Поцелуй герцога - Элоиза Джеймс

— Надеюсь, — вмешалась мать Куина. — Вам предстоит стать герцогиней, мисс Литтон, и уверяю вас, романтичная душа является серьезным недостатком у женщины в вашем положении. — Она многозначительно посмотрела на Оливию. — Уверена, нам всем бы хотелось поговорить о чем-то более возвышенном, чем слабые попытки лорда Джастина сочинять стихи. Леди Сиблторп, как продвигается ваша благотворительная деятельность со сбившимися с пути детьми?

Леди Сиблторп принялась с удовольствием перечислять, сколько синих рубашек и крепких ботинок ее организация передала бедным детям. Или детям из бедных семей: эти две категории пересекались.

— Как интересно, — произнесла Джорджиана, изо всех сил стараясь придать своему голосу искренность. — Как вы додумались до рубашек и ботинок, леди Сиблторп?

Кажется, она была и умна, и милосердна. Замечательно.

Леди, раздуваясь от гордости, принялась рассказывать увлекательную историю о шейных платках, чулках, рубашках и пальто.

Куин какое-то время из вежливости слушал, а потом повернулся к Джастину и Оливии. Они блаженно игнорировали наставления герцогини: Джастин читал вслух отрывки из своих стихотворений, а Оливия насмехалась над ними. Кажется, оба получали огромное удовольствие.

— Я родился под звездой, — цитировал Джастин. — И луна мне так близка.

— Что значит, «родился под звездой»? Я, например, родилась ночью. По-твоему, луна может упасть мне в ладонь?

— Это дань уважения, — объяснил Джастин. — Я часто сравниваю свою возлюбленную с богиней Луны. Она близка мне, потому что я родился под звездой. — Он замолчал. — Родился под звездой. Мне это нравится. Надо не забыть сказать учителю, уверен, он будет мне аплодировать.

— Мне казалось, мистер Ашер должен подготовить тебя к грядущему семестру в Оксфорде, а не потворствовать твоей страсти к поэзии, — заметил Куин.

— Он научил меня множеству важных вещей о математике, — привычно солгал Джастин.

Куин нахмурился.

— Кто твоя возлюбленная? Ты прочел мне несколько поэм, но кажется, я так и не спросил тебя об этом. Возможно, молодая дама, которую ты встретил в Оксфорде?

— Нет, у меня ее нет, — радостно возразил Джастин.

— Сто тридцать восемь сонетов для несуществующей дамы, — уважительно произнесла Оливия. — Ты хотя бы описываешь ее, эту лунную богиню?

— Богиню Луны, — поправил Джастин. — Конечно. У нее серебряные волосы.

— Удивительно. — У Оливии был такой насмешливый голос, что Куин с трудом сдержал улыбку. — Дай догадаюсь. Сияющие глаза?

— Вообще-то они светятся. А сияют в двух поэмах, сонете и балладе.

— Кажется, она похожа на волшебницу. Не боишься, что она превратится в блуждающий огонек?

— Нет, — с достоинством ответил Джастин. — Моя дама совершенно не похожа на тыкву. Своей красотой она затмевает солнце и звезды.

— А как обстоят дела с одеждой? Она предпочитает платья с высокой талией или более старомодные наряды, ведь она, наверное, живет очень долго?

— Я достаточно наслышан об этих стихах, так что вы скорее представите леди Годиву, нежели блуждающий огонек, — заметил Куин.

— Ваша светлость, вы меня удивляете! — На щеках Оливии появились ямочки.

Он и сам себе удивлялся.

Джастин закатил глаза.

— Мои стихи на все времена. Если бы я описывал платье, то просто поставил бы дату. Что, если я напишу, будто моя богиня Луны носит тюрбан? На следующий год она превратится в неряху, а ведь я столько времени потратил на стихотворение.

— Конечно, зачем писать стихотворение, которое потом нельзя будет использовать повторно, — согласилась Оливия. — Наверное, лучше всего ей быть обнаженной. Твоя богиня Луны храбро выступает против назойливых правил этикета, которые, как я уверена, у всех нас вызывают досаду.

— Неужели? — переспросил Куин, наклоняясь к ней. — Вы признаетесь, что чем-то напоминаете леди Годиву, мисс Литтон? — Он снова поймал ее взгляд и заметил на ее щеках слабый румянец.

Герцог откинулся на спинку стула, чувствуя, как его сердце внезапно забилось сильнее. При мысли о леди Годиве он представил Оливию, ее обнаженное, пышное тело, грудь, просвечивающую сквозь пряди темных волос, изогнутый в ироничной улыбке рот.

— Моя богиня Луны не обнаженная! — Джастин снова закатил глаза. — Я просто не упоминаю ее одежду. Предпочитаю писать о том, каково это — быть влюбленным. Вот мое любимое двустишие: «Я взберусь на высокую башню, преодолею море ради тебя».

— Не хочу показаться педантичной, но эти строки написаны отнюдь не ямбическим пентаметром, к тому же они не рифмуются, — заметила Оливия. — Я уверена, двустишие должно рифмоваться.

— А меня больше беспокоит, что эти два действия совершенно далеки друг от друга, — продолжил Куин. — Конечно, при необходимости ты бы мог забраться на колокольню, Джастин, но бежать или идти по воде не смог бы.

— Если, конечно, ты не божество, — сказала Оливия, и на ее щеках вновь появились ямочки. — В конце концов, он родился под звездой.

Они оба посмотрели на юного Джастина, а потом Куин встретил взгляд Оливии и снова испытал приятный трепет.

— Никаких признаков. Даже сияния нет.

Джастин оказался крайне добродушным юношей.

— Обыватели, — спокойно отозвался он. — Поэзия не нуждается в рифме. Только стремящиеся к идеалу беспокоятся о подобных вещах.

— Двустишия должны рифмоваться, — твердо повторил Куин. — Но в одном ты прав. Зачем связывать себя правилами? Но насколько мне известно, когда речь заходит о стихах, то метафоры в порядке вещей.

— Наверное, их очень сложно сочинять, — сказала Оливия. — Те стихотворения, которые я помню, содержат много метафор, но я никогда не могла придумать ни одной.

— Например? — поинтересовался Куин.

Глаза Оливии смеялись.

— «У леди одной из Норфолка подбородок был острей, чем иголка…» Хватит, если вы не возражаете. Но могу вас уверить, когда речь заходит о метафорах, лимерику нет равных.

— Я слышал этот лимерик. — На лице Джастина появилось уважительное выражение. — Не думал, что они нравятся дамам.

— Вообще-то нет. Но я исключение. Большинство дам с радостью бы послушали твои милые стихотворения. Спроси его светлость. Возможно, он тоже писал такие стихи в юности.

Джастин фыркнул.

— Куин не смог бы написать стихотворение, даже если бы ему подсказывал сам Шекспир.

— Неправда! — возразил Куин. Внезапно он почувствовал странное опьянение, глядя в сияющие глаза Оливии. — Моя леди розовый цветок, а я… я высокая башня. Как вам это?

Оливия усмехнулась, и герцога обдало жаром.