Право учить. Повторение пройденного - Вероника Иванова

— Всё, что я могу сделать, это снять поверхностную боль, но остальное ты будешь чувствовать, — сообщила тётушка, быстро надавливая пальцами на точки где-то под лопатками и в области поясницы.

И я чувствовал. Как каждая игла вворачивалась в позвоночник. Медленно. Методично. С равным усилием от начала и до конца. И переставала быть иглой, превращаясь в скользкого червяка, кольцом скрутившегося между позвонками. Это было омерзительно даже без боли. А с болью, наверное, и вовсе невыносимо.

Последняя игла нашла своё место примерно посередине шеи, но я откуда-то знал: это не всё. Не может быть всем.

— А что произойдёт, если добавить и основание черепа?

«Нет! Не проси об этом!...» — истошный вопль почти оглушил.

— Ты потеряешь возможность общения с...

— С Мантией?

— Да.

— Тогда что же ты остановилась на полпути? Заканчивай!

— Ты уверен?

— Больше, чем прежде.

«НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!...»

Крик оборвался, и наступила тишина.

Наверное, это была наивная, нелепая, детская месть. Частично. А ещё мне нужно было отвлечься. Да, именно отвлечься, как бы странно сие заявление ни звучало. Побыть наедине с самим собой и своими, только своими мыслями.

Мантия — необычайно полезная вещь. Крайне необходимая и абсолютно бесценная. Есть только одно «НО»: она делит со мной каждый миг существования. Она знает, что я чувствую, о чём думаю, направляет мои действия и выполняет мои просьбы. Да, именно просьбы: не уверен, что когда-нибудь смогу ей приказать. Хотя бы потому, что приказывать собственной матери — неловко и невежливо. Даже её тени...

Я должен был догадаться раньше. Мои родственники слишком много обо мне знали. С самого начала. Моё рождение не могло быть всего лишь третьим по счёту. Но мне и в голову не приходило, сколько таких «рождений» затерялось в веках.

Могу предположить не один десяток. Может быть, сотни полторы. И не нужно спрашивать ни Танарит, ни кого-то ещё, чтобы понять, каким именно образом драконы выращивали бесчисленных Разрушителей. Разумеется, не в своём чреве, иначе вымерли бы до начала Долгой Войны. Скорее всего, в качестве «матерей» брали найо: недаром, их почти не осталось на свете... Можно извлечь зародыш из чрева и поместить в другое место. До созревания. Об этом мне рассказывали. Вероятно, требовались долгие и мучительные изменения, чтобы подготовить найо к вынашиванию дракона, пусть и неполноценного. Но настоящие муки предстояли впереди. До самого момента родов, непременно заканчивающихся гибелью роженицы. А потом... Потом появившееся на свет чудовище начинали выращивать.

Пожалуй, не стоит подбирать другое слово: они не росли, они... существовали. Пока в них была необходимость. Или пока не умирали от «подробного изучения». Больная фантазия могла бы нарисовать бесконечное множество картин, иллюстрирующих процесс познания темы: «Что такое Разрушитель и как с ним бороться», и свела бы меня с ума, но... Я принял необходимые меры. Нырнул в омут реальной боли прежде, чем начал придумывать, какой она могла бы быть. Очень действенный метод, кстати: одно дело — напрягать воображение, и совсем другое — воспринимать то, что происходит с тобой наяву.

Впрочем, буду честен: особенной боли не испытывал. Некоторая неловкость движений, сведённые судорогой мышцы спины, тяжесть в области затылка — не самые страшные гости. Почти никакие. Да и всё прочее... В конце концов, я столько раз набрасывал на себя Вуаль, что почти привык к миру, припорошенному пеплом. Детям было труднее. Оказаться насильно и болезненно оторванными от привычных ощущений, без объяснений, без извинений, только потому, что взрослые вокруг желали разрезать их на кусочки и посмотреть, что находится внутри? Правда, возникает вопрос: а было ли у них какое-либо мироощущение вообще? Что можно узнать и понять за несколько лет существования, обречённого оборваться не в срок?

Их ничему не учили. Зачем? Нужно было только вынудить юный организм как можно быстрее близко познакомиться с Пустотой.

Их чувствами и желаниями никогда не интересовались. Потому что у материала для опытов не предполагается чувств.

Они рождались, жили и умирали в непонятных самим себе муках. Умирали для того, чтобы я... жил.

Мне трудно любить и ненавидеть. И тех детей, и тех взрослых. Но я всегда буду помнить о них.

Помнить. Это сложнее всего, ибо память не расставляет оценки, а просто хранит. Злое и доброе, тёмное и светлое, горькое и радостное. Оценки мы даём прошлому сами. Хотели бы избежать этого, но не можем. И вся беда состоит в том, что каждое новое воскрешение в памяти давно прошедших событий видится с новой точки зрения. Потому с течением времени мы запутываемся в собственных взглядах. А ведь можно поступить проще и мудрее: не стремиться обвинять и оправдывать.

Да и кого я могу обвинить? Свою мать? А в чём? В том, что она прилагала все усилия, чтобы помочь своему роду выжить? Это заслуживает уважения. К тому же, её поступки — и подвиги, и преступления — позволили возникнуть мне. И не только возникнуть, но и добраться до определённой цели. Да, поставленной не мной. Но я не жалею.

Элрит... Ты была упряма и настойчива. Ты всегда поступала правильно. Я не имею права обвинять тебя, потому что знаю, как это тяжело — двигаться в правильном направлении. Ведь оно всегда полосует беззащитную душу незаживающими ранами... Я дрожу, думая о том, что ты могла проделывать с детьми, но понимаю: это было необходимо. И ты, и они выполнили свой долг. Но цена его была разной.

Разрушители умирали и рождались вновь, неся в себе память и опыт прежних воплощений. Ты умерла навсегда. Оставив своё отражение мне в подарок. Нет, в дар. Любила ли ты своего ребёнка? Наверное, да, иначе бы не потратила себя без остатка. Была ли в твоих действиях толика эгоизма? Конечно. Ты хотела быть уверенной в том, что всё прошло, как полагается. Как планировалось. Как было просчитано и предсказано. Возможно, ты смогла в этом убедиться. Надеюсь, что смогла.

Почему мне не рассказали всю предысторию? Ведь чувство вины — самая надёжная привязь. Правда, существенно ограничивающая свободу разума... Да, наверное, дело именно в этом: я должен был принять независимое решение, не скованное обузой подробных и всесторонних, а значит, излишних знаний. Когда знаешь слишком много, очень часто не можешь реагировать на происходящее быстро и единственно верным способом. Поэтому не следует стремиться узнать сразу всё и обо всём: попросту захлебнётесь в океане фактов и фактиков, имеющих место быть. Если требуется войти в комнату, какие сведения необходимы? Где находится дверь, в какую сторону открывается, есть ли ручка и заперта ли дверь на замок. А из какого дерева выпилены составляющие её доски, каковы их длина, ширина и толщина, как плотно они соединены друг с другом — к чему всё это? Совершенно ни к чему. Если не собираетесь ломать, конечно.