Девушка без репутации (СИ) - Усова Василиса

В глубине души девушка была собой недовольна. Где ее хваленая собранность, которой она всегда гордилась? Сперва позволила себя увезти в дремучие дебри, теперь вынуждена пешком идти назад, чтобы купить продукты.

Почему она вообще согласилась на непонятный господский дом, вместо того, чтобы временно пожить в деревне, у кого-нибудь в избе? Разведала бы сперва обстановку, а потом… Ладно уж. Какой смысл сейчас об этом думать? Просто на будущее, надо быть умней.

Да и, откровенно говоря, последние дней десять оказались очень богаты на события. Даже голова кругом, сколько всего уже произошло. Неудивительно, что она немного «потерялась». Но пора бы уже взять себя в руки.

Вскинув голову, Алесия прибавила шаг. Правда часа через три, когда показались крайние избы, девушка уже не чувствовала ног. Первым ее заметил бородатый детина в коричневом фартуке. Выйдя из-под широкого навеса, он перегородил ей путь.

— О, девка. Ты откуда такая в нашу деревню заявилась?

— Я бывшая баронесса, Алесия Ирсана, что-то там. — фамилию бывшего мужа, рядом со своим именем, называть не хотелось. — Мне нужен Фенел. Ваш староста.

— БарАнесса? — фыркнул детина. — Баранов что ли разводишь?

Девушка не осталась в долгу. Жара и усталость добили остатки осторожности.

— Не развожу, а развожусь. Один баран уже имеется в бывших мужьях.

Запрокинув голову, мужчина расхохотался. Просмеявшись, он утер рукавом глаза.

— Язык, что жало у гадюки. Так ты что ль, наша новая госпожа? Кажется, Фенел что-то упоминал… А чего же пешком заявилась? Рыбники лошадь не дали?

Алесия насторожилась.

— Кто?

— Ну левобережцы? До них-то чай ближе топать. Эх ладно, мне дела большого нет. А староста в хорошем доме живет. Ты по главной улочке иди, увидишь избу с резными петухами…

— А вы не можете проводить?

— Дык куда я от своей кузни денусь? Никак нельзя. Да ты не боись, иди по улочке, а там люди подскажут.

Настаивать девушка не стала. Самое сложное она уже сделала — добралась до деревни. Впрочем, долго искать Фенела не пришлось. Староста сам шагал ей навстречу, держа довольно дряхлую лошадь под уздцы.

Заметив Алесию, мужчина едва не споткнулся.

— Ты… Эта, госпожа?

— Она самая. — выдохнула Алес, крепче вцепившись в палку. Ноги уже едва держали. — У меня к тебе серьезный разговор.

Староста сморщился, и девушка поняла свою ошибку.

— Не в плохом смысле. Я пришла попросить совет.

Лицо Фенела разгладилось. Было видно, что последние слова пришлись ему по душе. В его взгляде появилось даже нечто покровительственно-снисходительное.

— Гляди-ка. А ведь дошла. Что ж, видимо дело и вправду важное. Ты эта, посядь пока на лавке, — он махнул рукой в сторону одной из изб. — Я токма Бурьяну к кузнецу сведу, а потом побеседуем.

Лавкой оказалась доска, прибитая к двум пням. Алес села, блаженно вытянув ноги. Как же хорошо. Уборка, попаданство, бывший супруг, — все отошло на задний план и казалось теперь совсем неважным. Ноги гудели, как трансформаторные будки, поясница ныла, но в душе было полное умиротворение. Наверное, так люди и познают дзен.

Девушка чувствовала, что готова просидеть тут хоть целый день. Подставив лицо солнцу и ни о чем не думая. Однако долго блаженствовать не пришлось. Довольно скоро вернулся староста и пригласил ее в избу.

Держался мужчина теперь куда дружелюбнее, чем в первую их встречу.

— Проходи, госпожа. Проходи. — он даже изобразил нечто вроде поклона, отворяя низкую потемневшую дверь. — И на людей наших не серчай, ну что так неприветливо намедни встретили.

— Я понимаю. От нового человека всегда непонятно чего ждать. — девушка перешагнула через порог и украдкой огляделась.

В глаза сразу же бросилась огромная печь, занимавшая едва ли не с половину комнаты. Сквозь небольшие окошки скудно проникал свет, но в целом — атмосферно. Вполне такой себе крестьянский быт.

