Вперед в прошлое 3 (СИ) - Ратманов Денис

— Костаки, — проговорил я. — Он поможет, у него дочь…

Отец запрокинул голову и заржал. Но быстро взял себя в руки и холодно отчеканил:

— Алексис Костаки — главарь этой банды. Его прикормленные люди сидят в РОВД, и это минимум полковники! И торпеды в каждом городе, включая областной центр.

Вспомнилась Лена, девочка-тростинка, божий одуванчик, которая думает, что отец, уважаемый бизнесмен, возит в Турцию металл. Ну а что, для него люди и есть металл. Точнее банкноты.

— Значит, рабство и бордель, — констатировал я.

Меня рвало на запчасти, все еще хотелось убить отца, но, если суггестия подействует, он еще пригодится, и я не удержался, вспомнил свой короткий опыт курильщика.

— Дай сигарету.

Отец не стал меня отчитывать, молча протянул пачку, чиркнул зажигалкой. «На пачке 'Элэма» нацарапав «Прости». Горло обожгло, я закашлялся.

— Ну и дерьмище!

Или мне показалось, или отец готов был разрыдаться. Одно хреново: на его помощь рассчитывать не стоит. Да и дальше копать он не станет, и где держат девочек, предстоит выяснять самому. Вот только успею ли? У кого узнавать? А когда узнаю, что тогда? Там же наверняка вооруженная охрана.

Не подрались с папашей, и на том спасибо. Физически он прокачан лучше Рамиля, а мне не стоит сейчас разбитой мордой светить. Я молча направился к общаге за Борисом, а отец остался возле сарая, раздерганный и злой. Ярсть сменилась брезгливостью. Нельзя гневаться на что-то… Мертвое, отработанное, поломанное.

Дверь в комнату была открыта, я вошел без стука и обратился к Ане:

— Как вы так можете? А если бы Лику держали в подвале, насиловали и готовили к продаже в бордель? Как вы… живете, спите… жрете? С этим.

Аня отвернулась и смотрела в окно, в сгущающиеся сумерки. Борис потянул меня за руку и спросил:

— Что?

Действительно — что? По сути пути два: рассказать все детям, вместе истерить и биться башкой о стены, или… Или идти до конца в одиночку. Не стоит впутывать детей, это дело для взрослых, да и не нужно им знать, что я собираюсь сделать.

— Иди на улицу, — велел я таким тоном, что брат не осмелился перечить.

Подождав, когда стихнут его шаги, я обратился к Лялиной, надеясь растопить ее ледяное сердце:

— Анна, Аня… Пожалуйста, помогите найти девочек! Неужели вы сможете спать, зная, что с ними делают в эту минуту? А что сделают позже… Они до совершеннолетия могут не дожить. Вы убиваете их бездействием, а потому вы теперь соучастница! Пожалуйста, ну неужели вы не мать?

— Именно… поэтому, — пролепетала она и добавила жестко: — Уходи.

Я стоял и смотрел на нее. Медленно развернулся и уронил, открыв дверь:

— Помогите нам, Анна. Спасите девочек.

— Уходи! — хрипнула она.

Лялина отражалась в черном стекле, и я видел, как блестят ее глаза. Не от гнева блестят, от слез. Возможно, под коркой льда — девятый вал эмоций, просто она не знает, что с ними делать. Все-таки в ней больше человеческого, чем в отце.

— До свидания, Анна. Я очень рассчитываю на ваше помощь и надеюсь, что вы передумаете и решите мне помочь.

Уже на улице я отыскал взглядом силуэт отца, скрючившегося возле гаража, и сказал Борису:

— Жуков невиновен, и его отпустили.

Решение далось отцу тяжело. Но не потому, что ему жаль девочек. Просто он уронил репутацию в собственных глазах, а это для него куда болезненнее, чем стать причиной чьей-то смерти.

— Как так? — возмутился Борис.

— Бывает и так, — отрезал я, не желая больше врать.

Что дальше? Поднять восстание и пойти с вилами на преступников? Так надо знать, куда идти. И кто подпишется воевать с головорезами? Если бы знать хотя бы, с кем Костаки в контрах в нашем городе, можно было бы стравить две банды и провернуть свои дела, пока Чужой дерется с Хищником. Но такая операция требует длительной подготовки. Нужно взять на вооружение, в будущем может пригодиться, сейчас — поздняк метаться.

— И папа ничего не сделает? — воскликнул Борис на остановке.

