Познание необходимости. Детерминизм как принцип научного мировоззрения - Владимир Петрович Огородников

в определенных сочетаниях с данной вероятностью. Следовательно, если функциональная математическая зависимость может быть использована с определенными уточнениями для характеристики функциональной детерминации, то корреляция вообще не отражает детерминационной зависимости.

Хорошо демонстрирует суть корреляционной связи пример Бунге: «Красные яблоки сладки» [45, с. 60]. Само по себе изменение цвета яблока не ведет к изменению его вкусовых свойств, равно как и наоборот. Данное обстоятельство указывает на отсутствие детерминационной связи между признаками, хотя каждый из них чем–то детерминирован. Корреляционная связь не детерминирует, она лишь указывает на присутствие детерминации. При этом корреляция отнюдь не обязательно должна быть связана с причинной детерминацией. Вполне возможно возникновение корреляции на основе кондициональной детерминации. Интересным примером является здесь биологическая конвергенция — приобретение общих внешних признаков различными биологическими видами в результате единых условий среды обитания. Здесь имеет место корреляция соответствия, указывающая на общий детерминант — условие. Говорить о взаимной детерминации признаков в данном случае бессмысленно.

Корреляция часто выступает как форма проявления функциональной детерминации, что является основанием для смешения функциональной детерминации и корреляции. Установление корреляции — феноменологический уровень познания действительности, за которым должно следовать раскрытие основания корреляции — конкретных типов детерминаций, представленных в явлении в форме корреляции.

4. Инспирирующая детерминация (инспирация)

Одной из несомненных заслуг Гегеля в диалектической разработке теории причинности является разделение им причины и повода исторического события. «В истории, — писал он в связи с этим, — стало обычным остроумное изречение, что из малых причин происходят большие действия, и поэтому для объяснения значительного и серьезного события приводят какой–нибудь анекдот как первую причину. Такая так называемая причина должна рассматриваться лишь как повод, лишь как внешнее возбуждение, в котором внутренний дух события мог бы и не нуждаться или вместо которого он мог бы воспользоваться бесчисленным множеством других поводов, чтобы начать с них в явлении, пробить себе путь и обнаружить себя» [58, т. 2, с. 213]. Указав на конкретное отличие повода от причины, Гегель отметил, что попытка представить повод как «малую причину» есть попытка перевернуть, поменять местами внешнее (чем является повод) и внутреннее — причину, то, что и делает данное внешнее таковым по отношению к себе (поводом), но «само это переворачивание снимает отношение причинности» [58, т. 2, с. 214].

Данное замечание Гегеля осталось незамеченным и не сыграло должной роли в становлении теории детерминизма (причинности в ее ранний период) в естествознании. Спустя почти столетие А. Пуанкаре пишет: «Причина слишком маленькая, чтобы мы ее заметили, детерминирует заметное следствие, которое мы не можем не замечать, и тогда мы говорим, что это следствие случая» [см.: 232, с. 364]. Пытаясь объяснить случайность как «маленькую причину», Пуанкаре совершает то самое «переворачивание», от которого предостерегал Гегель, — выдает за причину то, что на самом деле является иным типом детерминации действительности.

Дальнейшее развитие естествознания и социологии потребовало новой, углубленной и расширенной философской интерпретации того, что можно назвать поводом в приложении к любым процессам становления. Открытия современного естествознания (в особенности, как было показано, физики) настолько обострили проблему причинности, что потребовались усилия большого коллектива философов и представителей естественных наук для создания теории причинности, соответствующей полученному эмпирическому материалу. Завершение этой работы в настоящее время имеет своим существенным аспектом отделение причинности от детерминации типа повода.

В мировоззренческом и методологическом отношении разделение причины и повода весьма важно, так как их отождествление ведет к абсолютизации роли случайного фактора в становлении действительности. Причина из внутреннего фактора (внутреннее противоречие) превращается при этом в некоторый внешний фактор («малую причину») — случайность. «Если камень весом в центнер поднят на высоту десяти метров и свободно подвешен, оставаясь так в равном самому себе состоянии и покоящемся отношении, то нужно апеллировать к публике из грудных младенцев, чтобы утверждать, будто теперешнее положение этого тела не выражает никакой механической работы или что расстояние, на котором оно находится от своего прежнего положения, не имеет

никакой меры в механической работе» [1, т. 20, с. 61], — писал Ф. Энгельс, критикуя метафизический метод Е. Дюринга, мешавший последнему установить истинную причину перехода от относительно неподвижного состояния тела к движению. Причина эта вовсе не во внешнем толчке, действием которого Дюринг пытался объяснить изменения всякого материального предмета и мира в целом, а в высвобождении потенциальной энергии, внутренне присущей телу до толчка. Сам толчок выступает разновидностью детерминации типа повода. Случайность такой детерминации мы можем на основании предшествующего анализа охарактеризовать как случайность–дополнение данного процесса, которая приводит к тому, что результирующее изменение выступает в форме случайности–проявления необходимости процесса.

В. Г. Иванов ввел понятие «инициация», позволяющее более глубоко проследить механизм действия повода. «В общем смысле, — определяет он, — инициация может означать коренное изменение эволюции системы, которое может быть обусловлено либо снятием одной из детерминаций, ограничивающих или воспрещающих какое–либо движение, либо распадом целостности некоторой системы, либо качественным изменением процесса, либо синтезом процесса нового типа на основе интеграции действия различных причинных цепей» [79, с. 111]. Инициация есть, таким образом, момент изменения, момент перехода к новому состоянию, появлению нового в развитии.

«Понятие новизны, — отмечает Иванов, — неразрывно связано с понятиями инициации, порождения, начала, имеющими всегда свой внутренний источник в тех процессах, с которыми они связаны. Причинение и выражает тот механизм, который инициирует возникновение нового» [81, с. 50–51]. Следовательно, инициация неотъемлемо связана с причинностью, с каузальной детерминацией.

Однако следует выделить факторы, которые только «подталкивают» процесс к инициации, инспирируют действие порождающих факторов. Такого рода детерминация не имеет еще своего устоявшегося названия. Мы предлагаем определить ее как инспирирующую детерминацию, или «инспирацию»[5]. Повод выступает видом инспирации, действующим в социальных процессах, и в связи с этим все сказанное уже о поводе относится к инспирирующей детерминации.

Инспирация не только «запускает» процесс, но и определяет место, время, а следовательно, и конкретный характер данного процесса. Так, камень, брошенный в некотором участке гор, детерминирует время и конкретный путь схода снежной лавины, но его действие не выступает каузальной детерминацией этого схода, последняя заключена в разрешении внутреннего противоречия — состояния неустойчивого равновесия данного пласта снега. Инспирация высвобождает действие основного детерминанта инициированного процесса — «запускает» причинную детерминацию, связывая возможность изменения системы в определенном отношении с факторами, сопутствующими такому изменению (кондициональной, функциональной и другими детерминациями), и способствуя тем самым реализации некоторой возможности, заключенной в данном объекте.

Таково место инспирации в системе детерминаций процесса перехода возможности в действительность, т. е. процесса реализации возможности. Играя роль «повивальной бабки», инспирация не порождает процесс, не определяет возможность процесса, но в