— Вот и я говорю, — согласился Фенел, — Неизведанность всегда настораживает. Но озлобленности у наших людей нет. Разве только обиды. Да и то сказать, кто бы с нашими обидами считался? Люди мы маленькие, для высоких господ и вовсе — черви, что в земле свой век копошатся. Вы с дороги то умаялись? Отпейте водицы. — староста протянул ей ковш.

Сделав несколько глотков, девушка почувствовала, как к ней возвращаются силы. Вода действительно оказалась хорошей. Прохладная, свежая, без привкуса пыли, как в баронском доме.

— Это с нашего родника, — довольно крякнул мужчина, — Там даже лошади завсегда пьют.

Алесия поперхнулась. К животным она, конечно, относилась хорошо. Но вот пить с ними из одного ручья… С другой стороны, не забывай девочка, какой сейчас на дворе век. Люди еще не успели далеко оторваться от природы. И воду в бутылочках тут не продают.

— Оно ведь как. — Фенел допил из ковша и закинул тот в одно из ведер. — У лошади ведь натура тонкая. И из плохого места она пить не станет. Верно я говорю?

Девушка неопределенно угукнула. Свойства воды можно обсудить и в другой раз. Не для этого она сюда столько времени шла.

— Какие же обиды у ваших людей? — поинтересовалась она, возвращая разговор в прежнее русло.

— Известное дело, какие. Жизнь трудная. Жилы из себя тянем, чтобы зимой от голода не перемереть.

Алес сочувственно кивнула, торопливо соображая. Крестьяне, которых она успела увидеть, в большинстве своем были крепкими. И на умирающих от голода не походили. Но Фенел пытается надавить на жалость.

Спрашивается — для чего? Чтобы снизила налог? Оказала спонсорскую помощь деревне? Ей бы кто оказал… Однако в ее неустойчивом положении, лучше немного поддаться.

— Так плохо живете?

— А мы и не привыкли жить хорошо. — вздохнул мужчина. Только вот глаза у него были слишком умными. — Горькой пшеницей и цыплячьей крупой детей кормим, сами похлебкой из травы сыты, но подати всегда платим в срок…

Алесия кивнула, показывая, что слушает. И тут старосту прорвало. Сперва он еще пытался изображать «обиженного крестьянина», но под конец, у него даже зубы скрипели от едва сдерживаемой злости.

Как оказалось, крестьянская подать всегда собирается раз в год. Три четверти урожая с пшеничных полей отдается господину, и по два грона за каждый деревенский дом. Налог обычно взимается осенью…

Но с десяток дней назад, в деревню заявился его милость барон со свитой. И приказал, выплатить налог прямо сейчас. Потому как на его земле пшеница посеяна. А если крестьяне откажутся, то им все поля перетопчут.

Да еще на сбор денег дал всего один день. Разве слыханное дело, в такие сроки управиться? Но пришлось. Собирали всем миром, даже птицу в чужие деревни продали. А господин барон на гневе, еще и мальчонку одного плетью вытянул. Да так, что того пришлось к Альме нести. Хотя и не в ладах правобережцы с рыбниками…

Девушка смотрела на мужчину, пытаясь понять — врет, или нет? Как Карис успел бы тут побывать? Они, вон, сюда четыре дня катились. Хотя… если верхом, да без постоянных остановок…

Тогда понятно, почему он заявился к ней только через три дня, а не сразу после суда. День в пути, день на налоги и день обратно.

— Зачем вы ему платили? Это же теперь моя земля!

— Твоя земля, госпожа. Никто и не отнимает у тебя права. Только вот пшеница была посажена еще на его земле. За то мы платить обязаны. А осенью еще ты соберешь, как водится. Нам же, хоть в петлю. Вот мужики и осерчали малость. Его милость и не скрывал, кому мы должны быть благодарными за двойную подать.

— Если говоришь правду, это грабеж.

— Это закон, госпожа. Вона, когда мой дед мальчонкой был, их деревню другому хозяину передавали. Так людям тоже пришлось дважды платить. Половина семей потом от голода едва не перемерли. Да и куда нам от своих изб деваться?

Алесия сжала пальцы. Фенел, конечно, прикидывается простаком. Но должен же понимать, что ложь всегда можно проверить.

— Если это так, то этой осенью я не буду собирать налог. — девушка внимательно следила за реакцией. — Не выжимать же из вас последнее. Надеюсь, мой брат поймет, и как-нибудь меня со служанками прокормит.