Темные тайны - Ханс Русенфельдт

— Ты бы его видела. Он был довольно своеобразен, уже когда мы вместе работали, но сейчас… Казалось, он стремится со мной поссориться.

Урсула не ответила. Торкель проследил за ней взглядом — она подошла к ночному столику, взяла баночку с кремом для кожи и принялась его втирать. LdB Aloe Vera, Торкель знал. Ему уже несколько раз доводилось наблюдать за тем, как она это проделывает.

Несколько лет.

Когда же это началось? Он толком не знал. До развода, но после того, как его семейные отношения начали портиться. Все равно получался многолетний промежуток. Какая разница? Он ведь развелся. Урсула продолжала оставаться замужем и вовсе не собиралась оставлять Микаэля, это Торкель знал. Он плохо представлял себе отношения Урсулы с Микаэлем. У Микаэля бывали тяжелые периоды злоупотребления алкоголем. Запои. Однако, если Торкель правильно понимал ситуацию, в настоящее время подобные периоды возникали все реже и делались все короче. Может, у них свободный брак и они спят с кем хотят, когда хотят и как угодно часто? Возможно, Урсула изменяет Микаэлю с Торкелем. Торкелю казалось, что они с Урсулой близки, но о ее личной жизни, вне работы, он по большому счету ничего не знал. Поначалу он задавал вопросы, но Урсула явно считала, что его это не касается. Работая вместе, они искали общества друг друга — так вполне может продолжаться и дальше. К чему требовать большего? Большего ему знать незачем. Торкель предпочел оставить все как есть и не копать глубже из опасения, что потеряет ее окончательно. А этого ему не хотелось. Он толком не знал, чего хочет от их отношений, но явно большего, чем была готова дать ему Урсула. Поэтому он довольствовался тем, что имеет. Когда у нее возникало желание, они проводили ночи вместе. Как теперь, когда она отогнула одеяло и улеглась в постель рядом с ним.

— Я тебя предупреждаю. Если ты снова заговоришь о Себастиане, я уйду.

— Просто мне казалось, что я его знаю, и…

Урсула приложила к его губам палец и склонилась над ним, опершись на локоть. Она смотрела на него с решительным видом.

— Я серьезно. У меня есть свой номер. Я уйду туда, а тебе этого не хочется.

Она права.

Этого ему не хочется.

Он умолк и погасил лампу.

Себастиан очнулся от сна. Распрямляя пальцы правой руки, он быстро сориентировался.

Соседний дом.

Клара Лундин.

Неожиданно хороший секс.

Тем не менее проснулся он с чувством разочарования. Все получилось так просто. Слишком просто для того, чтобы он проснулся с ощущением кратковременного удовлетворения.

Себастиан Бергман умел соблазнять женщин. Всегда. За прошедшие годы другие мужчины не раз удивлялись его успехам у противоположного пола. Красавцем в классическом смысле слова он не был. Всегда балансировал между излишним и почти избыточным весом, а в последние годы остановился где-то в промежутке; черты лица у него не были правильными или резкими, скорее бульдог, чем доберман, если проводить сравнение с собаками, волосы начали отступать назад, выбор одежды всегда больше определялся образом профессора психологии, чем модными журналами. Конечно, имелись женщины, падкие до денег, внешности и власти. Но такими были только некоторые. Для успеха у всех женщин требовалось нечто иное. То, чем обладал Себастиан. Шарм — интуиция и некий регистр. Понимание того, что все женщины разные, и, как следствие, способность варьировать тактику. Пробовать одну, менять посередине, вникать и при необходимости снова менять.

Тактичность.

Внимательность.

Когда удавалось лучше всего, соблазнительницей чувствовала себя женщина. Ощущение, которого богатым мужчинам, щеголяющим в баре платиновыми карточками American Express, понять не дано.

Оно приносило Себастиану ментальное удовлетворение — управлять процессом, парировать, регулировать и под конец, если он правильно разыгрывал свои карты, дополнять физическим удовлетворением. Но с Кларой Лундин все вышло слишком просто. Словно шеф-повара пятизвездочного ресторана попросили поджарить яичницу. Ему не удалось показать своих умений. Получилось скучно. Только секс.

По пути к соседнему дому Себастиан избрал вариант с сочувствием и, когда она открыла дверь, протянул ей бутылку вина.

