Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу - Джон Бакстер

Помню, шел я как-то от Dôme к Dingo. Метрах в трех впереди – Флосси Мартин. Когда она поравнялась со входом в бар, у обочины притормозил шикарный роллс-ройс, и из него вылезли две разодетые дамы. На секунду они приостановились. С сомнением посмотрели на Dingo. Заглянули в щель в занавесках.

Флосси, заметив их, всем видом выказала свое презрение. Пройдя мимо них к бару, она выдала одну лишь фразу.

– Вот сучка!

После чего леди, которой это было адресовано, нетерпеливо подтолкнула свою подругу.

– Пошли, Хелен, – сказала она. – Это то, что нужно!

В одном путеводителе Jockey называли “неописуемым”. Там были “низкие потолки в трещинах и ободранные стены, обклеенные постерами. Рисунки, накаляканные ваксой”. Harry ’ s был грязноватой ловушкой для туристов, где их накачивали выпивкой и прикарманивали сдачу. И так-то уж совсем непотребное, в 1924 году оно учредило Международную ассоциацию Bar flies (“барных мух”, то есть завсегдатаев баров). За один доллар члены получали значок с изображением двух жужжащих мух в цилиндрах и код особого приветствия. “Хлопните его по левому плечу, как будто смахивая муху, обнимите его (это совершенно естественно в среде международных пьянчуг), при этом правая рука должна быть вытянута, как будто в ней стакан виски, а правая нога поднята на высоту барной перекладины для ног, – и пожужжите”.

Пьяниц вроде Скотта Фицджеральда прошибала сентиментальная слеза при одном упоминании барменов, которые на рассвете уже имели наготове спасительную рюмочку, так славно помогающую от тяжелого похмелья. Добрых слов было бы явно меньше, узнай эти любители спиртного, как хорошо ими пользовались. Джимми Чартерс признался в своих воспоминаниях (к которым Хемингуэй написал предисловие), что зарплата была наименьшей частью их доходов.

Главные деньги бармен делает на чаевых… [Также] ему бесплатно предлагают свои профессиональные услуги врачи, адвокаты и прочие клиенты. Кроме того, во Франции у него скидки на билеты в театр и кино, а еще в кое-какие не самые изысканные места ночных развлечений. И если мы отправляли туда наших клиентов, то получали до 60 процентов комиссионных, и еще мы всегда имели 25 процентов от игровых заведений плюс бесплатная еда и выпивка, когда мы заходили сами. Бармен также получает небольшие отчисления от поставщиков спиртного: франк за бутылку джина, бренди и виски; от пятидесяти сантимов до франка за шампанское в баре; до пяти франков за дорогие сорта шампанского в кабаре; и двадцать пять сантимов за все остальное.

Афиша Harry’s Bar , бара для пропойц со всего мира

Во французских барах были и более изощренные способы облапошить посетителей. Издательница Нэнси Кунард, переехавшая в Париж, заказала с друзьями джин с тоником в кафе на бульваре Сен-Мишель, но пить его было невозможно. И когда хозяин продемонстрировал бутылку джина, они поняли почему. На этикетке значилось: “Американский джин”. Не имея большого успеха с распространением своего самогона на родине, бутлегеры решили попытать удачу на иностранном рынке.

– Я вас знаю, – прервал мои размышления голос, явно принадлежавший американцу.

Им оказался мужчина, сидевший за рюмкой пастиса. И тут я узнал в нем Эндрю, профессора, которого я заменил на семинаре.

– Я был на одной из ваших экскурсий, – напомнил я ему.

– Да, точно… – припомнил он. – О, и вы меня заменили.

– Ну, Дороти сказала… у вас что-то неладно со здоровьем?..

– О, ничего страшного. По правде говоря, я даже рад. Ничего, если я пересяду к вам?

Он тяжело опустился на стул напротив. Тогда, при свете солнца, он выглядел моложе. Да и пастис, как я понял, был уже далеко не первым.

– Я знал, что это было занудно, – сказал он с откровенностью, которая, как полагают многие пьяницы, обезоруживает, но на самом деле, как правило, вызывает неловкость. – Но преподавание в колледже приучает к плохому. Вы же понимаете, как оно бывает. Студенты не читали ничего написанного раньше последнего романа про вампиров… Привыкаешь растолковывать абсолютно все.

В романе “Иностранные связи” Элисон Лури героиня представляет жалость к себе в виде печальной собаки, которая неотступно бродит вслед за ней. Пока Эндрю говорил, я почуял, как его пес тыкается в меня мордой, и тихонько погладил его под столом. Эндрю идеально соответствовал образу интеллектуала, который приезжает в Париж с идеей сделать себе имя, быстро разочаровывается, погружается в беспросветную тоску, подпитывая ее выпивкой. Джеймс Вуд в статье о Ричарде Йейтсе, авторе безрадостной “Дороги перемен” и ученике “Монпарнасского класса” 1951 года, писал об улицах “с домами, как две капли воды похожих друг на друга убогой запущенностью быта. В каждом был письменный стол, кольцо раздавленных тараканов вокруг стула, занавески, выцветшие от сигаретного дыма, несколько книжек и кухня, на которой только пачка кофе да виски с пивом”.

