Моя рыба будет жить - Рут Озеки

5

В школу я в тот день не пошла, так что в реальности на своих похоронах я не присутствовала. После встречи с Дайсукэ я вернулась домой, отдала папе сигареты и легла в кровать. Когда мама вернулась тем вечером с работы, я заставила себя стошнить на пол в ванной и сказала ей, что больна. На следующее утро я сделала так, что меня вырвало еще раз, для подстраховки, и поскольку это был последний день перед летними каникулами, она позволила мне остаться. Я так обрадовалась, решив, что мне удалось избежать всего этого мероприятия, но вечером я получила анонимный мейл, в теме которого стояло: «Трагическая и безвременная кончина переводной ученицы Нао Ясутани». В теле письма была ссылка на портал с видеохостингом. Кто-то заснял мои похороны на телефон-кейтай и запостил в интернет, и следующие пару часов я наблюдала, как накручивается счетчик просмотров. Не знаю, кто там это смотрел, но ролик получил сотни, а потом и тысячи кликов, будто стал вирусным. Странно, конечно, но я практически ощущала гордость. Приятно было почувствовать себя популярной.

Только что вспомнила последние строки Сердечной сутры, они такие:

Гатэ гатэ пара гатэ,Парасм гатэ, бодхи сова ка…

Эти слова на самом деле — на каком-то древнем индийском языке[70], даже не на японском, но Дзико сказала мне, что они значат что-то вроде:

Ушли, ушли за пределы,Совершенно ушли за пределы, пробуждены, ура…

Я все думаю о Дзико, какое это будет для нее облегчение, когда все наделенные сознанием сущности, даже мои кошмарные глупые одноклассники, пробудятся и просветлятся и уйдут, и она, наконец, сможет отдохнуть. Думаю, к тому времени она будет совершенно вымотана.

Часть II

В реальности каждый читатель читает в самом себе. Книга писателя — это только своего рода оптический инструмент, предоставленный им чтецу, чтобы последний распознал предметы, которых без этой книги, быть может, он не отыскал бы в своей душе. И если читатель узнает в себе то, о чем говорит книга, то это является доказательством истинности последней.

Рут

1

Картинка на экране показывает человека под сорок или чуть старше. Он стоит на фоне опустошенного цунами ландшафта, который простирается во все стороны, насколько хватает обзора камеры. На лице у человека — белая медицинская маска, но он стянул ее на подборок, чтобы поговорить с репортером. Одет он в потрепанные тренировочные штаны, рабочие перчатки, куртку на молнии, ботинки.

— Это как сон, — говорит он. — Ужасный сон. Я все пытаюсь проснуться. Кажется, если я проснусь, моя дочь вернется.

Он говорит без выражения, короткими фразами.

— Я потерял все. Дочь, сына, жену, мать. Наш дом, соседей. Весь наш поселок.

Строки внизу экрана указывают имя человека: Т. Нодзима, санитарный рабочий, поселок О…, префектура Мияги.

Репортер, голос которого звучит приглушенно из-за маски, говорит в камеру. Он объясняет, что они стоят на том самом месте, где был дом господина Нодзима. В кадре — картина полной разрухи, но камера не может передать жуткого запаха. Он стягивает маску. Запах, объясняет он, невыносим, удушающая вонь от гниющей рыбы и гниющей плоти, погребенной под завалами. Господин Нодзима ищет свою шестилетнюю дочь. У него мало надежды найти ее живой. Он надеется разыскать ранец, который был у нее на спине утром 11 марта, когда ударило цунами.

— Он красный, — говорит Нодзима, — с картинкой Hello Kitty. Я ей только что его купил. Учебный год должен был начаться, и она так им гордилась. Носила даже в доме. Она должна была в первый класс пойти.

Нодзима и его дочь были дома, на кухне, когда стена черной воды вперемешку с мусором вломилась в их дом. В считанные секунды Нодзима был прижат к потолку, а его дочь исчезла. Он думал, что тут и потонет, но дом чудом сорвался с фундамента как раз в тот момент, как разломился потолок, и его вытолкнуло на второй этаж в спальню, где в углу скорчилась его жена, держа на руках их новорожденного сына.

— Я пытался поймать ее за руку, — говорит он. — Почти дотянулся, но тут дом накренился и развалился пополам.

Его жену и сына потащило прочь. Он думал, что все еще сможет до них добраться. Сумел взобраться на крышу бетонного здания, которое проносило мимо. Он мог видеть жену в углу их плавучей спальни, с ребенком на руках, но их уносило все дальше и дальше. Он позвал ее. Рев воды и крошащихся обломков был оглушающим.

