Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

Кауфман, представления которого всегда уважались, был удивлен и поражен. Сам Скобелев стал нажимать в Петербурге на все пружины, засыпал письмами дядю А.В.Адлерберга. Через неделю пришла новая телеграмма: «Генералу Скобелеву высочайше поведено немедленно прибыть в Петербург для направления в действующую армию». Радость Скобелева была омрачена сухой формой вызова. Было очевидно, что в Петербурге им за что-то недовольны. Неизвестность его угнетала.

Проводы Скобелева и войсками, и населением были очень теплыми, даже сердечными. Жители ценили и любили Скобелева, прежде всего за справедливость. Михаил Дмитриевич был искренне растроган. К войскам он обратился со следующим прощальным приказом: «Расставаясь с доблестными войсками Ферганской области, которыми я имел счастье командовать в столь памятное и славное время, с благодарностью и гордостью вспоминаю о совершенных вместе подвигах… В продолжение полуторагодичного командования… я имел случай неоднократно убедиться… что войска относились ко мне с доверием и сознавали ту беспредельную привязанность к их славе и благосостоянию, которая постоянно меня одушевляла в этот продолжительный и незабвенный период. Благодарю всех офицеров и нижних чинов вверенных мне войск. Воспоминание о службе с ними навсегда останется лучшим воспоминанием моей жизни… Прошу их не поминать меня лихом и верить, что только надежда на вероятное близкое столкновение с неприятелем может одна, хотя отчасти, заглушить глубокую скорбь расставания с ними».

Приказ искренен и прост, но не лишен своеобразного красноречия. Не может быть сомнения, что он правдиво передавал состояние грусти, которое испытывал Скобелев, прощаясь с любимыми и любившими его войсками и ставшей ему милой Ферганой.

В связи с отъездом Скобелева Кауфман объявил прощальный приказ по округу, в котором выражал грусть расставания и благодарил Скобелева за его труды на военной и административной службе. Кауфман сыграл большую и полезную роль в воспитании Скобелева. Михаил Дмитриевич это хорошо понимал и был благодарен своему другу-начальнику. Выехав из края 16 февраля 1877 г. и достигнув его рубежа, он из форта Казалинск направил Кауфману письмо, в котором были следующие строки: «Позвольте еще и еще раз выразить Вам мою глубокую и сердечную признательность… я в особенности должен никогда не забывать, каким человеком я прибыл во вверенный Вам край в 1869 г. и каким человеком я теперь еду от Вас в действующую армию».

Приглашаю читателя, в том числе (и здесь даже в первую очередь) узбекского читателя, к выводам из туркестанской главы жизни Скобелева. По-моему, на основании всего, что я рассказал, — а рассказ мой построен на строгом следовании источникам, — должен быть сделан вывод, что Скобелев не был ни деспотом, ни злодеем, ни грабителем. Узбекам не за что обижаться на бывшего губернатора. И в Узбекистане стоит памятник ему, который никто не сможет снести. Я имею в виду город Фергану. Несмотря на новостройки, Фергана сохраняет скобелевскую планировку, да и отдельных зданий той поры сохранилось немало. И насколько мне известно, жители Ферганы поминают Скобелева добрым словом. Думается, что оно заслужено Михаилом Дмитриевичем.

Глава III. Болгария

День 5 марта 1877 г. был одним из самых тяжелых в жизни Скобелева. Наверное, даже самым тяжелым. Это был день царской аудиенции. О том, как проходила беседа, мы знаем из письма генерала В.Н.Троцкого Кауфману от 12 марта: «Приехал сюда М.Д.Скобелев. Он поражен, да и я вместе с ним, приемом у государя. Не подав руки, Е.В. сказал Скобелеву: «Благодарю тебя за молодецкую боевую твою службу, к сожалению, не могу сказать того же об остальном» (о чем именно — ни слова). Затем, волнуясь и возвысив голос, государь продолжал: «Я помню, я знал твоего деда, и я краснею за его славное имя». Это место из слов государя так сразило Михаила Дмитриевича, что он говорит, что и не помнит, так ли именно была произнесена его величеством эта фраза, но что в его, Скобелева, ушах особенно тягостно отозвалось слово «краснею». Была еще и такая фраза: «Я осыпал тебя милостями». Государь закончил свое обращение словами: «Я надеюсь, что на новом назначении, которое я тебе дам, ты покажешь себя молодцом»». Скобелев, писал Троцкий, всюду выпытывает, что все это значит, он просит защиты Кауфмана, и продолжал: «По всем признакам, выяснившимся пока, все это крупная интрига, имеющая началом личные доклады х и письма z к w, доведенные и читанные. Военный министр (Д.А.Милютин. — В.М.) принял его очень сухо и, не объясняя ему и не указывая, в чем, собственно, он, Скобелев, провинился, говорил о беспорядках у нас в крае, об открытых злоупотреблениях. Вообще тон всего, что говорил военный министр, не понравился Скобелеву и произвел на него тяжелое впечатление… Нельзя не заметить, что что-то недоброе тут делается и интрига работает».

В этом же письме Троцкий писал о том, что же, в конце концов, конкретно инкриминировалось Скобелеву: «Обвинительные против Скобелева пункты — распущенность войск, панибратство с офицерами, демократизация, умышленное непривлечение помощников с громкими именами и проч…Военный министр пополнил свои обвинения, что на государя произвели впечатление письма о Скобелеве из Коканда, что он фамильярничает с офицерами, в штабе его слишком свободно критикуют правительство и что, наконец, Скобелев будто бы мечтал устроить поход на Кашгар». Последние строки действительно проливают свет на то, за что могли ухватиться лица, создавшие интригу.

В литературе давно отмечалось, что такого рода обвинения всегда выдвигались против военачальников, командовавших войсками, действовавшими на окраинах, например на Кавказе против Ермолова или в данном случае — против Скобелева. В условиях специфической горной войны или войны в пустыне, где офицерам приходилось одинаково делить с солдатами трудности и лишения, вызванные местными природными условиями и своеобразной тактикой противника, обычные, строго уставные отношения между солдатом и офицером не годились, определенное сближение между ними было неизбежным и оправданным. Обвинения в панибратстве и фамильярности шли от тех, кто исходил из принципа, что «война портит войска». Скобелев же считал, что армия существует не для парадов, а для войны. Кроме того, молодое офицерство и сам Скобелев были проникнуты либеральными идеями, духом реформ 60-х гг. Отсюда обвинения в демократизации. Что же касается непривлечения помощников с громкими именами, то именно обиженные этим «громкие имена» и были авторами доносов и клеветы.