Дом обреченных - Барбара Вуд

— О чем?

Колин пожал плечами, и это разозлило меня.

— Я опоздал на баранину? Ну ладно, тогда мне две порции десерта. Передай-ка чашку, дорогая сестрица.

Когда он устроился напротив меня и принял бисквиты от Марты, я почувствовала, что моя злость неуклонно возрастает. Такой непохожий на того человека, которым он был тем утром в конюшне, мой кузен Колин снова был легкомысленным шутом. В этот момент я подумала об Эдварде, моем дорогом, предсказуемом Эдварде, который всегда был ровным и никогда своенравным, и возмутилась выходками моего кузена. Он не только невежлив, он к тому же не беспокоился о том, какое впечатление его манеры производят на остальных.

— Колин, — тихо сказала Марта, — Лейла решила остаться с нами.

Он даже не поднял глаз.

— Действительно? Гертруда опять забыла положить в бисквит измельченный миндаль. Вам стоит поговорить с ней об этом, дядя.

Дядя Генри, его супруга и Теодор обменялись взглядами, а Марта испуганно ушла в себя. Меня не заботило теперь, что думают эти люди; я ничего им не была должна, так же, как и они мне. Сердитая и растерянная, я поспешила покинуть их общество и вышла в холл. Меня встретила темнота; огромные растения, стоявшие по своим углам, как солдаты, ожидающие приказа, мрачные гобелены, покрывающие обитые панелями стены, великолепная мебель. Присутствие бабушки ощущалось повсюду, всемогущее и всезнающее. Этот был дом ее.

Спустя несколько минут я добралась до библиотеки и устало опустилась в кресло у камина. Ничто не имело смысла, все шло не так, как надо. Я мрачно смотрела в огонь, когда вошла Марта. Она по-кошачьи скользнула к кожаному креслу напротив меня, на секунду зависла над ним, потом очень тихо села, глядя на меня печальными глазами. Ей было двенадцать, когда мы уехали, теперь ей тридцать два: незамужняя и целомудренная, словно ушла в монахини.

— О, Лейла, мне так жаль! — Ее маленькие белые ручки сжались, побледнев. — Как я хотела, чтобы все у тебя было по-другому. Как глубоко я чувствую, что тебе, должно быть, пришлось пережить.

Я подняла на нее глаза. Из Пембертонов Марта мне нравилась больше всех. И все же не стоило этого говорить.

— Марта, — устало спросила я, — почему здесь нет семейных портретов?

— Это желание бабушки. Она не любит вспоминать о безумии.

— Я не верю в безумие.

— Но это правда! Сэр Джон, наш дедушка, погиб десять лет назад, он сошел с ума и выбросился из восточной башни. Так было!

— Как давно?

— Не поняла тебя?

— Как давно действует проклятие? Ты можешь мне это сказать?

— Как же… — Ее красивые глаза сощурились. — Дай подумать. Я говорила, это было во многих поколениях, но самая старая история, которую я знаю в деталях, это история Майкла, брата сэра Джона, который в припадке безумия отравил себя и свою мать. А до того — отец сэра Джона и так далее, но я никогда не слышала реальных историй.

— А кто рассказал тебе все это?

— Бабушка, конечно.

— Понятно. — Я снова перевела взгляд на пламя, видя в нем высохшее лицо владычицы Абигайль, которая обладала какой-то таинственной властью над своим маленьким королевством.

— Здесь есть какая-нибудь семейная книга или генеалогия, которую я могла бы прочесть?

Марта растерянно оглядела ряды и ряды книг, окружавших нас.

— Я ничего такого не знаю.

— Ничего, Марта. У меня масса времени. — Слушая треск пламени, я обдумывала следующие слова. — А что ты мне можешь сказать о тетушке Сильвии?

— Тетя Сильвия? О, она была очень стара, хотя не такая старая, как бабушка. И она никогда не была замужем, и приехала со своей сестрой Абигайль, чтобы жить здесь, много лет назад.

— Она тоже умерла от сумасшествия?

— О, нет. Тетушка Сильвия была Воксхолл, а не Пембертон. Лишь те, в ком течет кровь Пембертонов, подвержены болезни. Как ты и я, и дядя Генри, и Теодор, и Колин. Бабушка Абигайль и тетя Анна не Пембертоны и, значит, свободны от этого.

— Когда мне было пять лет, Марта, — сказала я осторожно, — кто тогда обитал в этом доме?

Прежде чем ответить, она задумалась.

— Ну, тут были сэр Джон и Абигайль, тетя Сильвия, дядя Генри и тетя Анна, Тео. Еще были мои отец и мать, Колин и я. И еще твои отец и мать, и ты.

— И Томас.

— И твой брат Томас.

— Значит, в тот день здесь было четырнадцать человек, а теперь, двадцать лет спустя, осталось семеро.

— Да, но двадцать лет большой срок, и некоторые из них состарились. Тетя Сильвия уже умерла; ей было семьдесят пять. А сэру Джону — семьдесят.

— А твои отец и мать?

Марта опустила взгляд на свои сжатые руки. Суставы были белыми.

— Они погибли в экипаже, от несчастного случая.

— Марта. — С искрой надежды я наклонилась вперед. Если я буду умна, если я буду достаточно осмотрительна, то смогу склонить кузину на мою сторону. — Марта, дорогая, прости меня за то, что вытаскиваю на свет божий такие ужасные воспоминания. Пожалуйста, будь терпелива со мной. Марта, ты потеряла своих родителей, я потеряла своих и брата. Мне кажется, — теперь я говорила медленно, — что круг наследников богатства значительно сузился…

Она мгновение с сожалением глядела мне в глаза, а потом выпалила:

— Лейла Пембертон! — Она встала так резко, что едва не потеряла равновесие. — Как ты осмеливаешься намекать на такое!

— Марта, пожалуйста… — Я смотрела на дверь.

— Как ты могла сказать такую ужасную вещь? Мои родители погибли при несчастном случае, как погибают сотни людей. Твой отец совершил самоубийство, а мать умерла в Лондоне от болезни. Как можешь ты связать все это с грязными планами присвоить все деньги Пембертонов!

Голос Марты звучал все громче и громче. Я не думала, что она способна на такие проявления эмоций.

— Это отвратительно, то, что ты думаешь! Мы любящая семья. Это ты чужая здесь! Мы совсем забыли о тебе, пока ты неожиданно не явилась, как нищенка за подаянием. Бабушка права. Если кого-то и интересует богатство Пембертонов, то это тебя!

— Марта, это неправда! — Я тоже вскочила на ноги и отчаянно пыталась успокоить ее.

— Мне не нравится то, что ты говоришь, Лейла. Сейчас ты меня огорчила, и мне трудно оставаться твоим другом.

Когда она устремилась к двери, я схватила ее за запястье и попыталась сказать хоть слово, но вмешался другой голос.

— Пусть идет, кузина. Вы уже достаточно сделали.

Я сердито уставилась на Колина.

— Вы вообще когда-нибудь стучитесь?

— Я сказал, отпустите мою сестру.

Марта выскользнула из комнаты между нами, и было слышно, как она бежит вверх по ступенькам. Куда? Рассказывать бабушке?