Аттила. Бич Божий - Морис Бувье-Ажан

Прибыл Эдекон, белый гунн, типичный монголоид. Онегез препоручил ему, своему первому заместителю, войско. И потом четверо приятелей — Аттила, Орест, Онегез и Эдекон устроили в каменном доме в центре Сирмия, принадлежавшем до недавнего времени начальнику гарнизона, одну из самых веселых пирушек в своей жизни. Затем все вернулись к войскам и продолжили поход.

Эдекон должен был завершить завоевание Мезии. Он разрушил Сердику и, пройдя по долине Марицы, обрушился на Фракию и захватил Филиппополь — болгарский Пловдив, — после чего остановился в Аркадиополисе — Текирдаз в современной европейской части Турции, — совсем рядом с Константинополем! Он получил от Аттилы приказ не двигаться с места. Эдекон посчитал, что император гуннов хочет сам первым войти в византийскую столицу, и был полностью с ним согласен.

Находясь на грани отчаяния, Феодосий II поспешил заключить постыдный мир с иранскими Сасанидами, ослабить оборону против вандалов и отозвать с Сицилии направленный туда флот. Императору удалось собрать довольно внушительную армию, значительную часть которой составляли наемники-готы. Во главе войска были поставлены Аспар и главные германские полководцы Ареобинд и Арнегиздон.

В это время Онегез готовил вторжение в Македонию. Римское войско было атаковано сразу и войсками Онегеза с запада, и войсками Эдекона с востока. Эдекон попутно разорил Аркадиополис и его окрестности. Римляне отступали вглубь Фракии в направлении Константинополя. Стыдясь своего бегства, Аспар постарался внушить Феодосию, что отход войск — то самое добро, без которого нет худа, поскольку он позволит усилить оборону столицы.

Оставив Эдекона на занятых позициях, Онегез продолжил движение и вышел к Эгейскому морю у Каллиполиса (Галлиполи) и Сестоса (турецкий Богали), и захватил крепость Афирас, расположенную в непосредственной близости от Константинополя. Он также получил от Аттилы приказ не двигаться с места и также посчитал, что император гуннов хочет сам первым войти в византийскую столицу, и был полностью с ним согласен.

Орест выполнял менее заметное, но не менее важное дело, удерживая власть гуннов на всех завоеванных землях. Аттила старался появляться на всех фронтах своего наступления и, если верить древним авторам, возглавлял одновременно три экспедиции! Он выбрал себе самый впечатляющий и самый короткий путь к славе и почету.

Из Сирмия он выступил во главе самого блестящего, но далеко не самого многочисленного из своих войск. Аттила направился в Мезию, но уклонялся от участия в сражениях, предоставив сделать всю черную работу Эдекону. Затем он двинулся к Сердике, которая только что была разрушена Эдеконом, прошел по долине Маргуса — опять этот Маргус! — и появился у стен Наисса.

Наисс — сегодня сербский Ниш — не был столь важным стратегическим пунктом, как Сирмий, но исторически по своему значению он стоял после Рима, Равенны и Константинополя, а может, и сразу за Римом: это был родной город Константина Великого! Того самого, кто превратил греческий Византий в Константинополь, а Константинополь — в столицу Римской империи!

Аттила взял город и приказал его разрушить. Еще сильнее, чем у Сирмия, он ощутил всю сладость самой настоящей мести!

Казалось, полный триумф обеспечен. Эдекон и Онегез ждали только Аттилу, чтобы по его команде броситься на Константинополь. Аспар со своими римлянами и готами готовился отражать штурм, не питая особых иллюзий. Феодосий со дня на день ждал ультиматума… Но ультиматума все не поступало. И это было всего подозрительней.

Аттила соединился с Эдеконом в Аркадиополисе. Он созвал на совет Ореста, Онегеза, Скотту и Берика. Несметные войска должны были оставаться в виду Константинополя, в полной готовности броситься на штурм по первому приказу, но штурмовать столицу запрещалось. Надо подождать. Но чего ждать? Строились самые разные предположения.

Вот первое: Аэций высказался против. Снова этот «пакт двух друзей»! Аэций попросил Аттилу остановиться, ибо Феодосий выдохся и пойдет на все уступки — Аэций знает это от Аспара, с которым поддерживает связь. За помощью обратятся к нему, Аэцию, и Валентиниан III не станет возражать; ему, Аэцию, поручат переговоры, и тогда появится возможность реализовать заключенный договор о разделе власти…

Второе предположение: Аттила без чьего-либо совета посчитал бесполезным продолжать войну. Призвав Аспара, Феодосий истратил последний заряд энергии. Это ни к чему не привело, и теперь он пойдет на переговоры. Аттила будет суров, поскольку месть должна свершиться в полной мере. Он заставит Феодосия подчиниться и оставит тому его жалкую корону, увеличив свою империю за счет его земель и содрав огромную дань. Нужно его раздавить, заставить мучиться, отречься, не подвергая риску жизни гуннских воинов, которыми можно будет распорядиться лучшим образом.

