Язык и философия культуры - Вильгельм Гумбольдт

1F. v. Dа 1 bе г g. VomBildenundErfinden.

обретает только на пути, подобном тому, о котором я говорил раньше, только посредством мощного внутреннего порыва и многообразной внешней борьбы. Всякая сила, являясь как бы материей, произрастает из чувственности, и сколь бы далеко она ни оказалась от своего ствола, она, если можно так выразиться, покоится на нем. Тот, кто непрерывно стремится возвысить свои силы и посредством частого их применения не дать им угаснуть, кто часто проявляет силу характера, чтобы сохранить свою независимость от чувственности, кто стремится соединить эту независимость с величайшей возбудимостью, чей прямой и глубокий ум без устали ищет истину, чье верное и тонкое чувство прекрасного не пропустит незамеченным ни один привлекательный образ, чье стремление воспринять все прочувствованное вне себя, воспринятое оплодотворить для рождения нового, сделать красоту во всех ее проявлениях достоянием своей индивидуальности и, восприняв ее всем своим существом, создать новую красоту, — тот может с удовлетворением сознавать, что находится на правильном пути и приближается к идеалу, который рисует человечеству самая смелая фантазия.

Этой картиной, самой по себе чуждой политическому исследованию, но необходимой в избранном мною изложении идей, я пытался показать, как чувственность со всеми ее благотворными последствиями пронизывает всю жизнь и все занятия людей. Моим намерением было предоставить ей таким образом свободу и уважение. Но не следует забывать, что именно чувственность является также источником огромного числа физических и нравственных зол. Даже в нравственном отношении, благотворная только тогда, когда она находится в правильном соотношении с действием духовных сил, она чрезвычайно легко обретает вредное для человека преобладание. В таком случае радость человека превращается в животное наслаждение, вкус исчезает или приобретает противоестественную направленность. Однако по поводу этого последнего выражения я считаю необходимым указать, имея прежде всего в виду известные односторонние суждения, что противоестественным следует называть не то, что не соответствует именно той или иной цели природы, а то, что препятствует осуществлению ее общей конечной цели применительно к человеку. Эта цель состоит в том, чтобы человеческая сущность достигала все большего совершенства, и поэтому прежде всего, чтобы его интеллектуальная и эмоциональная силы были неразрывно связаны в соответствии с их интенсивностью. Далее может возникнуть несоответствие между тем, как человек развивает свои силы и вообще приводит их в действие, и средствами действия и наслаждения, которые предоставляет ему его положение, и это несоответствие становится источником новых зол. Однако, согласно приведенным выше принципам, государству не дозволено воздействовать на положение граждан, исходя из положительных конечных целей. Поэтому такое положение не получает определенной и принудительной формы, и его большая свобода, а также то, что в этой свободе оно по большей части зависит от образа мыслей и действий самих граждан, уменьшает это несоответствие. И все-таки та отнюдь не незначительная опасность, которая при этом сохраняется, могла бы возродить представление о необходимости противодействовать падению нравов посредством законов и государственных установлений.

Но даже и в том случае, если бы подобные законы и установления и оказали бы определенное действие, все-таки вместе с усилением их действия усиливался бы и наносимый ими вред. Государство, в котором граждане принуждаются или склоняются такими средствами следовать пусть даже наилучшим законам, может быть мирным, благоденствующим, но мне оно представляется толпой рабов с обеспеченным содержанием, а не объединением свободных людей, обязанных только не преступать границы права. Способствовать определенным действиям, убеждениям можно самыми различными путями, но ни один из них не ведет к подлинно нравственному совершенству. Чувственные импульсы к совершению известных поступков или необходимость отказаться от них создают привычку; благодаря привычке удовольствие, связанное ранее только с этими импульсами, переносится на само действие или на склонность к определенным поступкам, которая вначале только подавлялась сознанием необходимости, а теперь совершенно исчезает. Так человек привыкает к добродетельным поступкам и в известной степени также к добродетельным убеждениям. Но его душевные силы при этом не возрастают; не обретают большей ясности его идеи о его предназначении и его ценности; не становится сильнее его воля, чтобы побороть господствующее в нем влечение; таким образом, он отнюдь не приближается к истинному, действительному совершенству. Следовательно, тот, кто стремится воспитывать людей, а не приучать их действовать в угоду внешним целям, никогда не прибегнет к таким средствам, ибо, помимо того, что принуждение и руководство не могут вызвать к жизни добродетель, они к тому же еще всегда уменьшают и силу. А что такое нравы без моральной силы и добродетели? И как ни велико зло, заключающееся в порче нравов, оно не лишено и благодетельных последствий. Крайности приводят людей на средний путь — к пути мудрости и добродетели. Крайности, подобно большим светящимся массам, широко распространяют свое воздействие; для того чтобы наполнить кровью тончайшие сосуды тела, значительное ее количество должно находиться в больших сосудах. Нарушить здесь естественный порядок природы означает нанести моральный ущерб для того, чтобы предотвратить физический.

