Бухтарминские кладоискатели - Александр Григорьевич Лухтанов

Назад до Зыряновска Геблер добрался, сплавившись из Коробихи на плоту по Бухтарме.

Всю зиму Геблер думал о новом сезоне, мечтая заняться обследованием Белухи. Увиденная им панорама исполинской горы не давала покоя. Вид с юга грандиозен, а какова она с севера и можно ли оттуда подобраться к ней? Никто из исследователей-путешественников и рудознатцев не видел её с обратной стороны. Даже Бунге, опытный путешественник, стоя на Катуни у слияния с ней Чуи, гадал, какая из снежных гор может быть Белухой, хотя на самом деле он видел совсем другие горы. Другое дело — местные жители, особенно охотники, исходившие все горы и самые глухие уголки Алтая. Проводники уверяли Геблера, что увидеть обратную сторону Белухи можно со стороны реки Ак-Кем. Это и наметил сделать Геблер в следующем сезоне 1834 года. Он же поставил перед собой несколько задач, в том числе, кроме исследования наиболее высокой части Алтая во главе с Белухой, изучать фауну и флору.

На этот год Геблер наметил совсем другой маршрут, намереваясь по долине Катуни, через загадочный Уймон, поселения катунских каменщиков, пробраться к Белухе с северной стороны. А начал он свой путь опять же из Зыряновска в тележке по долине реки Хаир-Кумын, как раньше называли Хамир. Название это переводили с алтайского языка как «быстрый, молодой парень».

Дорога до Бухтармы шла лугом, по которому текла, прихотливо извиваясь, речка Берёзовка, заросшая кустами тала и смородины. В небе кружили белого цвета хищные луни, несколько раз взлетали журавли. Вот и Бухтарма — одна из знаменитых рек Алтая. С любопытством взирал Геблер на стремительные воды, несущиеся с неведомых снежных вершин. Поросшие лиственным лесом берега были пологи и удобны для подъезда, над рекой со стоном летали кулики-перевозчики. «Да, здесь всюду тополь», — отметил про себя Геблер. Вот и пеньки от срубленных деревьев, из которых местные жители делают лодки, похожие на индейские пирóги. На двух таких лодках ему предстояло переправиться на другой берег вместе с сопровождавшими его людьми.

— Долбёжка из тополя? — зная местное название лодок, спросил он лодочника — хмурого мужика, стоявшего в деревянном челне и опиравшегося на длинный шест.

— Нет, ваше благородие, лодка из тала. — И, не дожидаясь вопроса, пояснил: — Из тала долблёнка лучше: крепче и служит дольше. А что до тала, так он растёт здесь всюду, хотя и реже, чем тополь. Однако, барин, ты не думай, что всё так просто. Всё топором излажено, и большое мастерство требуется, чтобы её сделать. Потому беречь такую лодку надо: смолить, сушить, вытаскивая на берег, иначе сгниёт, от воды и сырости пропадёт.

Мужики рассёдлывали лошадей, снимали с них вьюки. Геблера перевезли вместе с грузом, после чего мужики, усевшись в лодки и держа в руках поводья, переплыли вместе с лошадьми. С любопытством взирал Геблер на открывшуюся пойму Хаир-Кумина, густо заросшую тальником, черёмухой и тополями. Флейтовые крики иволг неслись с вершин огромных деревьев, чаща расступилась, и открылся вид на дорогу через сырую низину.

Весело перекликаясь, спутники Геблера переодевались в сухое, снова навьючивали лошадей. Здесь путешественников ждала другая телега — большая, неуклюжая на вид, грубой работы. «Не лучше ли пересесть на верховую лошадь?» — вертелась у Геблера мысль, и он с недоверием посматривал на телегу, предназначенную для перевозки строевого леса.

— С переездом, барин! — приветствовал стоявший с лошадьми возница, заросший бородой мужик неопределённого возраста. — А ты, небось, и не заметил, что сразу две реки переехал. Вот он, наш красавец, Хаир-Кумин сливается с Бухтармой. Вдоль него дальше и поедем. А ты, барин, не боись, — поняв, о чём думает Геблер, — продолжал он, — эта подстава не подведёт. Самая что надо по нашим буеракам и колдобинам. Не перевернётся на косогоре, для чего и служат длинные жерди. От них и тряска меньше, а для тебя, хе-хе, и короб на них поставлен, чтобы ни комары, ни солнце не досаждали. Бог даст, сегодня доберёмся до Столбоушки, а там уж верхами придётся дальше идти.

«Бог даст, авось, небось» — ох уж эти русские! Всё-то у них неопределённое. Однако многое у них получается», — мысленно сказал Геблер про себя и тут же уловил, что и сам употребил любимое сибирское и русское словцо «однако». Заботы, заботы… Мысли о доме не давали покоя, обуревали всё время в пути. На службе всё в порядке, его уважают, поощряют его деятельность по изучению края, а вот дома не всё благополучно. Нежданно-негаданно в Петербурге умер его первенец Георг, студент Медико-Хирургической академии. Двое детей в младенчестве скончались. А ведь он сам врач — сколько детишек чужих спас! С женой не всё как надо бы. С характером его Алекс, Сашенька — прямо-таки сладу нет! Какая всё-таки сложная жизнь! Но сдаваться не следует.

Дорога шла косогором по склону горы, названной возницей Ларихой. Безлесный вначале уклон сменился угрюмым осинником, через листву которого не пробивались солнечные лучи. Дальше пошёл берёзово-пихтовый лес, частично порубленный, из глубины которого кое-где выглядывали избушки лесорубов и дегтекуров. Дёгтя требовалось много — одна штанговая рудничная машина немало его потребляла. Что касается леса, то его рубили не только для строительства домов, но и для крепления подземных выработок. Естественно, большой преградой на пути к рудникам стояла Бухтарма, поэтому старались перевезти его зимой по намороженному мосту. Бухтарминцы были мастера строительства таких зимних мостов, когда в дно обмелевшей реки забивались деревянные опоры-сваи, настилались доски и хворост, и всё это схватывалось крепким морозом уже в ноябре-декабре месяце. Русские люди быстро обживали край. Наш знаменитый путешественник В. Обручев, в 1914 году прошедший по долине Хамира, отмечал, что «лес здесь хищнически порублен».

Как и предсказывал возница, к вечеру путники добрались до места, называвшегося Калмыцким бродом через Хаир-Кумын, рядом с местом впадения речки Столбоушки. Дальше шла лишь тропа, пересекающая долины небольших речушек Большой и Малой Луговых (ныне Логоушки) и ведущая на вершину Холзуна и в Уймон. Нетронутая тайга окружала путников, и узенькая тропа едва проглядывала в буйных травяных дебрях, почти с головой скрывающих всадников. «Чернь», — пояснил проводник, имея в виду несколько мрачноватый пихтово-берёзовый лес, такой дремучий и густой, что под кроны почти не пробивалось солнце, и здесь стояла вечная тень.

Путешествие было далеко не первым у Геблера. Постепенно он выработал распорядок дня в пути и строго его придерживался. Первое и самое важное, хотя и не всегда выполнимое, — дневник. Как бы ни было тяжело, как бы ни устал, а надо, превозмогая себя, садиться на какой-нибудь пень-колоду и записывать события