— Мне подумалось, что вы, возможно, не хотите сидеть в одиночестве…

Она впустила его, они уселись на диван, открыли вино, и он выслушал то же, что слышал за обедом, только в чуть более длинной, переработанной версии, где больше внимания уделялось ее неудаче как родителя. Он в нужных местах поддакивал и кивал, снова наполнял бокалы, слушал дальше, иногда отвечал на вопросы чисто полицейского свойства: о способах задержания, о том, чего следует ждать дальше, что означает степень подозрения и так далее. Когда она уже больше не могла сдерживать слезы, он утешающе положил ей руку на колено и с сочувствием прислонился к ней. Он прямо физически ощутил, как ее тело словно ударило током. Молчаливые всхлипывания прекратились, и дыхание изменилось, стало тяжелее. Она повернулась к Себастиану и посмотрела ему в глаза. Он даже не успел толком среагировать, а они уже целовались.

В спальне Клара приняла его в объятия с полным самоотречением. Потом она снова поплакала, поцеловала его и захотела снова. Заснула она, прижавшись к нему всем телом.

Когда Себастиан проснулся, она по-прежнему лежала, положив руку ему на грудь и уткнувшись головой в углубление между его головой и плечом. Он осторожно высвободился из ее объятий и встал. Клара не проснулась. Тихонько одеваясь, он смотрел на нее. Настолько же, насколько Себастиана увлекала фаза обольщения, его не интересовало продолжение общения после секса. Что оно могло ему дать? Только повтор. Чуть больше того же, но без напряжения. Совершенно бессмысленно. Он покинул достаточно много женщин после подобного приключения на одну ночь, чтобы знать, что такой взгляд на вещи лишь в исключительных случаях является обоюдным, а в отношении Клары Лундин он не сомневался, что она ожидает продолжения в какой-либо форме. Не просто завтрака и болтовни, а кое-чего большего.

Чего-то настоящего.

Поэтому он ушел.

Муки совести обычно не входили в регистр чувств Себастиана, но даже он понимал, что пробуждение станет для Клары Лундин тяжелым ударом. Собственно говоря, он понял, как она одинока, еще утром в саду и позже получил подтверждение этому на диване. По тому, как ее губы прикасались к его губам, как судорожно ее руки обхватили его голову и как она прижималась к нему телом. Ей просто до отчаяния хотелось близости. Во всех отношениях, не только в физическом. После лет, когда кто-нибудь в лучшем случае только отмахивался от нее или полностью игнорировал ее мысли и чувства, а в худшем — ругался и угрожал ей, она изголодалась по нежности и заботе. Она напоминала песок в пустыне — впитывала в себя все, что походило на обычное сочувствие. Его рука на колене. Контакт. Отчетливый сигнал, что она желанна. Он словно бы открыл шлюзные ворота потребности.

В коже.

В близости.

В ком-то.

«Здесь-то и заключалась ошибка», — думал Себастиан, преодолевая короткий путь к родительскому дому. Все произошло слишком быстро, и она была благодарна. Он легко переносил большинство эмоций своих «завоеваний», но благодарность всегда вызывала у него некоторое отвращение. Ненависть, презрение, печаль — все было лучше. Благодарность наглядно проявляла то, что все происходило на его условиях. Разумеется, он это знал и так, но куда приятнее было уговаривать себя, что существует некое равенство. Тешить себя иллюзией. Благодарность ее разрушала. Превращала его в мерзавца, каковым он и являлся.

Когда Себастиан пришел домой, было всего без четверти четыре утра, но ему совершенно не хотелось снова ложиться спать. Чем же заняться? Хотя он не испытывал ни малейшего желания заниматься шкафами и ящиками и надеялся, что все как-нибудь образуется само, он сознавал, что рано или поздно ему придется за них взяться. Если откладывать, лучше не станет.

Себастиан пошел в гараж и нашел несколько сложенных коробок, прислоненных к стене перед старым «опелем». Взяв три из них и вернувшись в дом, он снова остановился. С чего начать? Решил — с бывшей гостевой комнаты, а теперь кабинета. Письменный стол со старыми пишущими машинками он оставил на потом, развернул одну из коробок и принялся сгребать в нее книги с покрывавших стену полок. Тут оказалась смесь художественной литературы, справочников, энциклопедий и учебников. Все уехало вниз. С книгами, наверное, так же, как со стоящим в гараже «опелем», — стоимость при перепродаже равна нулю. Когда коробка наполнилась, Себастиан попытался ее закрыть. Не получилось. «Пусть это будет проблемой какого-нибудь грузчика», — подумал он, с трудом подтаскивая коробку к дверям. Затем он развернул новую коробку и продолжил очистку. К пяти часам Себастиан принес из гаража еще четыре коробки и опустошил почти весь стеллаж. Оставались только две полки с правого края. С фотоальбомами, аккуратно датированными годами и снабженными кратким комментарием. Себастиан поколебался. На этих полках все же стоит так называемая жизнь родителей. Сбросить ее в коробку и отправить на переработку мусора? Может ли он так поступить? Себастиан отложил решение: с полки их надо снимать в любом случае, а куда их потом девать, он подумает позже.