К тому же предположение, что опасность порчи нравов столь велика и серьезна, по моему мнению, неверно. И хотя многое уже было сказано для подтверждения этой мысли, я приведу еще несколько соображений для ее обоснования.

1. Человек по своей природе склонен больше к благим, чем к своекорыстным поступкам. Об этом свидетельствует уже история диких племен. В семейных добродетёлях заключено столько очарования, в гражданских — столько величия и пленительности, что любой просто неиспорченный человек не может противостоять им,

Свобода увеличивает силу, а сила всегда ведет к известному великодушию. Принуждение подавляет силу и ведет к разного рода своекорыстным желаниям и ко всем низменным уловкам слабости. Принуждение может предотвратить некоторые проступки, но лишает красоты даже законные действия. Быть может, свобода иногда и попустительствует некоторым проступкам, но зато даже пороку она придает менее неблагородный образ.

Человек, предоставленный самому себе, с большим трудом вырабатывает правильные жизненные принципы, но они накладывают неизгладимый отпечаток на все его поведение. Тот, кого сознательно к этому ведут, легче их воспринимает, но они отступают даже перед его собственной ослабленной энергией.

4. Все государственные установления, которые ставят перед собой цель объединить в некоем единстве самые разнообразные и различные интересы, вызывают множество коллизий. Эти коллизии ведут к несоответствию между желаниями людей и их возможностями, а это и вызывает проступки. Следовательно, чем бездеятельнее, если можно так выразиться, государство, тем меньше число проступков. Если бы можно было, особенно в вышеприведенных случаях, с точностью исчислить вред, который наносят полицейские установления, и сопоставить их с числом тех, которые этот вред предотвращают, то число первых всякий раз превышало бы число вторых.

5. Еще ни разу не предпринималось попытки выяснить, к каким результатам может прийти строгое расследование действительно совершенных преступлений, справедливое, соразмерное им и действительно неизбежное наказание, следовательно, почти полное отсутствие безнаказанности.

Полагаю, что в соответствии с моей целью я достаточно показал, какие сомнения вызывают старания государства устранить или даже предотвратить всякое проявление безнравственности, если только оно непосредственно не нарушает права других, и как невелики возможные благотворные последствия этого в области нравственности, а также и то, что подобное воздействие на характер нации не является необходимым даже с точки зрения обеспечения безопасности. Если к этому добавить еще приведенные в начале данной работы основания, порицающие всякую направленную на достижение положительных целей деятельность государства (здесь эти основания окажутся еще более существенными, поскольку всякое ограничение в области нравственности человек воспринимает особенно глубоко), если не забывать, что из всех аспектов воспитания именно воспитание нравов и характера может достигнуть наивысшего совершенства только при полной свободе, то едва ли вызовет сомнение правильность следующего принципа: государство должно полностью воздерживаться от попыток прямо или косвенно влиять на нравы и характер нации, если это не является естественным и неизбежным следствием его других совершенно необходимых мер; все, способствующее достижению этой цели, — прежде всего специальный надзор за воспитанием, религиозные установления, законы против роскоши и т. д., — все это должно полностью находиться вне пределов его компетенции.