Том 4. Поэмы, сказки - Александр Сергеевич Пушкин

младость

В его лице; как вешний цвет,

Прекрасен он; но, мнится, радость

Его не знала с детских лет;

В глазах потупленных кручина;

На нем одежда славянина

И на бедре славянский меч.

Славян вот очи голубые,

Вот их и волосы златые,

Волнами падшие до плеч…

Косматым рубищем одетый,

Огнем живительным согретый,

Старик забылся крепким сном.

Но юноша, на перси руки

Задумчиво сложив крестом,

Сидит с нахмуренным челом.

Уста невнятны шепчут звуки.

Предмет великий, роковой

Немые чувства в нем объемлет,

Он в мыслях видит край иной,

Он тайному призыву внемлет…

 Проходит ночь, огонь погас,

Остыл и пепел; вод пучина

Белеет; близок утра час;

Нисходит сон на славянина.

 Видал он дальние страны,

По суше, по морю носился,

Во дни былые, дни войны

На западе, на юге бился,

Деля добычу и труды

С суровым племенем Одена1,

И перед ним врагов ряды

Бежали, как морская пена

В час бури к черным берегам.

Внимал он радостным хвалам

И арфам скальдов исступленных,

В жилище сильных пировал

И очи дев иноплеменных

Красою чуждой привлекал.

Но сладкий сон не переносит

Теперь героя в край чужой,

В поля, где мчится бурный бой,

Где меч главы героев косит;

Не видит он знакомых скал

Кириаландии2 печальной,

Ни Альбиона3, где искал

Кровавых сеч и славы дальной;

Ему не снится шум валов;

Он позабыл морские битвы,

И пламя яркое костров,

И трубный звук, и лай ловитвы.

 Другие грезы и мечты

Волнуют сердце славянина:

Пред ним славянская дружина,

Он узнает ее щиты,

Он снова простирает руки

Товарищам минувших лет,

Забытым в долги дни разлуки,

Которых уж и в мире нет.

Он видит Новгород великий,

Знакомый терем с давних пор;

Но тын оброс крапивой дикой,

Обвиты окна повиликой,

В траве заглох широкий двор.

Он быстро храмин опустелых

Проходит молчаливый ряд,

Всё мертво… нет гостей веселых,

Застольны чаши не гремят.

И вот высокая светлица…

В нем сердце бьется: «Здесь иль нет

Любовь очей, душа девица,

Цветет ли здесь мой милый цвет,

Найду ль ее?» – и с этим словом

Он входит… что же? страшный вид!

В постеле хладной, под покровом

Девица мертвая лежит.

В нем замер дух и взволновался.

Покров приподымает он,

Глядит: она! – и слабый стон

Сквозь тяжкий сон его раздался…

Она… она… ее черты;

На персях рану обнажает.

«Она погибла, – восклицает, –

Кто мог?..» – и слышит голос: «Ты…»

 Меж тем привычные заботы

Средь усладительной дремоты

Тревожат душу старика:

Во сне он парус развивает,

Плывет по воле ветерка,

Его тихонько увлекает

К заливу светлая река,

И рыба вольная впадает

В тяжелый невод рыбака;

Всё тихо: море почивает,

Но туча виснет; дальный гром

Над звучной бездною грохочет,

И вот пучина под челном

Кипит, подъемлется, клокочет;

Напрасно к верным берегам

Несчастный возвратиться хочет,

Челнок трещит и – пополам!

Рыбак идет на дно морское,

И, пробудясь, трепещет он.

Глядит окрест: брега в покое,

На полусветлый небосклон

Восходит утро золотое…

С дерев, с утесистых вершин,

Навстречу радостной денницы,

Щебеча, полетели птицы,

И рассвело – но славянин

Еще на мшистом камне дремлет,

Пылает гневом гордый лик,

И сонный движется язык.

Со стоном камень он объемлет…

Тихонько юношу старик

Ногой толкает осторожной –

И улетает призрак ложный

С его главы – он восстает

И, видя солнечный восход,

Прощаясь, рыбаку седому

Со златом руку подает.

«Чу, – молвил, – к берегу родному

Попутный ветр тебя зовет,

Спеши – теперь тиха пучина,

Ступай, а я – мне путь иной».

Старик с веселою душой

Благословляет славянина:

«Да сохранят тебя Перун,

Родитель бури, царь полнощный,

И Световид, и Ладо4 мощный;

Будь здрав до гроба, долго юн,

Да встретит юная супруга

Тебя в веселье и слезах,

Да выпьешь мед из чаши друга,

А недруга низринешь в прах».

Потом со скал он к челну сходит

И влажный узел развязал.

Надулся парус, побежал –

Но старец долго глаз не сводит

С крутых прибрежистых вершин,

Венчанных темными лесами,

Куда уж быстрыми шагами

Сокрылся юный славянин.

Братья-разбойники*

1821–1822

 Не стая воронов слеталась

На груды тлеющих костей,

За Волгой, ночью, вкруг огней

Удалых шайка собиралась.

Какая смесь одежд и лиц,

Племен, наречий, состояний!

Из хат, из келий, из темниц

Они стеклися для стяжаний!

Здесь цель одна для всех сердец –

Живут без власти, без закона.

Меж ними зрится и беглец

С брегов воинственного Дона,

И в черных локонах еврей,

И дикие сыны степей,

Калмык, башкирец безобразный,

И рыжий финн, и с ленью праздной

Везде кочующий цыган!

Опасность, кровь, разврат, обман –

Суть узы страшного семейства;

Тот их, кто с каменной душой

Прошел все степени злодейства;

Кто режет хладною рукой

Вдовицу с бедной сиротой,

Кому смешно детей стенанье,

Кто не прощает, не щадит,

Кого убийство веселит,

Как юношу любви свиданье.

Затихло всё, теперь луна

Свой бледный свет на них наводит,

И чарка пенного вина

Из рук в другие переходит.

Простерты на земле сырой,

Иные чутко засыпают:

И сны зловещие летают

Над их преступной головой.

Другим рассказы сокращают