— Был такой шум, но, думаю, она услышала меня. Она на меня посмотрела. Глаза у нее были широко раскрыты, но она ни разу не закричала. Не хотела ребенка пугать. Просто смотрела на меня до самого конца.

Он трясет головой, словно стараясь освободить ее от дальнейших воспоминаний. Пристально глядит на окрестности, заваленные обломками, — расщепленные дома и смятые машины, бетонные блоки и погнутая арматура, лодки, куски мебели, разбитые кухонные принадлежности, шифер, одежда, вещи — неприглядный слой мусора несколько метров глубиной. Он глядит вниз, себе под ноги, ковыряет носком ботинка скомканный, залепленный грязью кусок ткани.

— Наверно, я никогда не найду свою семью, — говорит он. — Я потерял надежду похоронить их как следует. Но если я смогу найти хоть что-то, хотя бы одну вещь, которая принадлежала моей дочери, это успокоит мое сердце, и я смогу оставить это место.

Он резко сглатывает, а потом делает глубокий вдох.

— Та жизнь с семьей была сном, — говорит он. Потом делает жест в сторону разрушенного ландшафта. — Это реальность. Нам нужно пробудиться и понять это.

2

В дни, последовавшие за землетрясением и цунами, Рут сидела за компьютером и прочесывала интернет в поисках новостей о друзьях и родных. Ей потребовалась пара дней, чтобы убедиться, что с теми, кого она знала, все в порядке, но она не могла остановиться. Образы, хлынувшие из Японии, завораживали ее. Каждые несколько часов появлялся очередной кошмарный ролик, и она проигрывала его снова и снова, изучая, как волна вздымается над дамбами, тащит лодки вверх по улицам, подхватывает машины и забрасывает их на крыши домов. Она смотрела, как целые городки сметает и уносит прочь за считанные секунды, сознавая при этом, что вот эти моменты остались запечатленными в интернете, но множество других моментов просто исчезло.

По большей части ролики были сняты донельзя испуганными людьми на мобильные телефоны со склонов или крыш высоких зданий, так что кадры носили случайный характер, будто те, кто снимал, и сами не понимали, что делают, сознавая только, что происходит нечто исключительно важное, так что они включали телефон и направляли его на идущую волну. Иногда изображение вдруг дергалось и расплывалось, когда хозяин телефона перебегал на место повыше. Иногда на самом краю кадра было видно, как волна поглощает крошечные машинки и человеческие фигурки. Иногда казалось, что люди не знают, что делать. Они не спешили бежать, останавливались даже, чтобы оглянуться и посмотреть, не сознавая, в какой они опасности. Но всегда с высоты, откуда велась съемка, было видно, как быстро, как неотвратимо надвигается волна. У крошечных фигурок не было ни единого шанса, и те, кто стоял рядом с камерой, кого не было видно на экране, явно это понимали. «Скорей! Скорей! — надрывались их бестелесные голоса где-то за кадром. — Не останавливайся! Беги! О нет! Где бабушка? О нет! Смотри! Вон там! Ох, ужас какой! Скорее! Беги! Беги!»

3

Две недели после землетрясения, цунами и катастрофы на ядерном реакторе в Фукусиме мировые новостные ленты были переполнены видео, фото и репортажами из Японии. На какое-то короткое время все мы стали экспертами по допустимым нормам радиации, микрозивертам, тектоническому движению плит и разломам. Но потом восстание в Ливии и торнадо в Джоплине заслонили землетрясение, и облако ключевых слов сместилось в сторону революции, засухи и нестабильных воздушных масс по мере того, как скудел поток информации, поступавший из Японии. Время от времени в «Нью-Йорк Таймс» появлялась статья о провальной работе TEPCO по устранению последствий катастрофы или о неспособности правительства позаботиться о своих гражданах, но теперь новости редко добирались до первых полос. В деловых разделах проскакивали мрачные репортажи о том, во сколько обошлась Японии цепь катастроф — самая дорогая в истории — и пессимистичные прогнозы о будущем японской экономики.

Каков период полураспада у информации? Коррелирует ли скорость разложения данных с носителем? Пикселям необходимо электричество. Бумага подвержена воздействию огня и влаги. Буквы, высеченные в камне, более долговечны, но здесь возникают сложности с распространением. Инертность, однако, может оказаться преимуществом. На склонах холмов в городках, разбросанных по побережью Японии, здесь и там встречаются каменные вехи с высеченным на них древним предупреждением: