Рыцарь золотого веера - Алан Савадж

Вернулись девушки с подносами. Теперь они принесли тарелки с двумя ломтиками какого-то коричневого, похожего на пирог блюда. Сверху оно было залито соусом и посыпано имбирём.

— Это называется «мандзю», — сказал Тадатуне.

— О-о-о, чего бы я не отдал за кусок говядины, — пробормотал Мельхиор.

— Ты лучше ешь, что имеется, пока подвернулась возможность, — предложил Уилл. — Вы очень цените ваш меч, господин Тадатуне?

Самурай нахмурился, потом улыбнулся.

— Разве не говорится — нет ничего меж небом и землей, что испугало бы человека с таким клинком на поясе?

Уилл, привыкший резать пищу ножом, с удивлением обнаружил, что служанка стоит рядом на коленях, держа в руке две маленькие палочки — не длиннее девяти дюймов. Пользуясь ими, словно дополнительными пальцами, она ловко отломила кусочек пирога, обваляла в имбире и поднесла к его губам. Восклицание, донёсшееся из-за спины Тадатуне, подтвердило, что Мельхиора обслуживали так же, как и его, и молодого самурая. Блюдо было очень вкусным, не похожим ни на что из того, что когда-либо пробовал Уилл. Он с трудом проглотил набежавшую слюну. Взглянув на меч, лежащий рядом с ним, он заметил:

— Действительно, великолепное оружие, господин Тадатуне. Можно мне рассмотреть его?

Снова Тадатуне нахмурился, и снова лоб его разгладился.

— Конечно, если хочешь. Нет! — крикнул он, впервые повысив голос, когда Уилл потянулся к богато украшенной рукояти. Она вся была покрыта изображениями животных, усыпана незнакомыми полудрагоценными камнями и, судя по длине, рассчитана на хватку двумя руками сразу. — Нет, друг мой. Никто не может прикасаться к чужому мечу иначе как в битве. Я сам покажу тебе.

Вытащив из-за кушака шёлковую салфетку, он обернул ею эфес. Затем, осторожно повернув оружие, медленно вытащил меч из ножен. Какой замечательный клинок открылся глазам Уилла! По красоте он не уступал эфесу, но выглядел довольно устрашающе. Не больше двух футов длиной, с тыльной стороны толщиной около четверти дюйма, он сужался к заточенному до бритвенной остроты лезвию. Очевидно, оно было укреплено сталью — Уилл заметил разницу в цвете металла на последнем полудюйме. Тыльная сторона была прямая, в то время как лезвие слегка изгибалось, а на конце было совсем скруглено. Это говорило о том, что в битве им скорее рубили, чем кололи.

— Произведение искусства, — сказал он восхищённо и посмотрел на девушек, убиравших со столиков остатки мандзю и поставивших маленькие чашечки с прозрачной тёплой жидкостью.

— Сакэ. — Тадатуне осторожно вложил меч в ножны ярко-красного цвета. — Вино, приготовленное из риса. Очень крепкое.

Уилл отхлебнул, осушив чашку прежде, чем успел распробовать напиток. Служанки уже ставили на столы небольшие вертелы с насаженной на них рыбой, очевидно, жареной.

— А короткий меч? — Рыба понравилась ему гораздо больше, а сакэ начало возвращать ощущение здоровья и удовлетворённости. — Для защиты в ближнем бою?

— Нет-нет, друг мой. Короткий меч — это последний страж чести самурая. Ни один самурай не должен сдаваться в плен в случае поражения. Только смертью может он смыть такой позор.

— Только смертью… — Уилл едва не поперхнулся куском рыбы. — Вы хотите сказать, что, если вас победят в битве, вы сами покончите с жизнью?

— Поражение само по себе не является бесчестьем, — пояснил Тадатуне, — если вам удастся вывести свои войска с поля боя в строгом порядке и с намерением повторить сражение при первом удобном случае. Но если вас заставят сдаться — это другое дело. Разве вы не самурай? Разве вы не поступаете так же?

Девушка встала на колени рядом с Уиллом, подливая ему сакэ.

— Нет, — ответил Уилл, — у нас другие обычаи.

Остатки рыбы убрали, и на столы поставили блюда с двумя тонкими ломтиками обжаренной гусятины.

— Наконец-то настоящая еда, — произнёс Мельхиор. Улыбнувшись Уиллу, девушка поднесла к его губам кусочек мяса.

— Я так и думал, — заметил Тадатуне. — Обычаи твоей страны очень похожи на португальские, Уилл Адамс. Надеюсь, ты не солгал мне. Нет преступления позорнее, чем ложь.

— Я не солгал вам, господин Тадатуне. Моя страна расположена недалеко от Португалии — конечно, в сравнении с тем путём, что мы проделали сюда. Но, по правде говоря, португальцы — наши враги.

Тадатуне кивнул:

— Ваш господин хочет разгромить господина Португалии?

— Мой правитель гораздо выше обыкновенного господина. — Гусь был съеден; он отхлебнул ещё сакэ, провожая взглядом девушку, которая, не переставая улыбаться ему, скрылась за дверью. Как хорошо он себя чувствовал — одновременно сытым и согревшимся, а вино слегка кружило голову. Какая приятная компания. Он мог бы сидеть так целую вечность.

И тут он вспомнил о Гильберте де Коннинге и Яне ван Оватере, сидящих в чане с горячей водой, и Магоме Сикибу перед ними.

— Потом ты объяснишь мне вашу иерархию, — сказал Тадатуне. — Священники говорили, что есть только один человек выше их правителя — это Папа Римский. Он, по их словам, приблизительно равен микадо. В стране Европе нет сёгунов. — Он вздохнул. — Впрочем, сейчас и в Японии нет сёгуна. — Тут он снова улыбнулся и жестом указал на кубок, только что поставленный перед Уиллом служанкой, и поднял свой. — Сливовое вино. Очень хорошее.

Отхлебнув, Уилл мысленно согласился. Но о европейской политике стоит задуматься посерьёзнее, если японцы представляют себе Европу одной страной, управляемой Папой Римским.

— А что означает слово «сёгун»?

— Правильное название — сей-й-тай сёгун, — сказал Тадатуне. — Оно означает «полководец, дающий отпор варварам». Это была его изначальная функция, установленная много веков назад. Тогда император впервые понял, что его святые обязанности наместника богов на Земле поглощают слишком много времени, чтобы заботиться ещё и об обороне страны. Тогда страной начал управлять сёгун, ставший регентом самого императора. Но тут взбунтовались крупные феодалы — даймио, и Япония была ввергнута в пучину бесконечных гражданских войн. Пять столетий спустя им положил конец великий полководец — Ода Нобунага, завоевавший всю Японию и восстановивший законность в стране. Около двадцати лет назад он умер. Власть перешла к самому знаменитому из его генералов, Тоётоми Хидеёси. Но род Хидеёси не был знатным, поэтому он не мог принять титул сёгуна. Вместо этого он называл себя квамбаку — регентом сёгуна. Но теперь, увы, умер и Хидеёси — это случилось совсем недавно. Он завещал империю своему сыну. Тоётоми Хидеёри ещё ребёнок, и страной от его имени правит совет из пяти даймио.

— Но когда он вырастет, он получит власть, — закончил мысль Уилл. — Теперь объясните мне вот что, господин Тадатуне. Вы говорили, что крестьяне, живущие здесь, ниже вас так же, как Земля ниже Солнца. И в то же время Хидеёси, будучи низкого происхождения, стал правителем Японии.

Трапеза подходила к концу; девушка принесла