Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология - Мэрион Вудман

Два месяца спустя, после неимоверных усилий, направленных на изменение установки, Яффе приснился се упакованный чемодан. Он по-прежнему стоял в квартире отца, которая в точности походила на его квартиру двадцатипятилетней давности. В процессе развития сюжета сновидения становится очевидной причина базовых, радикальных изменений; хаос принимает угрожающие черты:

Моя маленькая сестра лепечет, не умолкая. После занятия со мной любовью мать говорит, что «надо убрать бумажную пеленку», чтобы сохранить происшедшее в тайне от маленькой сестры. Я с трудом понимаю, что она имеет в виду под существующей между нами близостью. Затем одно слово - АГАМЕМНОН.

Снова мы наблюдаем столкновение материнского и отцовского комплексов. Очевидно, отец счастлив, когда Яффа остается у него дома. «Чемодан - это моя душа, которую я поместила в отцовскую квартиру и там оставила», - сказала Яффа.

Вторая часть сновидения Яффу изумила. Она не знает, произошло ли физиологическое кровосмешение или нет. По крайней мере, сои дает основания полагать, что в детском возрасте психика Яффы переживала материнскую установку как насилие, выходящее за рамки отношений матери и дочери. Малышка-сестра, которая «лепечет, не умолкая», - та бессознательная, невинная детская часть, которая не может поверить, что насилие совершилось. Отрицание - лишь защита ребенка от правды, которую невозможно принять.

Сильнейшей реакцией Яффы па сон стала всепоглощающая обида на предположение матери, что дочь должна заниматься с ней любовью. Ее категоричное «нет» в ответ на сон содержало в себе всю энергию, которая препятствовала акту.

Когда одно существо нападает на другое, безотносительно, что подвергается насилию - тело или душа, - символический язык сновидения не изменяется. Внутренний мир опустошается настолько, что травма может расщепиться, скрыться в бессознательном, тогда как другая часть психики будет заниматься невинной болтовней, прикрывающей истину.

В течение следующих нескольких месяцев, в процессе работы над этим сном, Яффа поняла, что у избиений действительно существовал кровосмесительный обертон. Мать была настолько возбуждена и так сильно била по соскам девочки, что отпечаток горячей ладони остался и у нее на теле, и у нее внутри.

Тогда одно слово АГАМЕМНОН доносит до нас веяние еще более глубинных слоев, чем кровосмесительная часть сновидения. Из «Мифологии» Эдит Гамильтон она узнала, что Агамемнон принес в жертву свою дочь Ифигению, а через год был сам убит женой и се любовником. Здесь Яффа подчеркнула следующие слова: «материнская любовь к дочери была убита ее отцом». В слове АГАМЕМНОН она увидела указание: как если бы психика ей сказала: «Взгляни на меня. Здесь больше, чем просто дух. Разоблачи его»

Яффа осознала, что, превращая ее в принцессу, отец фактически не позволил ей жить. Он настраивал ее бросить мужчину, которого она любила, и остаться со своим первым мужем. «Если я порву со своим любимым, - говорила она, - отец может испугаться. «Иди ко мне, - говорит он, - иди ко мне». Для своего спасения он жертвует во мне реальной женщиной ради образа совершенной женщины. Я стала добровольной жертвой в той степени, в которой пожертвовала своим телом. Так, как поступал со мной отец, я поступала со своим телом». Говоря о работе с этим сном, необходимо не упустить одно обстоятельство. Пока Яффе требовалось отреагировать гнев, я не предполагала наличие глубинного смысла. Но фактически Яффа была художницей,и ее творчество было заложено в основе ее бытия. Если эта основа бытия хочет с ней соединиться, может появиться какой-то новый путь развития. Яффа, как и все мы, - продукт своих жизненных обстоятельств.

Есть некая опасность попадания в ловушку болтливого ребенка, отрицающего переживания вместо движения в состояние взрослого, который ищет смысл и своим искусством придает ему форму. Когда Яффа стала полностью принимать на себя ответственность за свою жизнь, она спокойно занималась тем, чтобы найти себе новый дом и время для занятий. Она опиралась на собственный взгляд на дисциплину и силу воли. Но все-таки кое-чего недоставало, и это ясно просматривается в следующем сне:

Королева-Мать на инвалидном кресле.

