По острию ножа - Владимир Михановский

Иван сильнее сдавил ему горло.

— Твои собратья добровольно отправились в пропасть, — торопливо прошептал боевик. — Так мне сообщил мой связной.

— Отведи меня на то место, — сказал Иван.

Честно сказать, ОМОНовец не думал, что чеченец согласится, и в душе решил, что обоим суждено сейчас отправиться на тот свет: сначала бандиту, а ему чуть погодя: одному из этого осиного гнезда, конечно, не вырваться.

Однако чеченец, видимо, прочтя мысли бойца, неожиданно легко согласился.

— Ладно, идем рядом, шайтан, — прошипел он. — Что бы ты не слышал, не отвечай, говорить буду я.

— Хорошо.

— Горло отпусти.

— Только когда придем на место…

И они двинулись в путь.

Дорога была Ивану знакома. Лагерь остался позади, они углубились в горы. Когда командир боевиков скользил или оступался, Овсиенко сжимал его горло сильнее.

Наконец они вошли в долину. Здесь было свежо. Справа угадывалась возвышающаяся до небес почти вертикальная скальная стена, слева появилась впадина, которая все больше углублялась. По сути, это было нечто вроде узкой террасы естественного происхождения, которая опоясывала гору.

— Твои собратья совершили коллективный акт самоубийства, — произнес чеченец. — Они все гикнулись в пропасть!

Иван промолчал.

— Если бы нас не задержали несколько самоубийц из русских солдат, — продолжал боевик, — нам бы удалось их догнать. Мы бы их скосили из автоматов, как сорную траву на наших полях, и им не пришлось бы прыгать в пропасть. Но тебе я предлагаю другую судьбу.

— Какую же?

— Перейди в мусульманство, и я сделаю тебя со временем, если хорошо покажешь себя в бою, своим заместителем. Мы, чеченцы, ценим храбрых людей, кто бы они ни были по национальности. А в твоей храбрости я убедился.

— Что верно, то верно…

— Некоторые твои собратья, да будет тебе известно, перешли в нашу веру и ничуть не жалеют об этом. Не будешь жалеть и ты. Ты станешь так богат, как тебе и не снилось. У тебя будут самые красивые женщины и самые ловкие рабы. Ты увидишь мир: у моей республики много друзей по всему белу свету.

— Пой, ласточка, пой…

Видимо, боевик не понял этого выражения и решил, что Иван начал поддаваться на его уговоры.

— Ты ведь из Забайкалья? — спросил он.

Овсиенко поразился его осведомленности.

— Весь ваш отряд из Забайкалья, — ответил он.

— Ну сам подумай: стоило ехать так далеко, чтобы найти здесь смерть? Но тебе единственному Аллах послал шанс, и ты будешь круглым дураком, если не воспользуешься им.

Иван снова промолчал.

— Твои родители живут бедно? Можешь не отвечать, и сам знаю, что они небогаты. В России все простые люди живут бедно.

— С чего ты взял?

— Знаю. Я бывал там много раз.

— А сам с чего ты взял, что мои родители — простые люди? — спросил Овсиенко. — Может, мой отец — банкир?

— Сыновья банкиров не идут служить в милицию. Для них находится работа поинтереснее. Ну, что скажешь?

Иван пожал плечами.

— Подумай, подумай, — продолжал боевик. — Перейдя к нам, ты и родителям поможешь. Они переедут сюда, в Ичкерию. Или в любую другую страну, в какую захотят. Ведь рано или поздно моя страна станет независимой. Такова воля Аллаха.

Терраса круто вела вверх. ОМОНовцы проходили здесь много раз, когда шли на учения.

Наконец подошли к обрыву.

— До сих пор меня никто не мог одолеть в единоборстве, — сказал чеченец. — Тебе это удалось.

— Значит, мой бог сильнее твоего Аллаха.

— Не надо так шутить, — строго сказал боевик. — Это кощунство.

— Мне оставалось победить или умереть. У меня не было выбора, — пояснил Иван.

В это время в просвет между тучами выглянула луна. Передо ОМОНовцем стоял плечистый чеченец, привыкший повелевать. Оба стояли на краю пропасти, и их гигантские тени падали туда.

— А вот тут ты прав, — согласился боевик. — У тебя не было выбора. Но у тебя и сейчас его нет, неужели ты до сих пор не понял? Прыгнуть в пропасть либо остаться здесь, среди гор, посреди ненавидящих тебя людей, — это все равно верная гибель.

— Посмотрим.

— Я же делаю тебе предложение, от которого ты не имеешь права отказаться. Хотя бы ради твоих родителей.

— Хватит болтать, — грубо оборвал его Иван. — Уж лучше ты прими христианскую веру, и тогда мы, может быть, тебя пощадим.

