1917-й - Год побед и поражений - Владимир Войтинский

братья", "не хотим умирать за английскую буржуазию", "мы не за войну, а за мир", "почему тайных договоров правительство не публикует?" -- это был другой ряд аргументов. А суть была одна и та же: в ожидании ли пулеметов или в ожидании публикования тайных договоров, ради защиты революции или ради обучения новобранцев, -- но солдат отказывался идти воевать. По всему, что я видел и слышал, я думаю, состояние армии на фронте в конце апреля 1917 года в общем мало отличалось от состояния петроградского гарнизона.

* * *

С состоянием армии и с настроением солдатской массы был тесно связан один частный вопрос, вокруг которого в конце апреля в советских кругах разгорелась крайне острая борьба, -- я имею в виду вопрос о братаниях на фронте. Несколько слов о происхождении этого явления. "Братания не были ни выдумкой Ленина, ни изобретением германского генерального штаба, ни специфическим "невиданным в истории порождением русской революции". "Братания", то есть мирные сношения стоящих друг против друга солдат двух вражеских армий, так же стары, как стара война. Следы таких сношений можно найти в истории любой войны: так, например, сошлюсь на оставленное Л. Толстым109 описание "братаний" при Севастопольской обороне110. Не новость и идея заключения мира путем "братания" сражающихся друг против друга армий -достаточно вспомнить классический рассказ об окончании римско-сабинской войны111.

Не только в настроениях революционеров-антимилитаристов, но и в мечтах умереннейших пацифистов "братания" всегда занимали почетное место. В самом деле, возможно ли более радикальное разрешение вопроса о войне, чем "братание" людей, предназначенных для взаимного убийства! Недаром в пророческих "Зорях" Верхарна112, написанных задолго до начала всемирной войны, вопрос о войне разрешается совершающимися одновременно восстанием в осажденном городе и братанием восставших с осаждавшими город вражескими войсками.

Когда вспыхнула всемирная война, мысль интернационалистов --противников войны, естественно, вернулась к этому способу прекращения кровопролития. "Братания" заняли почетное место в ряду циммервальдских лозунгов. И именно как общеизвестный лозунг революционного интернационализма Ленин включил "братания" в 1-й пункт своих знаменитых "тезисов".

Но в русской обстановке начала апреля 1917 года этот лозунг

прозвучал настолько странно, что Плеханов отметил его как один из признаков бредового характера "тезисов" Ленина. В последовавшие за приездом Ленина дни никто, насколько я знаю, не придавал этому лозунгу серьезного значения. И вдруг "братания" начались в небывалых до революции размерах почти по всему фронту сразу. Это явилось одинаковой неожиданностью и для оборонцев, и для большевиков.

В номере от 18 апреля "Правда" поместила статью-корреспонденцию Лашевича113, озаглавленную "Братание на фронте". "На съезде Западного фронта в Минске, -- говорилось в этой корреспонденции, -- всех поразил факт братания русских с немцами по всему фронту... Наши солдаты практически предлагали немцам уходить к своей границе и торжественно обещали немцам не переходить через свою границу. Они ручались честным словом, что русские солдаты их преследовать больше не будут... Немцы в ответ указывали, что простым уходом с русской территории войны не кончить, так как немцы воюют не только с русскими... Они категорически заверяли, что наступать они не будут, и просили о том же и русских. А пока они обещали не стрелять. И случилось то, чего никто не предполагал, -- фронт замер..."

Свое отношение к изображаемому в корреспонденции явлению газета выразила в статье "Новое на фронте". В этой статье газета отмечает "поразительную картину новых явлений на фронте" и, само собой разумеется, выражает свое удовлетворение по поводу этих явлений, но вместе с тем предупреждает: "Братание не должно превратиться в ловушку для революционных солдат той или другой стороны".

В этот момент большевики не связывали своей политики с начавшимися помимо них братаниями. С другой стороны, и оборонцы не сразу определили свое отношение к "братаниям". Так, один представитель Петроградского совета, отвозивший на фронт солдатам первомайские подарки солдатам, решил принять на себя устройство братания с целью революционирования германской армии. Это был рабочий-меньшевик, старый партийный работник, настроенный крайне патриотически и принадлежавший к правому крылу "революционного оборончества".