На руинах замка: я иду по направлению к джакузи (старой, круглой, деревянной купальне). Спустя какое-то время я вижу в этой купальне отца с женщиной. Здесь у меня возникает острое желание узнать об этой женщине как можно больше. Каким-то образом мне стало известно, что у нее есть сын лет пятнадцати. Кажется, ей сейчас абсолютно безразлично, что она явно сидит на выступающем из воды теле своего сына. Я ничего не могу поделать, но сильно встревожена и слишком озабочена этим обстоятельством. Наконец, она встает, совершенно бессознательная и бесчувственная. Теперь я могу видеть, что все это время она держала сына под водой. Пятнадцатилетний юноша съежился до размеров младенца. Кажется, он не подает признаков жизни, хотя в нем ощущается не мертвенная неподвижность, а просто вялость. На него страшно смотреть. Я ничем не могу помочь и молча ухожу прочь. Стоит ли звать кого-то на помощь?

Теперь материнский комплекс принял образ инвалида. Так как старая королева еле ковыляет, естественно, зачахший патриархальный мир (замок) должен находиться в развалинах. В руинах есть старый алхимический бассейн, круглый деревянный, женственный сосуд. В этом, по всей вероятности, творческом месте находится отец с неизвестной женщиной, которая безжизненно сидит на выступающей из воды части тела своего пятнадцатилетнего сына, съежившегося до размеров младенца. Он не мертв, хотя кажется мертвым.

Пятнадцать лет назад Яффа, по просьбе отца, порвала с молодым человеком, которого любила и с которым ассоциировала свои творческие способности. «Это было время смерти, - говорила она, - вокруг меня все умерло. Я смотрела в пустоту и ни на чем не могла сосредоточиться». Анима отца, его душа, имела способность к рисованию и пятнадцать лет «сидела» на вершине творческих способностей Яффы. Все, что касается купальни - старый, деревянный, круглый водоем, - предполагает творческую основу жизни, но Яффа находится вне купальни, и ее творческая маскулинность утоплена в бессознательном неизвестной женщиной. Здесь имеет место совершенно иной тип патриархальной женщины - более тонкий, но не менее разрушительный. «Я так тебя люблю, что знаю, как тебе лучше», - вот ее послание, едва не утопившее творческий дух Яффы. В этом сновидении эго сна так шокировано, что не может позвать на помощь.

В следующем сне видно, что Яффа ищет помощь не там, где следует:

Мой сын сидит на кушетке в комнате моего отца. Напротив него, на полу, стоит белая (!) кукла-негритянка (размером с двухлетнего ребенка). Она может разговаривать. Сын ей говорит: «Я не твоя бабушка!»

Ее молодая маскулинная энергия сейчас находится в комнате отца. Ее молодая женственность (которой недостает инстинкта - кукла-негритянка, но белая), низведенная до образа двухлетнего ребенка, может говорить, но мальчик ее прерывает. Возможно, она ищет у него понимания, заботы - всего, что хочет найти у Великой Матери. Это должен быть повторяющийся старый паттерн, характерный для голодной глубинной женственности, проецирующей силу и заботу на маскулинность. Затем маскулинность толстеет, а женственность страдает анорексией (именно так и случилось с двумя детьми Яффы). Кажется, сон предупреждает Яффу не превращать сына в любящую мать в реальной жизни и не превращать свою женственность в подобие куклы, которая должна подпитывать ее творческую маскулинность. Для достижения зрелости женственности необходима собственная энергия.

В следующем сне начинает проявляться живая творческая энергия: Мой муж отвел машину в сторону.

На озере. Я вижу несколько человек на каком-то странном подъемнике, которые просто спрыгивают с платформы на землю. Эти люди старше меня. Затем я вижу себя высоко над озером. Я лежу на животе на небольшом плоском подъемнике. Лежу очень спокойно, у меня совсем не кружится голова. По спирали спускаюсь вниз и свободно приземляюсь. Совершенно не понимая, куда попала, я иду по деревне, жители которой участвуют в церемонии похорон или поминок. Все одеты в черное. Люди ведут с собой коров и верблюдов; я пытаюсь протиснуться сквозь толпу. Кажется, здесь есть важный глубинный смысл, связанный с Египтом.

Я сознаю влияние волшебства: сначала в облике человека или его голоса, который просит меня показать фигурное катание, хотя в действительности хорошо катается на коньках только моя сестра. Затем мне кажется, что волшебство исходит от кошки. Я возвращаюсь из туристического похода вместе с отцом, направляясь к центру города. Он садится в пустой автобус. Я хочу за ним последовать. Я не успела даже глазом моргнуть, как двери захлопнулись, автобус тронулся с места. Я дико раздражена!