Учитывая отчаянное положение бойца, ответ прозвучал издевательски, но чеченец и бровью не повел: выдержки ему было не занимать.

— Я еще не все сказал тебе, милиционер, — произнес он вкрадчиво. — У нас есть свои люди в ваших военных структурах.

Овсиенко пожал плечами:

— Мне это известно.

— Они служат нам за деньги. За большие деньги.

— Мы выведем их на чистую воду.

— Не получится.

— Получится!

— Не о том речь, русский, — махнул рукой боевик. — Речь в данном случае идет о тебе: так или сяк ты скоро погибнешь, но память твоя будет осквернена, за это я тебе ручаюсь. Мы сфабрикуем необходимые бумаги и через наших людей, которых я упомянул, доведем их до сведения вашего командования. И тогда все узнают и здесь, и у тебя на родине, что ты перешел в нашу веру и в нашу армию, что ты добровольно воюешь против своих.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

— Тебе не поверят.

— Ты глуп, как теленок, — коротко рассмеялся чеченец, и его оскал при лунном свете был страшен, словно у скелета. — Неужели ты думаешь, что для нас проблема — состряпать нужные документы, которым невозможно не поверить? Неужели ты не знаешь, что мы, когда нам было необходимо, делали фальшивые авизо, по которым получали десятки и сотни миллиардов рублей у ваших идиотов-банкиров?

Это была правда.

Однако чеченец, стоявший перед Иваном, несмотря на всю свою информированность, не знал главного секрета, которым владел старший сержант ОМОНа Овсиенко. Это был козырный туз бойца, которым он и намеревался воспользоваться.

— Я все сказал, — произнес чеченец.

— Ну и ладно.

— Последнее слово за тобой.

— Пошел к черту, — молвил Иван. Сказать правду, ему изрядно надоел этот самоуверенный фрайер.

— Ну что ж! — крикнул боевик. — Тогда я облегчу тебе дорогу в преисподнюю…

С этими словами он изо всей силы толкнул ОМОНовца в грудь, пытаясь свалить в пропасть. Однако Иван угадал его маневр и увернулся. В следующее мгновение они сцепились в смертельной схватке. Боец рывком отбросил автомат, которым все равно не сумел бы воспользоваться в рукопашной.

Они пытались столкнуть друг друга в черное жерло провала, борясь за каждый миллиметр пространства.

Быстро передвигаться после контузии Иван не мог, но в драке они едва ли уступали друг другу.

Говорят, в последние мгновения жизни, например, когда человек тонет, в его памяти может промелькнуть вся жизнь. Ничего такого с Овсиенко не произошло. А вспомнил он произведение Лермонтова, которое учил еще в школе. Там два героя ведут поединок на такой же вот горной площадке, высоко в горах. И тот, кто окажется побежденным, тут же свалится к чертовой бабушке в пропасть, где упадет на острые скалы и неминуемо погибнет…

Все-таки силенок и выносливости у противника оказалось побольше. Он понемногу оттеснял Ивана к краю пропасти, из которой веяло прохладной сыростью. Это придало ОМОНовцу сил, и он рванулся в сторону от опасной черты. Чеченец схватил бойца за руку и попытался вывернуть ее назад — точно так, как Овсиенко проделал недавно с ним там, внизу, близ рва, опоясывающего учебный лагерь.

Иван опять увернулся, однако силы его были на исходе. Сказались и контузия, и бессонная ночь, и неподвижное лежание в грязной жиже на дне рва, когда каждую минуту его «для профилактики» могла прошить бандитская пуля.

Видимо, его состояние почувствовал и боевик. Он все решительнее прижимал ОМОНовца к краю.

Тогда Иван решился на отчаянный маневр: обхватил его и изо всей силы толкнул в провал. Пусть хоть одним недругом меньше на земле будет…

Оба покачнулись, и чеченец отчаянным усилием оттолкнул бойца, пытаясь освободиться. Овсиенко успел упасть на четвереньки и остался на краю, а тот с диким воплем, разбудившим настороженную тишину, полетел в провал.

Иван хотел подняться, но не было сил. Руки и ноги дрожали от напряжения, голова кружилась. Тогда он распластался на каменистой почве, перевернулся на спину и уставился в небо, которое к этому времени начало понемногу очищаться от облаков. Силы покинули ОМОНовца, он не мог пошевелиться. Разглядывал звезды, которые проглядывали сквозь проредившиеся тучи, и в голову лезли дурацкие мысли вроде того, что в Забайкалье звезды совсем не такие, как здесь, в Чечне.

— Ну а что же это за страшная тайна, которую не сумел пронюхать даже начальник чеченского отряда? — спросил генерал Матейченков, когда Овсиенко сделал паузу.