Агенты Берии в руководстве гестапо - Валерий Шамбаров

Одновременно Геринг, назначенный в новом кабинете государственным министром без портфеля и министром внутренних дел Пруссии, начал массовую чистку в самой полиции, освобождая ее от приверженцев республики, евреев, от лиц, сочувствующих коммунистам. Начальник политического отдела прусской полиции Рудольф Дильс, всего год назад отличившийся при разгроме организаций НСДАП, при этом сумел не только сохранить свое место, но и возвыситься. Он еще осенью 1932 г., за несколько месяцев до торжества нацистов, смекнул, куда ветер дует, и стал подстраиваться к будущим победителям. Геринг счел, что столь квалифицированный сотрудник принесет пользу, и сделал его своим помощником. Именно Дильс консультировал его, кого из полицейских стоит оставить в правоохранительных структурах, а кого уволить. А места изгнанных заполняли нацистами.

22 февраля Геринг подписал декрет, согласно которому СА и союз фронтовиков «Стальной шлем» объявлялись вспомогательными формированиями полиции, получив таким образом государственный статус. Но и коммунисты, в свою очередь, приступили к мобилизации сил. 25 февраля отряды «Рот фронта» и боевые группы так называемой «Антифашистской лиги» были объединены под общим командованием для перехода к активным действиям. А 26 февраля их руководство выступило с воззванием к «широким массам встать на защиту коммунистической партии, прав и свобод рабочего класса», провозглашая «широкое наступление в титанической борьбе против фашистской диктатуры».

В общем, этого было уже достаточно, чтобы обвинить коммунистов в подготовке переворота. Но для пущего эффекта (и еще — чтобы вернее подействовало на 86-летнего Гинденбурга, подтолкнуло его поставить нужные подписи) в столь накаленной атмосфере была организована провокация. 27 февраля группа штурмовиков подожгла здание рейхстага. Нацисты своего добились. 28 февраля президент подписал «чрезвычайные законы для защиты народа и государства», отменявшие или урезавшие конституционные свободы: свободу прессы, собраний, неприкосновенность жилища, личности, переписки, объявлялись наказуемыми «подстрекательство к вооруженной борьбе против государства» и «подстрекательство ко всеобщей стачке». А как только нацисты получили чрезвычайные законы, последовала «неделя пробудившегося народа» с арестами политических противников.

Это, разумеется, очень даже благоприятно сказалось на результатах мартовских выборов в рейхстаг. За нацистов проголосовало 17 млн. избирателей. Они получили 288 депутатских мандатов, коммунисты — 81, социалисты — 118, националисты — 52. И 24 марта вновь избранный парламент 441 голосом против 94 принял решение о предоставлении Гитлеру чрезвычайных полномочий на четыре года. (После голосования фюрер крикнул социалистам: «А теперь вы мне больше не нужны!») Засим последовали новые акции. 1 апреля нацисты выдвинули призыв к бойкоту еврейских магазинов и товаров, вылившийся в погромы.

Правда, столь бурные перемены, начавшиеся в Берлине, поддержала не вся страна. По конституции Германии ее земли обладали значительной самостоятельностью, поэтому правительства и ландтаги некоторых из них попытались протестовать против вводимых порядков. В частности — в Баварии, где были сильны сепаратистские тенденции. Но декретами от 1 и 7 апреля ландтаги всех земель за исключением Пруссии были распущены, вместо них назначались наместники-рейхсштатгальтеры, получившие право отстранять от должностей любых местных чиновников по политическим или расовым мотивам. В Пруссии таким штатгальтером Гитлер назначил себя и делегировал свои полномочия Герингу.

26 апреля 1933 г. Геринг издал декрет о создании тайной государственной полиции — «гехайме штатсполицай». То есть гестапо. Номинальное руководство ею Геринг оставил за собой, а своим заместителем, фактическим шефом гестапо, назначил Дильса. И гестапо подключилось к расправам с противниками нацистов, которые, порой независимо друг от друга, вели CA, СС, обычная полиция. В этот период различные отряды штурмовиков создавали собственные «дикие» тюрьмы, концлагеря. Первым из них стал лагерь около Штутгарта, потом был открыт лагерь Ораниенбург близ Берлина, лагеря в Вуппертале, Хохштайне, Бредове. Некоторые из тех, кого штурмовики считали своими врагами, и до лагерей не добирались. Их просто находили убитыми на пустырях или в подворотнях. Так погиб, в частности, майор полиции Хунглингер, руководивший подавлением «пивного путча» в 1923 г.

