Мастер-класс - Лада Исупова

Кончился урок с Мадам, пришла директриса, и начались выяснения, нужно мне играть следующий урок или нет. Странно. Выясняли-выясняли, директриса отзывает меня в угол и шепотом объясняет, что в любом случае заплатит за все часы, как договаривались, но она ничего не понимает, какой-то кошмар:

– Ты знаешь его?

– Нет.

– А он тебя?

– Думаю, нет. Я вообще никогда ни одного новозеландца не видела.

– Он странный какой-то… крутил-крутил, я ничего не понимаю… он отказывается с тобой работать.

– Как?! Почему?

– Не знаю. Не говорит. Сначала путал меня, то то, то это, ерунда какая-то, а потом говорит – не буду с ней урок вести ни за что, под диск работать буду!

Ничего себе…

– Может, он не умеет работать с концертмейстером?

– Не знаю, вообще ничего внятного не говорит. Он как будто не в себе. Странно, у него такие хорошие рекомендации! Я тебя хвалю, говорю – с ней легко, а он: «О-о-о! Знаю-знаю! А потом она будет кричать, что со мной работать невозможно!» А я ему: «Да она тишайшая, слова никому плохого не сказала!»

Я не стала признаваться, что как раз с утра уже мысленно превратила его в кровавое месиво. Но не телепат же он? И что же он такое на уроках вытворяет, если все концертмейстеры на него кидаются?

Стоим, не знаем, что делать, и тут как раз спускается по лестнице Он. Директриса ему тревожно:

– Я уже предупредила концертмейстера, что «Репертуарный класс» играть не нужно, потому что вы не предоставили заранее ноты, – и испуганно смотрит.

Он, широко:

– Да, у меня нот нет, но, может, у пианиста есть?

Так… у меня в голове контакт не замыкается, я не понимаю, что от меня хотят, нужно играть или не нужно?

– Что вы танцуете на репертуарном?

– Чайковского. «Детский альбом».

– Что именно?

– «Детский альбом».

– Он большой, какие именно номера?

– Из «Детского альбома».

– Какие названия вам нужны?

– Не знаю, у меня только запись, там по номерам – № 1, № 2, № 3, но не исключено, что это просто моя нумерация на диске. Вы на слух сможете определить название?

– Да.

– И найти ноты?

Глубокомысленно даю понять, что это очень непростая задача (на самом деле этот «Детский альбом» за одну секунду можно найти в Интернете, не говоря о том, что у меня дома есть, да и просто по памяти половину этого альбома сыграю). Директриса тут же вставляет, что я могу не играть, что не обязана срочно учить, мы запрашивали ноты заранее, но нам их не предоставили.

Совсем не понимаю, что делать, – так сразу радостно кивнуть и отхалявить или изобразить, что сделала все возможное и невозможное, подняла в ружье всех московских и здешних знакомых, но мучительный поиск «Детского альбома» оказался безуспешным? Хочется сделать так, как нужно директрисе, но разобраться бы, что она хочет.

Тут ее кто-то отвлекает, а гость отзывает меня в сторону и начинает, захлебываясь, тараторить:

– Я сейчас вам поставлю диск, но, если не хотите – не играйте! Я привык, мне одному удобнее, не переживайте! Откажитесь, не играйте, не играйте! Я уже много лет без концертмейстера, мне так лучше, мой последний концертмейстер был русский! Украинец! Мы столько пили с ним vodka, vo-doch-ka, я за всю свою жизнь столько не выпил, он был ужасен, он так орал на меня, когда напивался, кошмар! (И хихикает.)

Я стою, окаменелая, и с ужасом смотрю на него, проникаясь горькой симпатией к незнакомому пианисту. Почему-то мне кажется, что я приблизительно знаю, что тот орал этому.

Он ставит свой диск, звучат первые номера цикла, но возвращается директриса, оттаскивает меня, мол, не надо играть, на что он отвечает, что и не рассчитывал. Похоже, все довольны. Меня отправляют к француженке, а товарищ, довольный тем, что его освободили от меня, трудится под диск.

Урок с Мадам подходит к завершению, как вдруг распахивается дверь и входит Он, громогласно возвещая, что будет у нас публикой. Француженка сухо смотрит на часы:

– Еще пятнадцать минут до конца урока.

– Я уже закончил!

– Но еще пятнадцать минут работы.

– Ну и что? Я уже всё.

Она продолжает урок, а он, взгромоздившись на высокий стул около инструмента, начинает бурно корректировать постановку танца и острить. Она не реагирует. Тогда он широко разворачивается в сторону рояля, но, увидев меня, осекается на полуслове, слезает со стула и, семеня, быстро отчаливает в другой конец класса, где начинает править девчонкам руки (при живом педагоге!), а я всерьез озадачиваюсь – что ж такого сделал тот пианист, что этот даже смотреть на русского концертмейстера без судорог не может? Побил, что ли?..

Когда уходила домой, он еще работал, стоя у окна. Увидев меня, бросил класс и, вытянувшись, настороженно стал провожать меня взглядом. Немного прошла, обернулась: смотрит. Настолько он противный, что не хотелось связываться, а то непременно сделала бы вид, что возвращаюсь. Чтоб попугать…

А вот и Фауст!

Однажды на уроке заиграла вальс из «Евгения Онегина». Педагог радостно классу:

– Что это?

После того как были отвергнуты Шуберт, Шуман, Шопен и Моцарт, класс запросил подсказку.

– Это опера.

Я удивилась – ничего себе! Русскую оперу знает.

Класс, видимо, в операх похуже разбирался, поэтому вариантов не последовало. Преподаватель сказал: «Думайте!» – и пошли прыгать дальше.

Играю, вдруг вижу: из-под рояля, у моего колена, появляется голова и шепотом спрашивает: «Кто?»

Я бы, конечно, не сказала, но такие труды! Она проползла с той стороны на пузе, чтобы учитель не видел, и как тут отказать, мол, ползи обратно? Сказала. Тело, под громовые раскаты Чайковского, тем же путем, но ногами вперед, медленно поползло обратно.

Девица выбралась, встала в толпу студентов и крикнула:

– Чайковский!

– Нет, неправильно!

Пошли препирательства, и студенты стали настойчиво требовать ответа. Получили:

– Шарль Гуно, вальс из «Фауста».

Во как! (Хотя по настроению похоже.) Студентка, подняв бровь, укоризненно посмотрела на меня: я не оправдала ее ожиданий. Но поправлять ответ я не стала, чтобы не ставить педагога в неловкое положение, – пару месяцев буду обходить эту музыку стороной, они и забудут.

Попрыгали мелкие прыжки, урок подходит к концу, и преподаватель дает большие прыжки без премудростей. А первую диагональ он обычно исполняет со студентами.

– Пожалуйста, вступление.

И я, естественно, выдаю вальс из «Фауста».

На первом прыжке он взмыл, как птица в небеса, а со второго рухнул наземь с хохотом:

– А вот и «Фауст»!

Следующее занятие он начал с объявления, что в прошлый раз перепутал вальсы из «Евгения Онегина» Чайковского и «Фауста» Гуно. Поблагодарил концертмейстера и попросил в течение урока сыграть им и тот и другой вальс, для закрепления.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});