Исполнительный комитет Петроградского совета столкнулся впервые с вопросом о братаниях 14 или 15 апреля (за 3--4 дня до празднования 1 Мая). Обсуждался вопрос о лозунгах для майских манифестаций. Прения по этому вопросу были прерваны прибытием депутации от солдат-фронтовиков. Не помню, представителями каких организаций были неловко вошедшие в комнату Комитета и остановившиеся около дверей солдаты, но с первого

взгляда видно было, что это -- подлинные солдаты-окопники и что недаром добивались они, чтобы Комитет принял и выслушал их. Путаясь и волнуясь, говорили они о том, что на фронте началось что-то непонятное, так что скоро фронта не будет. Хорошо ли это или плохо? На пользу революции или на погибель ее? Поддерживать "братания" или бороться с ними? Мы были поражены и не знали, что ответить. Задавали солдатам вопросы: "Когда это началось? С чьей стороны была инициатива? Много ли было "бра-тальщиков"? О чем говорили?"

По-видимому, у явившихся к нам солдат было преувеличенное представление о размерах поразившего их воображение нового явления. В их передаче картина получалась потрясающая -- война, которую мы ненавидели всеми силами души и потому, что она была войной, и потому, что она грозила задушить революцию, -- проклятая война казалась близкой к концу... Но что если все это -- мираж, обман, ловушка?.. И мы не могли тут же, на месте, ответить солдатам на мучивший их вопрос -- хорошо ли это или плохо.

Когда депутация удалилась и Исполнительный комитет вернулся к вопросу о первомайских лозунгах, кто-то предложил включить в число этих лозунгов призыв к "братаниям" и именно "братаниями" ознаменовать день пролетарского праздника на фронте. Не помню точно, кто был автором этого предложения. Во всяком случае, оно исходило не от большевиков, а от оборонческого крыла Комитета, и я, со своей стороны, поддержал его. Присоединились к нему и наши представители военной секции. В пользу нового лозунга было большинство Комитета, но против него выступил Церетели. Он не осуждал "братаний", не возражал против этого метода прекращения войны, но доказывал лишь, что мы недостаточно осведомлены относительно характера начавшихся "братаний". Вывод его был: "Необходимо подождать". Церетели поддержал Чхеидзе, боявшийся как огня поспешных решений и считавший ожидание при всех обстоятельствах наилучшей тактикой. Исполнительный комитет согласился с ними -- и, таким образом, призыв к "братаниям" не попал в число советских первомайских лозунгов.

Насколько я помню, не было этого призыва и среди лозунгов, выставленных в этот день большевиками, на плакатах и знаменах которых мелькали надписи: "Помещики в окопы!", "Война до победы... над буржуазией!", "Опубликуйте тайные договоры". И только Ленин писал в первомайском номере "Правды":

"...Войну невозможно кончить ни простым втыканием штыков в землю, ни вообще односторонним отказом одной из воюющих

сторон. Практическое, немедленное средство для того, чтобы ускорить мир, есть и можеть быть только одно (кроме победы рабочей революции над капиталистами), а именно: братание солдат на фронте.

Немедленная, энергичнейшая всесторонняя, безусловная помощь с нашей стороны братанию солдат обеих воюющих групп на фронте!

Такое братание уже началось. Давайте помогать ему".

Да еще "Новая жизнь" с нескрываемым сочувствием перепечатала в своем первом номере, вышедшем 1 мая, немецкие призывы к братанию.

Но около этого времени (может быть, на 2--3 дня раньше) решительно выступило против "братаний" наше высшее военное командование. Я думаю, что генералы так быстро определили свое отношение к этому "новому" явлению не только потому, что они ближе, чем мы, стояли к жизни армии, но также и потому, что для них это явление было не совсем новым -- с ним они сталкивались не раз и в ходе всемирной войны, и раньше.

У оборонцев-революционеров этого опыта не было. 21 апреля оборонческая (меньшевистская) "Рабочая газета"114 сообщала:

"20 апреля общее собрание делегатов с фронта постановило допустить братания на фронте с целью революционной пропаганды в неприятельских армиях, но относиться к ним настолько осторожно, чтобы не отразились на военной мощи армии.

Было указано на необходимость установить на фронте особые пункты, в которых происходили бы братания..."

Я не помню, при каких обстоятельствах было принято это постановление, и думаю, что в данном случае газета приняла за решение просто мнения, которые высказывались на частном совещании случайного состава. Во всяком случае, до конца апреля было немало сторонников подобного оборонческого использования "братаний". Сторонникам такой точки зрения позиция, занятая в этом вопросе высшим командованием, представлялась досадной ошибкой, и они не выступали открыто против нее лишь из боязни уронить в глазах солдат авторитет командного состава и внести этим развал в армию. Но "Правда" в ответ на приказ Брусилова115 не останавливаться перед применением артиллерийского огня для прекращения "братаний" разразилась гневной передовицей: