Бухтарминские кладоискатели - Александр Григорьевич Лухтанов

— А к вам, Фёдор Васильевич, — обратился Фролов к Геблеру, — у меня особая просьба. Препровождаю вам и вашим заботам господина Ледебура. Вы его знаете лучше меня — прошу любить и жаловать. В лодках на сиденьях как раз можно расположиться двум человекам, так что вдоволь наговоритесь о своём любимом царстве богини Флоры.

— Очень рад, Пётр Козьмич! — искренне отвечал Геблер. — Без всякого сомнения, мы найдём общий язык с господином Ледебуром.

И это была абсолютная правда. Они были знакомы: любитель-естествоиспытатель и путешествующий по Алтайским горам профессор ботаники из Дерптского университета. Для обоих это была редкая возможность так тесно общаться и говорить на родном для них немецком языке. На русском Геблер говорил свободно, хотя и с акцентом, а Ледебур его не знал.

Плавание оказалось необычайно приятным. Вначале молчаливые, а потом распевшись, дюжие молодцы, раздетые до пояса, толкали лодку шестами, всё время держась мели вдоль берега. Когда же позволяли местность и берег, гребцы становились бурлаками и тянули лодку на канате. Почти сразу за Пригонной сопкой близ окраины Усть-Каменогорска кончалась степь, и Иртыш входил в скалистые берега. Каменные стены стискивали реку, береговые утёсы, один другого выше, стояли по обе стороны Иртыша. Эта величественная картина реки с нависающими гранитными кручами была знакома большинству плывущих, Ледебур же с жадностью вглядывался в открывшуюся панораму, на глаз описывая геологическое строение берегов. По рассказам, об эти береговые скалы, называемые быками, разбилось немало сплавщиков. Иртыш, зажатый горами, течёт быстро и особенно стремителен там, где река, меняя направление, огибает выступающие скалы. Лучше всех знал Иртыш сам начальник Колывано-Воскресенских заводов, он же и организовавший здесь судоходное движение, и помнивший все названия быков, мелей, островов и опасных мест. Наибольшей известностью пользовалась отвесная скала чёрного цвета, получившая название Петух или Петушиный Гребень, наиболее же опасным местом считались Семибратские скалы, где имелось очень быстрое и сильное течение. Если лодка попадала в струю этого течения, то её несло от одной скалы до другой, и вырваться из-под власти его было невозможно. Ещё большей мрачной известностью пользовалась протока между берегом и островом уже вблизи Усть-Бухтарминска, получившая за узость прохода название Собачья нора.

— Самая коварная эта сучья нора, — комментировал Пётр Козьмич, — почему и прозвали её так. Сколько плауков, карбасов с рудой на ней разбилось! Но вы, господа, не тревожтесь, такое случается при плавании вниз. Зазевался кормовой — вот и тащит карбас или плот куда не надо.

По вечерам путники с комфортом устраивались на берегу, жгли костёр, ужинали, ночевали в специально устроенных палатках. На всём пути лишь в одном месте стояла изба, где сплавщики руды могли остановиться, переждать непогоду или переночевать. И разговоры, рассказы без конца. Фролов рассказывал, как, будучи совсем молодым, исследовал фарватер Иртыша на предмет сплава по нему зыряновской руды. Выигрыш в затратах на перевозку водным путём по сравнению с гужевым транспортом оказался огромным. Он же сконструировал суда, называемые карбасами, и вот уже 20 лет на них возят руду, преодолевая расстояние в 150 вёрст вниз по реке до Усть-Каменогорска за один, в худшем случае — за два дня. Ярославцев делился планами устройства водоотлива на Зыряновском руднике, являвшегося главной проблемой у заводского начальства.

— Уже заканчивается строительство шестивёрстного водоподводящего канала на реке Берёзовке, — хвалился он, — вода будет крутить трёхсаженные водоналивные колёса. Теперь думаем, как передать энергию колёс к шахтным насосам.

— Вы там поторопитесь, — вмешался Пётр Козьмич, — шахта ждать не будет, ей работать надо, а вода подпирает, людям уже по колено.

— Пётр Козьмич, вы же знаете, что даже в Европе подобные задачи решать не умеют, — отвечал Ярославцев. — Зело неудобно передать энергию на гору.

— А что нам до Европы, вот наш Ползунов опередил и Англию со своей огненной машиной. Что же нам, так и держать сотню лошадей на откачке воды?

— Будет, Пётр Козьмич, будет готово к следующему вашему приезду.

Ледебур рассказывал об экспедиции этого года по Алтаю, делился планами на продолжение путешествия.

— Надо добраться до Белухи, этого алтайского Монблана, называемого Катунскими Столбами, и наконец разгадать тайну самой высокой и загадочной горы Алтая, — говорил он своим слушателям, самым внимательным из которых был Геблер. — Интересно побывать и на горячих ключах, о которых рассказывают бывалые люди.

— Каким путём вы думаете идти? — спросил Геблер. — Левобережье верховьев Бухтармы находится в китайских пределах, в иных местах путь преграждают высокие хребты.

— Воспользуюсь путём, которым шли и расселялись ваши беглые люди, называемые каменщиками, — отвечал Ледебур: — Сенная, Коробиха, Фыкалка. Даст Бог, успею до холодов и осеннего ненастья.

Геблер жадно слушал, всё более убеждаясь, что и он должен внести свою лепту в изучение Алтая и пополнить когорту его исследователей. Чуть позже к этому его подталкивали и встречи с великим Александром Гумбольдтом, приезжавшим на Алтай в 1829 году. Тогда знаменитый учёный дважды наносил визиты в дом Геблера.

Так плыли целых три с половиной дня, прибыв на Верхнюю пристань в полдень 11 августа. Дальше до Зыряновского рудника добирались сухопутным путём в тележках.

Зыряновск представлял собой невзрачный посёлок с приземистыми домами, мало чем отличающимися от деревенских изб. Выделялись лишь бревенчатые копры шахт и горы отвалов руды и горной породы. Здесь каждый из приезжих занялся своим делом.

Осмотрев лазарет в сопровождении местного лекаря, неказистого человека лет пятидесяти, и поговорив с лежащими в нём бергалами, Геблер в который раз отметил жалобы больных рабочих на малярию, ревматизм, на боли в суставах, на желудок. Потом знакомились с так называемым больничным садом. После знакомых в детстве садов Германии этот огороженный плетнём от скотины садик производил жалкое впечатление. «Какой же это сад? — думал про себя Геблер. — Всё это скорее можно назвать огородом. Эти сибиряки представления не имеют, что такое настоящий сад. Настоящий сад — это яблони, груши, сливы, абрикос. А тут из деревьев одна черёмуха, да и та больше похожа на кусты. Да, но в то же время этот Алтай — настоящий кладезь лекарственных растений, правда, ещё пока плохо изученных. Впрочем, что это я, — спохватился Геблер, — сад — это название условное, и предназначается он для выращивания самых обычных и простых лекарственных растений: подорожника, пустырника, зверобоя, мать-и-мачехи. И надо признать, что местные жители знают и иные алтайские травы, которыми лечатся».

— Да, батенька, тут у вас не очень порядок, — сделал он замечание хозяину «сада». — Всё-таки это больничное заведение, а у вас все вкривь и набекрень, и скот захаживает. И растений мало. Смородина, малина, чистотел — это хорошо, а где