Возможно, подобная судьба ожидала бы и Мюллера. Но он оставался в Баварии. А в этот ключевой регион, «родину партии», Гитлер счел нужным направить Гиммлера. В марте он стал полицай-президентом Мюнхена, а через месяц — всей Баварии. Тут образовалась «вотчина» не СА, а СС. Эта организация тоже завела собственный концлагерь, в Дахау. А политическую полицию рейхсфюрер СС отделил от общего управления полицией Мюнхена и руководство ею поручил Гейдриху. И вот тут-то Мюллеру пришлось понервничать. На роль правой руки Гейдриха пытался претендовать Майзингер, вроде бы уже проявивший себя, работая на нацистов. Усиленно интриговал против прежнего начальника, надеясь уничтожить его и выдвинуться самому.

Однако Гиммлер и Гейдрих рассудили иначе. Перевертыша-Майзингера они ставили невысоко. Понимали, что подобный тип столь же легко может изменить снова. А вот Мюллер будет землю рыть и из кожи вон лезть, чтобы выслужиться перед новыми хозяевами и загладить прошлую вину перед ними. Гиммлер вообще ценил хороших профессионалов. И качества Мюллера тоже оценил — его высокую компетентность, добросовестность, дисциплинированность. Плюс выработавшееся за годы службы весьма условное отношение к совести и прочим моральным барьерам. Поэтому его оставили на службе. И Гейдрих нацелил его на борьбу с нелегальными политическими организациями, в первую очередь — коммунистическими.

Что ж, расчеты оправдались. Мюллер воспринял доверие нового начальства с радостью (наверняка и с облегчением) и рьяно принялся за дело. Опыт в выявлении подпольных структур он имел немалый. И какая разница, нацистов преследовать или коммунистов? Кого приказано, того и берет. Он быстро добился успехов по поиску и уничтожению групп КПГ. Тем более что компартия, подвергшаяся полному разгрому, пыталась создавать подполье наспех, из людей, в значительной мере случайных, не знающих правил конспирации или пренебрегающих таковыми. А многие члены партии после обрушившихся на нее ударов запаниковали и метались в поисках выхода — как бы суметь «перекраситься» и сменить политическую ориентацию? Среди таких легко было найти осведомителей и провокаторов. Одним из сотрудников, которых Мюллер привлек к этим операциям, стал все тот же Майзингер. О том, что он в прошлом был агентом-«двойником», Мюллер узнал. Как и о том, что Майзингер метил на его место. И затаил против него увесистый «камень за пазухой» — Мюллер зла не забывал. Но внешне продолжал относиться к Майзингеру очень хорошо, не просто как к старому коллеге, а вообще как к близкому другу.

Переход на позиции нацистов и вступление в их организации не из идейных, а из карьерных или материальных соображений были в 1933 г. характерны не только для Мюллера, но и для очень значительной части немцев. Простонародье охотно записывалось в СА — там было чувство «братства», революционные лозунги, шумные сборища в пивных. Интеллектуалы и аристократы предпочитали СС — им импонировала элегантная черная форма, дух «рыцарского ордена», да и нравы эсэсовцев выглядели менее грубыми, чем у штурмовиков. Таким образом, например, вступил в НСДАП и СС нищий студент Боннского университета Вальтер Шелленберг. Он вел полуголодное существование на содержании жены-портнихи (с которой разведется, как только выбьется в высокие чины), и к нацизму его подтолкнуло желание выхлопотать государственное пособие. А за это первым его заданием в рамках службы в СС стала «осведомительская» работа среди товарищей-студентов.

Мюллер тоже попытался подстроиться к новым властям и подал заявление о вступлении в партию. Но не тут-то было. Среди баварских функционеров и чиновников НСДАП слишком многие помнили, как он их отлавливал и допрашивал в полиции, и Мюллеру дали от ворот поворот. Хотя в 1933 году в нацистскую партию принимали даже бывших коммунистов. Репрессии коснулись в основном их руководящей верхушки и активистов. Да и то не всех. Тех из них, кто выражал готовность к сотрудничеству, отпускали и привлекали к работе. К гитлеровцам переметнулись, например, Торглер, руководитель коммунистической фракции рейхстага и второе лицо в партии после Тельмана, видные красные деятели Фрей, Карван.

А уж о рядовых коммунистах и говорить нечего — многие формирования «Рот фронта» вливались в СА в полном составе, целыми отрядами. Для того сброда, который составлял основу и красных, и коричневых штурмовиков, особой разницы не было, кому служить. Те и другие были «за революцию» и «против капиталистов». Сохранялась возможность пофорсить в униформе, она у СА была даже красивее, чем у ротфронтовцев. Сохранялась и возможность подрать глотки на митингах, помаршировать, потешить силушку, да еще получить за участие в шествиях и потасовках несколько марок на пиво — так не все ли равно, из какой кассы их получать, из коминтерновской или нацистской? В одном лишь Берлине таких перевертышей насчитывалось около 300 тысяч, немцы прозвали их «бифштексами» — коричневыми снаружи и красными внутри.