Партнер для танго - Вера Копейко

Она наморщила нос, вспомнила, как однажды он уже удивил ее. Зоя родила Ирину и приехала с ней во Вьетнам. Увидела мужа и потеряла дар речи. У него выкрошились два передних зуба, как будто он вынашивал дочь, как будто ему не хватило кальция.

Конечно, все зубы давно при нем, из фарфора, который похвалил бы сам английский Веджвуд, а может, Гарднер или кто-то еще. Но рождение дочери ему досталось труднее, чем ей.

Ладно, одернула она себя. А сама-то? Как жила до сих пор? Что такое ее бессменная работа в крошечном узко-темном издательском отделе академического института?

А ее развлекательные воскресные поездки — не бегство ли из дома? Потому что по сути никакого дома и нет, с тех пор как нет матери. В рыдающем старыми рессорами автобусе, вместе с десятком старушек, Зоя Павловна трясется на выходные в какую-нибудь Верею. Зачем? Чтобы слушать о прелестях давно ушедшей чужой жизни. Чтобы восхищались знакомые: а Зоя Павловна Русакова — просто молодец. Умеет доставить себе радость.

Скорее всего, думала она сейчас, остановившись у самой кромки воды, мать всегда и все делала с целью. В школу танцев отдала потому, что девушка должна красиво двигаться. Но уж если вошла в какое-то дело, то надо стать первой. Мать сама позаботилась о партнере — Глебе Зотове, сыне преподавательницы танцев.

А потом, когда время партнера вышло, она освободила дочь от него. Жестоким, зато очень надежным способом. Безвозвратно. Она сказала ей такое, чего никогда, ни на минуту не позволишь себе забыть…

Зоя Павловна смотрела на море, которое стало для нее необходимым в последние пять — опять-таки пять лет. Да, с тех пор как умерла мать.

Внезапно обнаружилось, что она не может оставаться в Москве, когда перед Днем города разгоняли облака. Казалось бы, думала она, кесарево сечение делали дождевым тучам, но она себя чувствовала так, как будто ей, как будто из нее вынимали душу.

Доктор посоветовал Зое Павловне избавить себя от беспрерывных дождей с помощью уверенного солнца. А таким оно может быть только в Африке. Поэтому она покупала тур в Тунис и отсиживалась там до десятого сентября. Как сейчас.

Мать ввела в ее жизнь Виктора Русакова, человека старше ее не только годами, но печальным опытом жизни. Теперь она сказала бы, что вышла замуж за почти сгоревшего человека. Она думала иногда: если бы мать не жила с ними, все бы кончилось быстро. Приходила на ум смешная мысль — замужем за Виктором была не она, а ее мать. Она лишь исполняла обязанности жены. Но держала брак в руках — мать, Маргарита Федоровна Зуева.

— У нас все прекрасно, — сообщала мать своим приятельницам вечером по выходным, по дешевому тарифу. — У нас така-ая квартира, у нас тако-ой муж…

Виктор ухмылялся, когда слышал это, а Зоя краснела.

Она отвернулась от моря, посмотрела на берег. За полосой курорта белели домики. Это Сусс, совершенно чужой мир, под чужим, но солнечным небом. Она ничего не ждала от поездки, кроме солнца. И, уж конечно, встречи с Глебом Зотовым в аэропорту.

Она ничего не узнала о нем, но сколько — о себе! Который день подряд только тем и занимается, что перетряхивает прошлое, как слежавшиеся вещи в большом платяном шкафу. Полно людей, которые барахло не выбрасывают, а заталкивают в самую глубь шкафа и не трогают. Опасаются — вытащишь одну, остальные сами посыплются. А что с ними делать? Придется разбираться с каждой. Так больно…

Зоя Павловна остановилась, бросила на песок шлепанцы, сарафан, огляделась, сняла все, что было под ним — трусики. На берегу — никого. Она уже купалась здесь — сюда никто не придет.

Нырнула в волну, поплыла, раздвигая перед собой воду, подставляла волне грудь. Она закрыла глаза, ей казалось, что это не волна, а мужчина, сильный, огромный, как океан, припадает к соскам. Чувственная радость, которую она, казалось, забыла, вернулась к ней. Этот мужчина-океан выбрал ее, а она — его. Сама, без чужого совета и настояния, и вот теперь они сливаются с ним… сливаются…

Что родится от этого слияния? Как — что? Она сама, но другая. Настоящая. Свободная от чужого разума. Господи, ей ведь не сто лет в обед! Так почему не узнать за остаток жизни, кто ты на самом деле? Без материнского контроля, без исполнения чужой воли? Поздно? Да почему? Она ведь еще живая!

Откуда-то — все из того же шкафа памяти — выползли строчки неизвестно кем сочиненных стихов. Не ею, это точно. Они совпали, видимо, с ее тогдашним настроением. За далью даль жила печаль. Она пошла, меня нашла. Зачем? Зачем пошла, зачем нашла — меня, печаль…

Подплывая к берегу, Зоя Павловна решила одну строчку изменить: Печаль пошла… но не нашла… меня. Чистая правда. Печаль — не ее удел. Теперь — нет… Она начнет жить по новому сценарию. По своему собственному.

16

После моря Зоя Павловна вернулась в гостиничный номер. Постояла под душем, смывая соль, — она знала, что морская соль полезна для тела, но ей не нравился вкус. Вкус слез, вот какой вкус у соли. Она много плакала в последнее время.

Напротив, ей хотелось благоухать, хотя бы как гель для душа, по-восточному ароматный. Она улыбалась, вдыхая запах жасмина.

Вышла из душа, надела синее шелковое платье в мелкий белый горошек. Оно заструилось по телу, когда Зоя Павловна прошлась по комнате танцевальной походкой и остановилась перед зеркалом.

Осанка сохранялась до сих пор, причем без всяких усилий, за что Зоя Павловна весьма благодарна. Кому? Матери? Нет, строго сказала она, себе. Это ее усилия, ее тело, ее время, наконец… Много времени ее жизни ушло на бальные танцы. Зоя Павловна вставила маленькие стопы в желтые сабо.

Ритмично постукивая деревянной подошвой по тротуарной плитке, прикрыв широкополой соломенной шляпой лицо от солнца, она шла мимо открытых дверей ресторанов и кафе.

— Какой-то пищеварительный тракт! — услышала она девичий смех за спиной.

Следом — мужской голос:

— Оригиналка. Хорошее сравнение. Продолжишь?

— Легко. — Снова девичий смех.

— Посторонись, — скомандовал мужчина. — Снова летят сирены на квадроцикле.

Зоя Павловна оглянулась — и вовремя. Две девицы, по-европейски крупные, похожие на шведок, потряхивая ничем не сдерживаемыми грудями под тонкими белыми топами, с гиканьем пронеслись по курортной улице к морю.

— Если они летят по пищеварительному тракту, — продолжал девичий голос за спиной, — то сейчас заворачивают не в переулок, а в сигмовидный отросток.

— Слышу голос врача… — Мужчина засмеялся.

— А дальше, по тонким кишкам переулков, влетят в толстую, которая извергается в море… Фу-у…

— Если ты врач, то санитарный, — захохотал мужчина. — Не-ет, мы пойдем купаться в другое место.