Третье предположение: Аттила, с позиции сильного, захотел дать себе небольшой отдых. Его войска занимали хорошо укрепленные пункты, контролируя богатые районы, у него был доступ к морю, снабжение войск обеспечено, почему бы не позволить воинам отдохнуть, они это заслужили.

Четвертое предположение: требовалась небольшая передышка, чтобы «переварить» завоевания. Похоже, эту линию проводил Орест. Не следовало повторять ошибки Рима. Ненасытный завоеватель рискует испытать тяжелое похмелье. Продолжение войны не позволило бы гуннам удержать завоеванные земли. Выиграв в одном, можно было проиграть в другом и в конце концов оказаться зажатыми между защитниками столицы и восставшими в тылу, а узнав о борьбе гуннов на два фронта, Аспар осмелеет.

Пятое объяснение не исключает других, но стоит ближе к истине: Аттила был вынужден остановиться, так как столкнулся с большими трудностями на востоке своей империи. Белые гунны восстали против наместников Аттилы в бывшем королевстве Эбарка. Эллак с трудом сдерживал экспансионистские устремления своих акациров. Наконец, и это важнее всего, гуннские и другие племена, лишь номинально признававшие власть империи гуннов, двинулись с востока на запад, чиня по дороге разбой и грабежи. Пресловутые укрепленные пункты не имели достаточно сил, чтобы остановить это передвижение или хотя бы защитить окрестности от разорения.

Невозможно с уверенностью утверждать, какой из этих доводов оказался решающим. По-видимому, все они, или по крайней мере некоторые из них, соединились в уме Аттилы. Достоверно известно лишь то, что Онегез оставил у Константинополя заместителей и вернулся к исполнению своих обязанностей правителя и защитника первого королевства гуннов (созданного Роасом), Орест продолжил заниматься освоением новых территорий и их управлением, пока Эдекон стоял на страже у ворот византийской столицы, а Аттила с Бериком отправились в большую поездку по центральным и восточным районам империи гуннов.

Этот вояж был и замечателен, и ужасен. Предстояло ни больше ни меньше, как обеспечить единство и сплоченность империи от Урала до Каспия и от Волги до Дуная! Вечная проблема гигантских империй…Требовалось воплотить теорию в политическую и экономическую реальность. Основы были заложены самим Аттилой. Но он сознавал хрупкость, если не сказать утопизм, системы. Было совершенно необходимо сплотить все регионы, погасить межплеменные конфликты, установить единую администрацию, по возможности не нарушая местных традиций, ликвидировать очаги сопротивления, но прежде всего — улучшить коммуникации.

Одни народы еще и не подозревали, что удостоились чести войти в состав империи гуннов, другие приняли это известие без всякой радости и не признавали над собой ничьей власти, третьи сделали вид, что смирились, и лишь ждали случая, чтобы восстать. В результате только на немногочисленных больших дорогах движение было безопасно. Даже сообщение между Аттилой и Эллаком вызывало серьезные затруднения.

Приходилось сталкиваться то с незнанием, то с безразличием, то с притворным подчинением, то с яростным сопротивлением и кровавыми восстаниями.

Постоянные проблемы создавали кочевники, не знавшие и не желавшие знать, к какой этнической группе принадлежат и какой власти, соответственно, должны подчиняться. Никто из них не понимал, почему им запрещают грабить оседлых поселенцев под тем предлогом, что они принадлежат к одной с ними империи. Многие не могли также уразуметь, почему их лишили радости сражаться между собой.

И наконец, имелись еще так называемые традиционалисты. Они восставали против унификаторских намерений Аттилы и считали, что никто не смеет им навязывать общие правила. Каждое племя лелеяло свои традиции и особенности, которые были предметом гордости и даже смыслом жизни. Они не желали умерять свои аппетиты и мириться с исконными, унаследованными от предков врагами, подчиняясь навязанным им чужым законам. «Модернизм» Аттилы не пришелся по вкусу многим старым вождям, наиболее осведомленные из которых видели в нем последователя римлян, другие — идеалиста и недоумка.