Чтобы сменить тему, я заметил:

– Мы непременно должны были столкнуться именно здесь, – оглядевшись, я произнес: – Это то, что нужно.

Напрасно я это сказал. На меня обрушились потоки информации.

– А, вы имеете в виду Harry ’ s Bar . Джимми Чартерс работал в Dingo , а не здесь. А потом в Jockey , еще позже – в Harry ’ s , на рю Дану, 5… – он покровительственно усмехнулся, – или, как они диктовали по буквам тем, кто не говорил по-французски, Пать, Ру До Ну. Хемингуэй выпивал здесь, в Closerie , конечно. И писал тоже – вот, “Большую реку двух сердец”, к примеру. Но Чартерс…

– Позвольте вас угостить, – поспешно перебил я. – Это же пастис, верно?

– Ах, да, спасибо, – и опять затянул: – Хотя, по идее, мне следовало бы пить “Монтгомери”…

“Монтгомери-мартини” было собственным изобретением Хемингуэя: пятнадцать частей джина на одну часть вермута – при условии именно такого соотношения своих войск и войск противника фельдмаршал Бернард Монтгомери соглашался выходить на поле битвы.

– Может, чуть позже, – предложил я, представив неизбежные последствия. – Я бы рекомендовал пока остановиться на кампари с апельсиновым соком.

Бармен принял заказ. Во времена Хемингуэя и Фицджеральда он бы был нашим конфидентом, исповедником, сообщником, доносчиком. Да и сегодня он был источником познания истории. В документальных фильмах о Хемингуэе официанты и хозяева отелей болтают о нем как о добром приятеле. “Само собой. Папаша был у нас постоянным гостем…” Когда он умер, французское телевидение собрало три главных авторитета подвести итоги его жизни: тореадора, Сильвию Бич и… бармена из Ritz .

Никто не стал упоминать тот неудобный факт, что до Второй мировой Хемингуэй практически не бывал в Ritz . Для начала, бар вообще находился на Правом берегу, то есть далеко от “квартала”. В 1920-е Хемингуэй не слишком преуспевал, так что заходил, только если его приглашали и кто-то другой оплачивал счет, но сам он не мог позволить себе тамошних цен – совершенно астрономических и тогда, и сейчас. А когда появлялись деньги, Хемингуэй предпочитал Crillon , откуда открывался вид на площадь Согласия.

И тем не менее, после смерти Хемингуэя Ritz провозгласил его своим небесным отцом-покровителем и не преминул устроить бар Hemingway . Обставлен он весьма оригинально: бронзовая голова героя, фотографии les années folles [73] и несколько книг для пущего колорита. Предполагалось даже, что писатели могли получать там свою почту, как это делалось в Le Dôme и La Rotonde . Для этой цели у них около двери имелись специальные полки. Но Хемингуэй никогда не выпивал в баре, носящем его имя. В его время он назывался Ladies Bar – это было своего рода гетто для женщин, которые не допускались в большие бары. “Крошечная комнатенка размером со шкаф, – язвительно сообщал один путеводитель 1927 года, – едва ли больше пяти квадратных метров… битком набитая американскими эмансипе, кинодивами, королевами подмостков и содержанками”. Другой окрестил его “черной дырой Калькутты… настоящей парной” и отмечал, что “к шести часам вечера там было не продохнуть, и в воздухе витал тонкий аромат, слегка напоминающий ноты розового масла в бутылке выдержанного бурбона”. По горькой иронии, в 1997 году принцесса Диана сбегала от папарацци через боковой выход отеля и, миновав этот экс-оплот женоненавистничества, отправилась навстречу своей гибели.

Настоящая история взаимоотношений Ritz и Хемингуэя началась только после 1944-го. После “освобождения” Одеона он перевел своих однополчан через Сену, обрастая по дороге новыми союзниками, и прибыл в бар Ritz с семьюдесятью попутчиками. По традиции Хемингуэй заказал “Монтгомери” на всех. Благодарные управляющие поселили его в один из лучших номеров с окнами в тихий двор и исполняли любые его прихоти. Его любовница, ставшая впоследствии женой, Мэри Уэлш, заняла соседнюю комнату. По слухам, именно в подвале отеля спустя много лет она обнаружила чемоданы с “забытыми” рукописями, среди коих оказался и “Праздник, который всегда с тобой”.