должен умереть?

– Большее не в моей власти, – ответил Зевс.

С этими словами отец богов обратился в пепел и закружился над зеленым полем, кишащем тысячью крошечных темных зверьков.

В последующие месяцы Аттикус продолжал приходить в свое святилище и говорить с Зевсом, найдя утешение в том, что Великая Собака услышала его мольбы, и благодарный за ее внимание. Однако его молитвы не предотвратили постигших стаю трагедий. Сначала Фрик и Фрак ранили Макса, и Аттикус был вынужден его прикончить. Потом вместе с братьями они убили маленького пса (Дуги), когда тот решил вернуться. Это был несчастный случай: больших псов распалила жажда крови, они были разъярены неприятностями, вызванными побегом двух шавок. (Аттикус просил прощения у Зевса за этот проступок, но, по правде говоря, чудом было, что они не задрали при этом и Бенджи. Одурманенные гневом, который они приняли за инстинкт, псы могли убить сколько угодно собак. Мучительный урок, который преподала им гибель Бобби, повторился вновь: у насилия есть причины, которые разум не в силах постичь.) А после случилось отравление.

Во время первого набега в сад смерти Аттикус следовал за Фриком и Фраком, убежденный, что щедрость земли – подарок того, кто пришел к нему во сне. Первое предчувствие смерти появилось, когда он ел кусок курицы: мясо отдавало одной из собачьих игрушек. Еда так пахнуть не должна, но вместе с тем курица на вкус была как курица и довольно неплохая. Вскоре после этого смерть показала свое лицо. Из носа Аттикуса пошла кровь. Он не мог пить. Внутренности горели. Он съел больше остальных, и его симптомы проявились раньше. Только после второго пира в саду смерти Аттикус уже знал наверняка, что что-то пошло не так. Хотя он не понимал, как расправились с его стаей, но ясно видел последствия. Что-то – или кто-то – добралось до них. А он, их вожак, ничего не сделал. Пока остальные возвращались в рощу умирать, Аттикус отправился к своему святилищу. К этому времени жажда была подобна огню, пожиравшему его изнутри. Его ждала смерть, и он это знал.

Последней волей Аттикуса было, чтобы тот, на ком лежит ответственность за гибель стаи, понес наказание. После этого пес испустил дух, преисполненный надежды, что невидимый враг пострадает от рук его бога.

Спасшийся от гнева Мэжнуна, Бенджи не знал, куда идти и что делать. Он уже успел представить себе, как живет с Мигелем, Нирой и Мэжнуном, совершенствуясь в человеческом языке. И хотя бигль знал, что это неправда, но все же убедил себя в том, что Мэжнун отреагировал слишком остро, что его, Бенджи, действия – например, обхаживания Мигеля с целью снискать расположение – были совершенно невинными, ну или, на худой конец, их можно было бы считать экспериментом. Насколько Бенджи мог судить, он не давал Мэжнуну повода на себя напасть. Пудель, несомненно, опомнится и позволит ему вернуться. Бенджи был в этом уверен, но где же ему переждать это время?

На дворе стояла весна, третья неделя апреля. На земле все еще лежал снег, во дворах в тени и в Хай-парке. Не самое худшее время для того, чтобы оказаться на улице. Днем было сухо и тепло. Бенджи, разумеется, хорошо знал местность в окрестностях парка. Останься он в районе Хай-парка или в Паркдейле, ему пришлось бы избегать других собак, но он обычно быстро их замечал, а потому не боялся. (Хуже прочих были белые собаки с черными пятнами. Дело не столько в их агрессии – другие породы были подчас еще злее. Проблема в том, что они, вне всякого сомнения, были самыми глупыми созданиями на земле (и это с учетом существования кошек!). Бесполезно было пытаться что-то им втолковать, на каком угодно языке. Хуже того, невозможно было предсказать, когда они на тебя набросятся. Не в натуре Бенджи ненавидеть других собак, но к далматинцам он питал примерно такую же иррациональную нелюбовь, как иные люди, скажем, к мужчинам по имени Стив или Бифф.)

Бигль замер на углу улиц Ферн и Ронсесвейлз, пытаясь решить, в какую сторону направиться, когда к нему наклонился краснолицый старик и подхватил его на руки со словами:

– Кто это у нас тут такая красивая собачка? Кто хороший мальчик?

Это было ужасно неприятно. Бенджи корчился в объятиях, он будто тонул в пруду из вонючей шерсти. Из кармана пальто старик достал печенье, пахнущее сахаром, рыбой, морковью, бараниной и рисом. Все еще настороженный, но плененный ароматами, Бенджи перестал извиваться. Он вновь обнюхал печенье, разобрав нотки соли, рапсового масла, розмарина, человеческого пота и яблока.

– Что это такое? – спросил Бенджи по-английски.

Словно привыкший к разговорам с псами, старик как ни в чем ни бывало ответил:

– Печенье. Говорят, собаки их любят. Ты не хочешь?

Еще раз принюхавшись, Бенджи решил, что старик не соврал: это была еда. Он взял печенье из рук мужчины, разгрыз его и наконец позволил себе насладиться этим воистину незабываемым лакомством.

– Спасибо, – поблагодарил бигль.

Старик опустил его на землю и рассеянно потрепал по загривку.

– Пожалуйста, – ответил он. – Рад, что тебе понравилось. А сейчас я должен идти, Бенджи. Еще увидимся.

Через мгновение Бенджи понял, что старик использовал его секретное имя. Он что, его знал? Пес посмотрел, куда ушел мужчина, и почти инстинктивно последовал за ним. Это оказалось не так-то просто, как вообще-то должно быть. По опыту Бенджи, двуногие, которые пахли так же, как этот старик – то есть, шерстью, сладковатой мочой, потом и каким-то неподдающимся описанию разложением, – двигались медленнее, чем остальные. Но не этот мужчина. Этот шагал быстро. К тому же на Ронсесвейлз было оживленно. Бенджи подстерегало множество препятствий: женщины с колясками, другие собаки, и – хуже всего – праздные зеваки, которых всегда лучше опасаться – они либо наступят на тебя, либо выдавят с дороги. А почтовые ящики, фонари, мусорные баки, телефонные столбы, запахи кислого молока и жареного цыпленка из супермаркета, малинового варенья из пекарни, колбасы и сыры из лавочек вдоль улицы… Столько всего отвлекало внимание, буквально молило остановиться и обнюхать! Поспевать за стариком было той еще задачкой. И тем не менее, Бенджи от него не отставал, не упуская из виду пепельно-серые штаны мужчины.

Старик – Зевс в смертном обличье – прошел на юг до конца Ронсесвейлз, пересек улицу по диагонали и сел в подошедший трамвай. Забыв осторожность, Бенджи последовал за ним и запрыгнул в трамвай в