Том 4. Поэмы, сказки - Александр Сергеевич Пушкин

власы раскинув, Ева,

Едва, едва устами шевеля,

Лобзанием Адаму отвечала,

В слезах любви, в бесчувствии лежала

Под сенью пальм, – и юная земля

Любовников цветами покрывала.

 Блаженный день! Увенчанный супруг

Жену ласкал с утра до темной ночи,

Во тьме ночной смыкал он редко очи,

Как их тогда украшен был досуг!

Ты знаешь: бог, утехи прерывая,

Чету мою лишил навеки рая.

Он их изгнал из милой стороны,

Где без трудов они так долго жили

И дни свои невинно проводили

В объятиях ленивой тишины.

Но им открыл я тайну сладострастья

И младости веселые права,

Томленье чувств, восторги, слезы счастья,

И поцелуй, и нежные слова.

Скажи теперь: ужели я предатель?

Ужель Адам несчастлив от меня?

Не думаю, но знаю только я,

Что с Евою остался я приятель».

 Умолкнул бес. Мария в тишине

Коварному внимала сатане.

«Что ж? – думала, – быть может, прав лукавый;

Слыхала я: ни почестьми, ни славой,

Ни золотом блаженства не купить;

Слыхала я, что надобно любить…

Любить! Но как, зачем и что такое?..»

А между тем вниманье молодое

Ловило всё в рассказах сатаны:

И действия, и странные причины,

И смелый слог, и вольные картины…

(Охотники мы все до новизны.)

Час от часу неясное начало

Опасных дум казалось ей ясней,

И вдруг змии как будто не бывало –

И новое явленье перед ней:

Мария зрит красавца молодого.

У ног ее, не говоря ни слова,

К ней устремив чудесный блеск очей,

Чего-то он красноречиво просит,

Одной рукой цветочек ей подносит,

Другою мнет простое полотно

И крадется под ризы торопливо,

И легкий перст касается игриво

До милых тайн… Всё для Марии диво,

Всё кажется ей ново, мудрено, –

А между тем румянец нестыдливый

На девственных ланитах заиграл –

И томный жар, и вздох нетерпеливый

Младую грудь Марии подымал.

Она молчит: но вдруг не стало мочи.

Закрылися блистательные очи,

К лукавому склонив на грудь главу,

Вскричала: ах!.. и пала на траву…

 О милый друг! кому я посвятил

Мой первый сон надежды и желанья,

Красавица, которой был я мил,

Простишь ли мне мои воспоминанья?

Мои грехи, забавы юных дней,

Те вечера, когда в семье твоей,

При матери, докучливой и строгой,

Тебя томил я тайною тревогой

И просветил невинные красы?

Я научил послушливую руку

Обманывать печальную разлуку

И услаждать безмолвные часы,

Бессонницы девическую муку.

Но молодость утрачена твоя,

От бледных уст улыбка отлетела.

Твоя краса во цвете помертвела…

Простишь ли мне, о милая моя!

 Отец греха, Марии враг лукавый,

Ты стал и был пред нею виноват;

Ах, и тебе приятен был разврат…

И ты успел преступною забавой

Всевышнего супругу просветить

И дерзостью невинность изумить.

Гордись, гордись своей проклятой славой!

Спеши ловить… но близок, близок час!

Вот меркнет свет, заката луч угас.

Всё тихо. Вдруг над девой утомленной,

Шумя, парит архангел окриленный, –

Посол любви, блестящий сын небес.

 От ужаса при виде Гавриила

Красавица лицо свое закрыла…

Пред ним восстав, смутился мрачный бес

И говорит: «Счастливец горделивый,

Кто звал тебя? Зачем оставил ты

Небесный двор, эфира высоты?

Зачем мешать утехе молчаливой,

Занятиям чувствительной четы?»

Но Гавриил, нахмуря взгляд ревнивый,

Рек на вопрос и дерзкий, и шутливый:

«Безумный враг небесной красоты,

Повеса злой, изгнанник безнадежный,

Ты соблазнил красу Марии нежной

И смеешь мне вопросы задавать!

Беги сейчас, бесстыдник, раб мятежный,

Иль я тебя заставлю трепетать!»

– «Не трепетал от ваших я придворных,

Всевышнего прислужников покорных,

От сводников небесного царя!» –

Проклятый рек и, злобою горя,

Наморщив лоб, скосясь, кусая губы,

Архангела ударил прямо в зубы.

Раздался крик, шатнулся Гавриил

И левое колено преклонил;

Но вдруг восстал, исполнен новым жаром,

И сатану нечаянным ударом

Хватил в висок. Бес ахнул, побледнел –

И ворвались в объятия друг другу.

Ни Гавриил, ни бес не одолел:

Сплетенные, кружась идут по лугу,

На вражью грудь опершись бородой,

Соединив крест-накрест ноги, руки,

То силою, то хитростью науки

Хотят увлечь друг друга за собой.

 Не правда ли? вы помните то поле1,

Друзья мои, где в прежни дни, весной,

Оставя класс, играли мы на воле

И тешились отважною борьбой.

Усталые, забыв и брань, и речи,

Так ангелы боролись меж собой.

Подземный царь, буян широкоплечий,

Вотще кряхтел с увертливым врагом

И, наконец, желая кончить разом,

С архангела пернатый сбил шелом,

Златой шелом, украшенный алмазом.

Схватив врага за мягкие власы,

Он сзади гнет могучею рукою

К сырой земле. Мария пред собою

Архангела зрит юные красы

И за него в безмолвии трепещет.

Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет;

По счастию, проворный Гавриил

Впился ему в то место роковое

(Излишнее почти во всяком бое),

В надменный член, которым бес грешил.

Лукавый пал, пощады запросил

И в темный ад едва нашел дорогу.

 На дивный бой, на страшную тревогу

Красавица глядела чуть дыша;

Когда же к ней, свой подвиг соверша,

Приветливо архангел обратился,

Огонь любви в лице ее разлился

И нежностью исполнилась душа.

Ах, как была еврейка хороша!..

 Посол краснел и чувствия чужие

Так изъяснял в божественных словах:

«О, радуйся, невинная Мария!

Любовь с тобой, прекрасна ты в женах;

Стократ блажен твой плод благословенный,

Спасет он мир и ниспровергнет ад…

Но, признаюсь душою откровенной,

Отец его блаженнее стократ!»