— Смысл возмущаться, когда все ошиблись — человек невиновен.

— Но он же… — Брат задохнулся от возмущения. — Но все же сходилось! Он же… Это точно он!

Даже детям очевидно. Правду рассказать? Думаю, не стоит.

— Нет доказательств, — сказал я. — Его отпустили, но следят за ним. Но где девочки и что с ними, непонятно.

Во теперь Борис выругался, как десять боцманов. Я и не подозревал, что он так умеет.

Деда бы сюда! Он бы точно помог. А так… Жуков живет в Горлинке, она крошечная. Ни Аня, ни отец мне его адрес не скажут, а вот односельчане могут знать. Да и самому нетрудно вычислить: его дом самый богатый в селе, а в почтовом ящике со множеством ячеек, какие устанавливают в селах, может быть корреспонденция на его имя.

Я попытался развить мысль: вот я приехал в Горлинку, нашел гада, установил слежку. И что? Жуков сел на мотик и укатил, а я остался, потому что нет колес и даже мопеда! На такси за ним ехать? Так бред. А из тех, кому можно довериться, все безлошадные…

Угнать машину? Сейчас мало у кого стоит сигнализация, камер нет, пока в розыск объявят, я тачку уже и скину. Как и нет гарантии, что Жуков в курсе, где держат девочек, буду впустую за ним кататься.

Значит, копать надо под Костаки, и на ум приходила только его дочь Лена. Злость дочери на отца можно обернуть против него… Нет. Мне нельзя светиться нигде и ни перед кем. Значит — осторожно выведать, на каких складах и в каком городе у него металл — ну а вдруг дочь знает? Если нет, думать дальше.

В идеале бы завалить самого Алексиса, но, думаю, подобраться к нему будет непросто, а снайперки-то нет. Обрез — оружие ближнего боя.

Домой мы поехали с Борисом на автобусе. Я вышел на остановке Ильи, сказав, что заночую у него, Борис отправился к нам. Было десять часов вечера, Димоны уже покинули боевой пост, и я поднялся на пятый этаж, позвонил в дверь Илюхиной квартиры.

Открыл мне Илья, его родители еще не вернулись. Глянув на мое лицо, он понял, что дела плохи. Я молча разулся, прошел в кухню, сел, подперев голову, и сказал:

— Менты ничего не хотят делать. Девочек и правда отбирают на продажу в бордель. И я не знаю, что дальше.

— Так… Может, моего отца подключить? Он поднимет общественность…

— Нет следов, — проговорил я. — Непонятно, где девочки. Обвинять некого и не в чем. Жуков типа ни в чем не виновен. Это будет поклеп на честного человека.

Эх, будь Илья взрослым, мы бы справились без проблем…

Был бы у меня хотя бы мотик!

— Так давай соберемся и…

— И что? Кому мы что предъявим? Я не знаю, что делать, и мне от этого хреново, очень хреново.

На самом деле я отлично знал. Только нужно выведать место, где находятся девочки, и я рассчитывал на вольную или невольную помощь Лены Костаки. Либо же надо поехать в Горлинку и побеседовать с Жуковым.

Илья заходил по комнате вперед-назад, почесал голову…

Плешь! Если не получится с Жуковым, то можно попробовать допросить сутенера, эта сука точно в курсе, кто занимается похищением девочек, потому его девок никто и не трогал.

— И все-таки соберемся… — заладил Илья, пылая гневом праведным.

Я мотнул головой:

— И пойдем на головорезов с голой жопой?

— Ты не понимаешь! Поднимем шумиху и… — заладил Илья.

— Эти люди расстреляли Семецкого. Закроют нас в подвале, девочек перевезут или, того хуже, убьют…

— Но нельзя ведь просто смириться! Я не смогу!

— Никто не сможет.

— Если их не остановить, это будет продолжаться.

— Конечно, — кивнул я.

— А что твой отец?

— Ему пригрозили расправой, и он слился. Установка отпустить Жукова поступила сверху.

Илья потер лоб.

— Я спрошу у своего отца, что можно сделать. У него куча знакомых журналистов.

— Нам нужно знать место, — сказал я, вставая. — Это для начала.

— Ты куда? — встревожился Илья.

— К своим шпионам, — соврал я. — Пройдусь, подумаю. Реально мне хреново.

— И мне. Я-то думал… мы все думали, что преступник пойман, а их целая мафия! Я теперь не усну.