И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

class="v">Не дай весны на полюсах,

и да не предварятся

бесчисленные паруса —

мои протуберанцы.

4

Латинский парус!

Ни души

в твоем, мятежник, океане.

А надо жить.

И надо жить,

надежды в бездну окуная.

В сомнамбулическом пылу

сомнений

      оглянись, художник:

где океан?

Болотный пруд,

насыщенный трудом удобным.

Тебе – безлюдье,

ты – табу.

В существованье нашем нищем

ты ищешь рубежей?

            ты бурь

в болоте инфузорий ищешь?

Твой парус!

Что ты знал о нем?

В существованье нищем нашем,

в гниенье медленном амеб

твой парус сказочен и страшен.

Цыгане

1

По бессарабии двора

цыгане вечные кочуют.

Они сегодня – та-ра-ра —

у нас нечаянно ночуют.

Шатров у них в помине нет.

Костры у них малы, как свечи.

Они укладывают в снег

детей на войлочные вещи.

Где гам? Элегии фанфар?

Легенды? Молнии? Ва-банки?

Одна семья. Один фонарь.

И, как фанерная, собака.

На дне стеклянной темноты

лежит Земфира и не дышит.

С кем вы, принцесса нищеты,

лежите? Вас Алеко ищет.

Ему ни драки, ни вина.

Он констатирует уныло:

– Моя Земфира неверна

ввиду того, что изменила.

Кукуй, Алеко, не кукуй,

а так-то, этаким манером,

а изменила на снегу

с неглупым милиционером.

Ты их тихонечко нашел,

под шубой оба полуголы, —

ты не жонглировал ножом,

ты их сердца сжигал глаголом!

Ты объективно объяснил,

ты деликатен был без лести,

Земфиру ты не обвинил,

милиционер рыдал, как лебедь.

2

По бессарабии двора

цыгане и не кочевали.

Потомки Будды, или Ра,

они у нас не ночевали.

Наш двор как двор, как дважды два —

полуподвальные пенаты,

а на дворе у нас трава,

а на траве дрова, понятно.

Мы исполнительно живем,

и результат – не жизнь, а праздник!

Живем себе и хлеб жуем.

Прекрасно все. И мы – прекрасны!

Мы все трудящиеся львы.

Одни цыгане – тунеядцы.

Идеология любви,

естественно, им непонятна.

Земфира, ты – Наполеон,

с рапирой через мост Аркольский!

В тебя любой из нас влюблен —

и человек, и алкоголик.

Но мы чужих не грабим губ,

нам труд и подвиг – долей львиной!

Мы не изменим на снегу

себе, отечеству, любимой!

А тот милиционер, а тот

милиционер тот знаменитый,

он – аномалия.

          ;И то —

он изменил,

       но извинился.

3

Играй, гитара!

Пой, цыган!

Журчите, струны, как цикады!

Все наши женщины – обман.

Их поцелуи – как цитаты.

Они участвуют всерьез

в строительстве семей,

              все меньше

цыганских глаз,

цыганских слез,

цыганской музыки и женщин.

И я один. В моей груди

звучат цыганские молитвы.

Да семиструнные дожди

дрожат за окнами моими.

Фауст и Венера

Имеет место мнение

о вырождении

малых народностей.

Как будто мозг и мускулы

людей делятся

на народности.

1. Отрывок из письма

Сосед мой был похож на Лондон.

Туманен…

Чем-то знаменит…

Он ехал малую народность

собой (великим!) заменить.

Он что-то каркал о лекарствах,

о совещаньях, овощах.

Итак,

   луч света в темном царстве

прибудет царство освещать.

Я слушал,

      как сосед пророчил,

не сомневаясь ни на волос,

что в паспорте его бессрочном

в графе национальность:

сволочь.

– Так, —

      думал я, вдыхая ровно

и выдыхая дым в окно.

– Так. Есть великие народы

и малые.

      Гигант и гном.

Вон оно что!

        Гном – вырожденец

от должности отставлен трезво.

Гигант же

      с целью возрожденья

направлен.

      Ах, как интересно!

Светало. Солнечное тело

взошло малиновым оленем.

И я решил на эту тему

пофантазировать маленько.

2. Фауст

Огонь – малиновым оленем!

Сидел саами у костра.

Саами думал так:

          – О время!..

Он, в общем, время укорял.

Сидел саами. Был он худ.

Варил он верную уху.

И ухудшалось настроенье!

Саами думал:

        – Не везет

саамским нашим населеньям.

Мы вырождаемся,

           и всё.

Ему хотелось выражаться

невыразимыми словами,

а приходилось вырождаться.

Что и проделывал саами.

Снежинка молниею белой

влетела в чум.

И очумела! —

И превратилась в каплю снега,

поздней —

       в обыденную каплю!

И кто-то каркал,

          каркал с неба!

Наверняка не ворон каркал.

Сидел саами – сам как вечность.

Его бессмысленная внешность

была курноса, косоглаза,

кавычки – брови и кадык.

Зубами разве что не лязгал

за неименьем таковых.

Вокруг брезентового чума

бродили пни,

        малы, как пони.

И до чего ж удачно, чутко

дудел медведь на саксофоне!

И пожилая дщерь саами

тянула песенный мотив…

Песня, которая называется «О настойчивости»

Тянул медведя зверолов

огромного, как мост,

тянул медведя зверолов

сто сорок лет за хвост.

Тянул