Человек, который не знал страха - Бранко Китанович

Дверь гостям открыла теща Ивана Приходько – Берта Грош. Сделав вид, что польщена визитом немецких офицеров, она радостно приветствовала их словами:

– Пожалуйста, господа офицеры, милости просим настоящих немцев в дом. Господин Зиберт в своей комнате просматривает свежую почту. Я немедленно сообщу ему о вашем приходе.

– Кого я вижу! – воскликнул Кузнецов, встречая гостей. – Мартин Клаус и Мартин Лауда! Какая удача! Хорошо, что пришли, а то я уже не знал, чем заняться сегодня вечером. Теперь все в порядке.

– Я не зря говорил Мартину, что в этом проклятом городе нет гостеприимнее офицера, чем Пауль Зиберт, – весело сказал гауптман Клаус, отличавшийся высоким ростом. – Мы, пруссаки, всегда и во всем первые, – самодовольно подчеркнул он свое землячество с Зибертом.

– Каждый кулик свое болото хвалит, – парировал Мартин Лауда. – Тем не менее, если быть объективным, нельзя не признать, что с нами, австрийцами, едва ли кто сможет соперничать. Мы, господа, подарили человечеству великого фюрера! Что вы на это скажете?

– Друзья мои, – с серьезным видом и очевидной дозой патетики в голосе обратился Пауль Зиберт к офицерам, – немецкая нация едина, и каждая ее часть по-своему величественна. Но я полностью разделяю гордость гауптмана Мартина, который родился в городе, давшем миру безусловного лидера немецкого народа и всех настоящих арийцев на земном шаре, нашего дорогого и великого Адольфа Гитлера. С огромным удовольствием на протяжении многих лет я тщательно изучаю все сказанное и написанное им и не перестаю поражаться новизне, свежести и гениальности его идей и мыслей. Вот, например, только сейчас, друзья мои, я просматривал фронтовые иллюстрированные журналы и наткнулся на одну из таких идей. Позвольте, я вам ее процитирую! Речь идет о положении под Ростовом, который атакуют славные воины вермахта:

– «Мы оказались перед необходимостью сократить число местных жителей. Эта мера представляет собой часть нашей миссии по сохранению германского народа. Нам надо развивать методы уничтожения людей… Я имею в виду ликвидацию целых расовых групп. Мы уже делаем это. Грубо говоря, я вижу в этом свою задачу. Жизнь сурова, значит, и мы должны быть суровы. Если я бросаю элиту немецкой нации в пекло войны и делаю это без жалости и сожаления, значит, я тем более имею право устранить с лица земли миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как грибы». Зачитав цитату, лейтенант Зиберт энергично выбросил правую руку в нацистском приветствии и воскликнул:

– Хайль Гитлер!

Оба немца вскочили со своих стульев и ответили Зиберту в той же манере.

– А мы, земляк, явились к вам не с пустыми руками! – сказал Клаус, развязывая шпагат и снимая бумагу с картонной коробки.

В ней оказались четыре бутылки ликера, бутылка шампанского, два батона первоклассной колбасы и круг сыра.

Застолье началось.

– Эх, кабы дамы украсили наше общество! – подстрекательски засмеялся темноволосый подвижный австриец.

В это время гауптман Мартин навострил уши, словно борзая, почуявшая добычу, и повернул голову к двери, ведущей в соседнюю комнату.

– Если я не ошибаюсь, господа, – он показал пальцем на дверь, – оттуда доносится покашливание какой-то особы.

– Мартин, не выдумывай. А потом мы же заняты сегодня. Вчера мы договорились о свидании с официантками из «Дойчегофф», разве ты забыл об этом? – пытался урезонить Клаус австрийца. – Кроме того, это немецкий дом, не забывай!

Но захмелевшего Мартина было трудно переубедить.

– Хороши же вы, Зиберт. У вас в гостях находится дама, а вы ее скрываете от нас. Пожалуйста, покажите вашу красавицу!

– Какая там красавица, – махнул рукой Зиберт. – Это больная родственница хозяина дома. Она нам испортила бы веселье.

«А что, если Клаус и Лауда пришли ко мне совсем с другой целью, – подумал Кузнецов, – может быть, дом уже окружен эсэсовцами?»

Зиберт пытался и так и этак усмирить Мартина, но тем временем и Клаус принял его сторону и тоже стал требовать, чтобы Зиберт представил им свою затворницу. Настал момент, когда оба немца с шумом поднялись из-за стола и двинулись к двери, за которой находилась Валя.

«Что делать?» – пронеслось в мозгу Кузнецова. Не спуская глаз с немцев, Кузнецов сунул руку в карман и осторожно снял с предохранителя свой вальтер, с которым никогда не расставался. Он подскочил к двери, опередив немцев, и распахнул ее.

Взору фашистов, напиравших на Кузнецова сзади, предстала кровать, на которой лежала больная.

Гитлеровцы несколько опешили. Немного погодя Мартин все же попытался выйти из неловкого положения:

– Имею честь, фрейлейн, от моего имени и от имени моих коллег, просить вас украсить наш стол своим присутствием., Общество девушки немецкой национальности в этой суровой русской пустыне представляет для нас исключительное значение.

Валя лежала ни жива ни мертва. Но она быстро взяла себя в руки. В ответ на тираду немца застонала, изобразив болезненную гримасу.

– Ой, уши! Ой, зубы!

– Про… Прошу вас, фрейлейн, окажите нам честь!

– Уши! Зубы! Больно! Не могу больше. – На глазах Вали появились слезы.

Кузнецов, едва сдерживался, пытаясь оттеснить Клауса от кровати.

– Господа, прошу вас оставить в покое несчастную женщину, ей сейчас не до веселья. Пойдемте за стол.

Шаг за шагом он увлекал за собой обескураженных немцев, пока не закрыл за собой дверь Валиной комнаты.

Когда Мартин и Клаус наконец ушли, Кузнецов облегченно вздохнул и вернулся в комнату Вали.

– Все в порядке, Валюша, можешь вставать. Ты держалась молодцом, спасибо!

Валя сидела в кровати и, прижав руку к щеке, причитала:

– Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, уши!

В глазах ее стояли слезы.

Кузнецов усмехнулся.

– Можешь прекратить. Все позади. Давай я сниму с тебя повязку.

– Зубы, зубы болят! И уши! На самом деле. Очень больно!

«Неужели она в шоке?» – подумал озадаченный Кузнецов, И в самом деле случилось невероятное. От сильного нервного потрясения у Вали действительно заболели и зубы и уши, хотя до этого она никогда на них не жаловалась.

Этот случай лишний раз подчеркнул опасность дальнейшего пребывания Вали в Ровно. По городу постоянно курсировали радиопеленгаторы. Кроме того, некоторые соседки стали проявлять повышенный интерес к «невесте» Николая Приходько. Поэтому Кузнецов решил, что будет лучше, если храбрая радистка, проработавшая с ним шестнадцать дней, возвратится в отряд.

Смерть Николая Приходько

Врач Альберт Цессарский вспоминал в «Записках партизанского врача», что Кузнецов освоился в Ровно и чувствовал себя совсем как дома. Каждые две-три недели он появлялся на «зеленом маяке», переодевался и отправлялся в отряд для доклада командованию и для краткого отдыха. Он бывал в эти дни в хорошем настроении, пел песни, читал стихи, шутил, смеялся Николай испытывал огромное счастье, вновь оказавшись среди своих.