Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Она была тронута общим вниманием, а то, что Букреев совсем насупился, ей даже было теперь приятно.

Варламову вся эта суета уже не очень нравилась: конечно, флотское гостеприимство обязывало, но, как бы там ни было, перебивать командира...

— Товарищ командир, вы тост не закончили, — напомнил старпом, чтобы восстановить хоть какой-то порядок.

— Ложка хороша к обеду, — буркнул командир. — Других послушаем. — Не к чему было сейчас Варламову лезть со своими напоминаниями: все это лишь подчеркивало случившееся.

Букреев привык чувствовать себя командиром не только на мостике, в море, но и на берегу, даже вот в такие часы, за праздничным столом. И то, что он, Букреев, всегда, во всех случаях их жизни был центром, вокруг которого располагались все остальные люди, их разговоры, их вопросы, окончательный ответ на которые часто мог дать только он один, воспринималось Букреевым как нечто само собой разумеющееся, а часто и вообще никак особенно не воспринималось, настолько он свыкся с этим. Сейчас же все как-то сместилось, сейчас разговаривали вокруг него, но не с ним, то есть он мог бы, конечно, сказать что-нибудь — и все бы слушали его, мог спросить — и ему бы сразу ответили, но они, они-то сами ни с чем не обращались к нему, как будто на какое-то время он вышел.

Возбужденный, неуправляемый гул стоял вокруг него, и Букреев не видел путей, как все это упорядочить, вернуть в привычное ему состояние, когда даже и за столом есть все-таки командир, есть старпом, а есть и подчиненные...

— Разрешите мне? — встал Сартания.

«Хорошо хоть спросить не забыл», — подумал Букреев, по привычке уже чуть не кивнул, но Сартания, оказывается, смотрел на Марию Викторовну, у нее спрашивал...

— Конечно, конечно, — сказала она.

Разрешила, значит... Нет, не узнавал он своих офицеров. Даже перед посторонним человеком стыдно. Хотя... Ее-то мнение его вообще не интересует.

— Вот я смотрю... — торжественно начал Сартания. — Красивый был стол?

— Почему «был»? — Редько обеспокоенно посмотрел, чего не хватает.

— Прекрасный стол, — успокоила его Мария Викторовна.

— Да я не в порядке критики! — Сартания хитро сощурился. — Безусловно, красивый! Но сейчас что стало?!

— А что сейчас? — Букреев с мрачным недоумением взглянул на своего акустика. — По-моему, то же самое.

— Товарищ командир!.. — укоризненно протянул Сартания, довольный, что даже Букреев не угадал его поворота. Широким щедрым жестом Сартания обвел стол, приглашая всех удивиться вместе с ним. — Хрусталь, тонкий фарфор, масса цветов, самый лучший в мире сыр сулугуни, сочные шашлыки из молодого ягненка...

Ничего подобного на столе и в помине не было. Своей шуткой Сартания все же как бы умалял их со штурманом заслуги, и Редько сказал:

— А старых ягнят не бывает.

Сартания, однако, лишь отмахнулся.

— Я заканчиваю, товарищи. Как у нас в Грузии говорят: «Квела́зе улама́зеси к’али». За красивую, значит, женщину, которая оказала нам большую честь и так все здесь изменила. Квелафери́. Все.

Филькин восхищенно зааплодировал, за ним — остальные. Мария Викторовна, смеясь, поблагодарила, и все наперебой вновь стали оказывать ей всяческое внимание.

Обозин, который всегда держался очень незаметно — Букреев из-за этого даже иногда забывал объявить ему очередную благодарность в приказе по кораблю, — его неразговорчивый, тихий Обозин с какой-то невероятной для себя развязностью все придвигал и придвигал к Марии Викторовне тарелки.

— И вот, — сказал Филькин, — очень вкусный паштет. Попробуйте, Мария Викторовна.

Дождался своей очереди, подумал Букреев. Расстроить мужскую компанию — это ведь только Филькин мог. Никому бы другому и в голову не пришло. Дите...

— Петр Гаврилович, я вас еще не простила...

Еще бы, усмехнулся Букреев, столько мужчин вокруг, один другого внимательнее, куда уж тут Филькину! Даже жалко парня... Остригся зачем-то... Хотя и поделом... А разговоры пошли! Не офицеры — бабы в передниках!

«Иван Федорович, неужели и из морского гребешка умеете?!»

«Умею. Только сначала его надо в холодильник на сутки. А потом со свежим огурцом... И обязательно сыр настругать...»

Тут еще и старпом вмешался: «Весь смысл — это довести морской гребешок до запаха крабов».

Весь смысл! Черт знает что! Смысл вот нашел!.. Ему бы уж хоть помолчать, не ввязываться в эту кухонную галиматью. Одному штурману скучно, начхать ему на все это... Букреев взглянул на Володина с некоторой благодарностью.

