«Сандал», которого не было - Корецкий Данил Аркадьевич

Он стоял посреди двора и ждал, пока молодой оперативник в камуфляже без знаков различия вернет ему паспорт. Но тот не торопился.

– А кто сбил? – с невозмутимым видом спросил он.

– Вы издеваетесь? – вскипел хозяин. – Если неподалеку упал вертолет – слава Аллаху, хоть не на дом! – то, получается, я должен знать, кто его сбил? Я не имею никакого отношения к этому вертолету!

В это время подошел Нижегородцев. Сегодня ему была отведена роль «доброго» следователя. Хотя вряд ли этот чеченец, схоронивший старшего сына и выглядевший гораздо старше своих тридцати девяти лет, верил в добрых федералов.

– Успокойтесь, пожалуйста! – сказал Вампир. – Никто вам ничего не предъявляет. Как вас зовут?

– Юнус меня зовут! В паспорте же написано.

– Все в порядке? – спросил Нижегородцев у оперативника. – Верните тогда документ хозяину!

Тот отдал паспорт и пошел к калитке.

– Так, говорите, вас уже опрашивали по этому поводу? – продолжил разговор Вампир.

– Спрашивали, конечно!

– А кто конкретно?

– Да ваши разве когда-нибудь представляются?!

– Это да, редко представляются, – согласился Вампир.

– Редко? Да вообще ни разу за две войны!

– А вы и в первую здесь были, никуда не уезжали?

– Уезжал, потом приезжал… Всю жизнь не будешь же по палаточным лагерям для беженцев да по родственникам!

– Это так. Компенсацию хоть дали?

– Какую компенсацию? Дом мой, слава Аллаху, целый остался – вот и вся компенсация.

Нижегородцев похлопал себя по карманам, делая вид, будто что-то ищет.

– Курите? – спросил он.

– Да.

Юнус достал из бокового кармана куртки начищенный серебряный портсигар, открыл, хмуро протянул.

– Благодарю!

Нижегородцев взял не сигарету, а весь портсигар, закрыл, покрутил в руках, рассматривая…

– Серебряный. Откуда он у вас?

Юнус замялся.

– Да… сын нашел.

– А где такое добро валяется?

– Возле сгоревшего вертолета…

Хозяин явно озаботился. И не столько судьбой портсигара, которая была совершенно ясной, сколько последствиями присвоения этой находки…

– Значит, все-таки имеете отношение к вертолету? – строго спросил Нижегородцев.

– Так какое отношение? – Юнус перестал разыгрывать несправедливо обиженного и превратился в покорного законопослушного гражданина, на которого пала тень необоснованного подозрения. – Мальчик случайно нашел. Гуляли они там…

– Я должен изъять портсигар, и записать ваше объяснение! И вашего сына опросить. И всех, кто что-то знает об этом! И вы должны нам в этом помочь!

– Пишите, раз надо, я не против! Чем могу, помогу… С моим Мурадом там Заур был, товарищ, в конце улицы живет… Он еще погибшего нашел, и автомат. Но автомат они не трогали.

– Ну вот, это другое дело, – смягчил тон Вампир.

Глава 4

Мытарства героев

Аюб, позывной Граф

Ничего не объясняя, «сандаловцев» вывели из бункера и посадили в автозак. Через некоторое время их выгрузили во дворе за высоким забором, увитым спиралью «Егоза», возле мрачного здания с зарешеченными окнами.

«Здесь, пожалуй, не хуже, чем в бетонном подвале, – размышлял Аюб, пока их вели по гулкому коридору следственного изолятора. – Главное, сгинуть бесследно здесь шансов меньше. Плохо, если нас по разным камерам разделят».

– Стой! Лицом к стене!

Щелкнул замок, дверь камеры приоткрылась – цепь наверху позволяла оставить для входа-выхода только узкую щель.

– Встать в камере, отойти от двери! – привычно гаркнул конвоир. И уже тише скомандовал подконвойным: – Заходим!