Нет... Просто ему потанцевать с ней надо. Красиво склонился... Если бы так перед начальством умел — выгнал бы его в два счета: для лодки вредно такое умение. А так — пусть... А она сейчас ломаться начнет, знают они, чувствуют, когда можно... Ну вот, конечно...

Как же она пойдет? — думала о себе Мария Викторовна. Это еще от дверей до стола дойти — ладно. Но как она в таких туфлях на середину зала выйдет? Ох штурман, штурман, и чего не сидится... Отказать, что ли? Неудобно...

Конечно, пошла. А как такому откажешь? Букреев с удовольствием оглядел своего штурмана. Вот бы дочке, когда подрастет, такого мужа. А впрочем, Светланке что-нибудь поспокойнее, понадежнее надо...

Букреев улыбнулся: рановато женишков стал присматривать, папенька...

— Он у вас улыбается? — с удивлением спросила Мария Викторовна, показав глазами на Букреева.

Нарушить дистанцию пока вроде бы не удавалось, но танцевать с ней было все равно приятно. Вот только ирония ее насчет командира...

— Он все умеет, — с некоторой сухостью сказал Володин.

Марии Викторовне показалось, что штурман даже обиделся за Букреева. Это немного рассмешило ее, но это же ей в штурмане и понравилось. Не понравилось только, что Володин понемногу стал смелеть в танце. Она, правда, ничем не выдала своего предположения, тем более и ошибиться могла: вел он себя все-таки с достаточной осмотрительностью, так что упрекнуть его почти что и не в чем было.

Мария Викторовна увидела, как Букреев жестом подозвал к себе Филькина. Командиру зачем-то понадобился его лейтенант. А у Петеньки на лице столько готовности, он сейчас с таким мальчишеским обожанием смотрит на Букреева... Не стоит, пожалуй, и обижаться. Петя ведь наверняка из чистых побуждений... Сидела бы сейчас в своем гостиничном номере, не зная, куда деть себя. Так хоть на людях...

— Мария Викторовна, спасибо вам, — проговорил у нее над ухом Володин.

Слишком ласково, слишком близко проговорил. Да ладно, отмахнулась она, наверно, не слишком. Но танец-то еще не кончился, за что же он благодарит? Или она что-то пропустила?

— За что «спасибо»? — рассеянно спросила Мария Викторовна, которой вдруг показалось, что Букреев и Филькин в чем-то близки сейчас, и она не могла понять — в чем.

— За этот танец, — сказал Володин.

Слишком что-то значительно. Надо, пожалуй, чуть отодвинуться, только незаметно. Или бог с ним?

— По-моему, принято после благодарить? — Она взглянула на Володина, и как раз хорошо получилось: потому, мол, и отодвинулась, чтобы взглянуть.

— А мне все время хочется благодарить, — сказал Володин. — За то, что появились, что разговариваю с вами...

Слава богу, все это без пошлой, ухаживающей улыбки. Но ведь и несерьезно? Нельзя же так сразу — и серьезно?

— И, простите, за то, что почти обнимаю, — сказал он.

Тут уже явно снахальничал. Снахальничал — и улыбнулся. Хорошая, открытая у него улыбка, даже обижаться не хочется.

— Ну, за это вам больше не придется благодарить. — Мария Викторовна отстранилась от него на вполне бесспорное расстояние, улыбнувшись спокойно, без всякого кокетства: должен наконец понять, что не тот случай... А все же, выходит, дала какой-то повод, что-то, значит, позволила ему, раз он считает, что можно так откровенно?

— Я сказал что-нибудь обидное? — совсем не виновато спросил Володин.

Пустой вопрос... Не верит он, что она обиделась, что она вообще может обидеться на такую дерзость. Вот это как раз и обидело.

— А по-вашему — нет? — спросила Мария Викторовна.

— Мне кажется, обиднее, когда не хотят обнимать.

Искренне сказал, убежденно. Типично мужская логика... А вообще-то довольно логично сказал.

— Любопытная философия, — сказала она. Поощрять не хотелось, но дослушать было бы действительно любопытно.

— Машенька, вас можно где-нибудь увидеть?

Пошел напролом: сразу и «Машенька», и «увидеть». Нет, с ним нельзя так. Это не Петенька.

— Сергей Владимирович, вы что-то уж слишком лихо...

Себе же сказала укоризненно: «А ты, милая, что-то уж слишком мягко. А Букреев вон каким волком смотрит. Конечно же не из-за штурмана. Просто так. Невзлюбил, и все...»

— Слишком лихо? — Володин пожал плечами. — Может, специфика службы? — поделился он возможным объяснением. — Море, так сказать, не ждет, море торопит... Может, так?

Улыбается... Он с ней — как с дурочкой несмышленой: тебе обязательно требуются какие-то оправдания? На вот, возьми первое попавшееся, если тебе это так уж надо.