Тюремное счастье изменчиво. Само сочетание слов «тюрьма» и «счастье» звучит дико. Еще нелепее это выглядит, если попытаться его представить. Угнетает здесь все: от резкого сокращения личного пространства и необходимости выстраивать отношения не просто с людьми, которых в свое окружение не выбирал, а с готовыми на все преступниками, до стойкого запаха пота, табака, грязного белья и испражнений, прочно въедающегося в одежду и поры кожи. Одного вида всех и вся в этом окружении порой достаточно, чтобы вогнать в тоску. Причем даже если стены выкрашены в белый цвет, они раздражают ничуть не меньше, чем серые или бурые. Потому что это все равно тюремные стены – стены, не пускающие на свободу. Какое уж тут счастье?! Разве что специфическое, тюремное…

В общем, счастье не счастье, а фортуна в этот раз повернулась к ним передом, как тогда показалось Аюбу, – всех четверых завели в одну камеру. Оказалось, что в сумрачном, прокуренном помещении на двадцать мест приходится в полтора раза больше арестантов. Они напряженно уставились на входящих.

«Судя по переполненности, всех боевиков уже посадили», – с сарказмом подумал Аюб, внимательно рассматривая хмурые лица. Настороженные взгляды испытующе корябали новичков. Кого это к ним забросили? Чего можно от них ждать? Пополнение «хаты» в тюрьме – большое событие, оно может нарушить и изменить сложившийся здесь уклад.

Дверь за спинами вновь прибывших закрылась, послышались удаляющиеся шаги конвоиров, но все продолжали стоять, изучая четверку крепких, серьезных и явно бывалых мужчин. Суровые небритые лица, изорванный, превратившийся в тряпье камуфляж со следами крови, бинты… Эти люди видали виды, с такими лучше шутки не шутить.

Наконец один из арестантов – жилистый чеченец лет сорока со шрамом на лице – неторопливо вернулся за стол и продолжил партию в нарды с тщедушным молодым пареньком. После этого стали рассаживаться по своим местам и остальные. Следуя примеру сокамерника со шрамом, они не обращали внимания на новичков, словно их здесь и не было.

– Шаш-беш! – выбросив кости, воскликнул человек со шрамом.

«Смотрящий, – понял Аюб. – Где-то я его видел… Точно!»

В памяти всплыла фотография с ориентировки. Вахид Хатуев, полевой командир, награжден высшим ичкерийским орденом «Къоман Сий» что означало «Честь нации», позывной «Сиддикъ»[20]. На той фотографии он был в зеленом берете с кокардой самопровозглашенной Ичкерии – полулежащей под луной волчицей и девятью звездами в нижней части, по количеству тухумов[21].

«Выходит, здесь собраны участники НВФ, – продолжал размышлять Граф. – Обычные зэки и федералы – на других этажах. Значит, нас отнесли к боевикам…»

Он вздохнул. Надо было начинать разговор и завоевывать право на внимание. Сейчас они были здесь пустым местом, а пустое место никаких прав не имеет.

– Мир и покой вашему дому, – хрипло произнес он.

Хатуев повернул голову, как будто только сейчас их увидел. Лицо его ничего не выражало.

– Кто вы и откуда?

– Посланник Аллаха говорил: «Души подобны воинам! Те из них, которые узнают друг друга, объединяются, а те, которые друг друга не узнают, расходятся», – ответил Аюб. – Ассаляму алейкум, Сиддик!

На каменном лице проступил интерес.

– Знание хадисов, украшает правоверного… Но разве мы знакомы?

– Слухи о делах достойных людей идут далеко впереди их самих.

– Какие дела ты имеешь в виду?

– Многие, о которых я слышал, позволяют считать тебя, Сиддик, достойным человеком. Надеюсь, что о некоторых наших ты тоже слышал.

– Может и слышал. Назови свои дела.

– Зачем говорить то, о чем ты наверняка догадаешься сам?! Среди присутствующих здесь истинных мусульман может быть кафир или муртад, который, как собака, прислуживает и передает все слова своему хозяину.

– Но среди твоих спутников двое по виду русские. Разве они правоверные?

– Они не просто мусульмане, они мои братья!

– Может проверим, обрезанные ли они? – хихикнул тщедушный парень, который играл с Хатуевым в нарды.

Но Сиддик бросил на него недобрый взгляд, и тот замолчал.

– Не советую никому проверять моих братьев! – твердо сказал Граф.

– Ты у них старший? – спросил Хатуев.