Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

Я подхожу к ней, но она не сразу меня замечает.

– Простите, мисс, – снова пытаюсь я подражать Богарту. – Не могли бы вы рассказать мне, как сделать Иисуса Христа моим Господом и Спасителем? Потому что я был…

– Леонард, пожалуйста, перестань, надо мной издеваться, – говорит она, а тем временем еще пять человек проходят мимо, не обращая внимания на ее протянутую руку.

– И сколько человек ты сегодня спасла? – спрашиваю я чисто для поддержания разговора.

– А почему у тебя из-под шляпы больше не торчат волосы? – спрашивает Лорен, и я улыбаюсь: значит, она заметила, что я подстригся.

– Потерял их в неравном бою с ножницами. А ты сдержала свое обещание молиться за меня?

– Каждый день, – отвечает она, и я сразу ей верю.

И очень расстраиваюсь: ведь или она говорит неправду, или молитвы вообще не работают, если учесть то, что я собираюсь сделать.

– Знаешь, я тут смотрел передачу по телику о том, как пришельцы, возможно, прилетели на Землю несколько тысяч лет назад и передали людям информацию о том, что они еще не готовы к проникновению в другие миры – типа космических путешествий, – и поэтому, возможно, люди создали на основе этих идей религию в качестве метафорического объяснения сведений, полученных от пришельцев. Иисус вознесся на Небо. Но обещал вернуться. Разве не похоже на космическое путешествие?

– Зачем ты мне это говоришь?

– Ну, в передаче было выдвинуто предположение, что молитва была способом коммуникации с теми пришельцами. А еще там говорилось, будто перья, что носили на голове индейцы, и королевские короны – это, типа, антенны.

– Что ты имеешь в виду?

И только потому, что мне очень хочется сделать что-нибудь хорошее, перед тем как убить Ашера Била и покончить с собой, я говорю:

– Ну, самое важное то, что ученые продолжают обсуждать глобальную универсальность молитвы и даже используют научные приборы для измерения энергии, выделяемой при одновременном чтении молитвы множеством людей, при этом они выдвигают предположение, что молитва может быть исследована научными методами, что на самом деле она меняет наше окружение путем воздействия на электроны или вроде того и что, возможно, она даже помогает, и неважно, действительно ли мы с кем-то общаемся – с Богом ли, с пришельцами или с собой в процессе медитации. Молитва помогает. По крайней мере, так утверждалось в той передаче. Сила молитвы может быть вполне реальной.

– Она ОЧЕНЬ ДАЖЕ реальная, – говорит Лорен и начинает багроветь. Похоже, я задел ее за живое. – Бог слышит все наши молитвы. Молитва обладает удивительной силой.

– Я знаю, знаю, – пытаюсь успокоить я Лорен, так как она явно понятия не имеет, о чем я толкую, и, хуже того, даже не позволяет себе задуматься над смыслом сказанного, потому что это может развеять ее иллюзии, за которые она усиленно цепляется, дабы иметь моральные силы отбывать свою трудовую повинность – шесть тоскливых часов в неделю – с целью обратить пассажиров подземки в истинных христиан. – Лорен, можно задать тебе вопрос?

Она не отвечает. Правда, ей удается всучить какой-то тетке свою брошюру.

– Иисус любит вас, – говорит ей Лорен.

– Ладно, забудь про всю эту муру насчет пришельцев. А вот что я действительно хочу узнать, прежде чем уйти, чтобы больше никогда тебя не увидеть…

– А куда ты собрался?

Мне не хочется говорить Лорен, что я собрался убить Ашера Била, а затем покончить с собой, так как она явно будет переживать, что я попаду в ад, который, с ее точки зрения, вполне реальное место, поэтому я просто отвечаю:

– Сам не знаю, чего несу. Болтаю всякие глупости, но я хотел тебя попросить…

– Иисус любит вас, – сообщает Лорен очередному прохожему.

– Как думаешь, если бы я был христианином, типа, родился бы в семье вроде твоей, получил бы домашнее образование и меня заставили бы поверить в то, что…

– Никто не заставляет меня насильно во что-то верить. Я верю по доброй воле.

– Да-да. Я знаю. Но я вот что пытаюсь тебе сказать: если бы я был больше похож на тебя, если бы, подобно тебе, я верил в Бога, как думаешь, мы могли бы с тобой встречаться, а может, и пожениться, и родить детишек, и жить долго и счастливо?

Она пристально смотрит на меня, словно пытается принять решение, а затем говорит:

– Ты мог бы прожить такую жизнь, если бы попросил это у Бога. Если бы ты отдал свою жизнь Богу, Он бы позаботился о тебе самым чудесным образом. Он это нам обещает. Если Он печется даже о птахах небесных, представляешь, как Он может позаботиться о нас?

Прямо сейчас я могу привести миллион контрдоводов, поскольку не всем, кто верит в Бога, выпадает жить в пригородах и решать только проблемы богатых стран, как любит говорить Бабак, и вообще, если бы вера в Бога могла реально решить все мои проблемы и позволить мне почувствовать себя лучше, то я точно уже был бы в первых рядах новообращенных. Какой дурак от такого откажется, ведь так?

Но прямо сейчас мне не слишком хочется развенчивать ее богословские теории, меня больше волнует тот факт, что Лорен еще никогда в жизни не целовалась, а я вот могу умереть, так и не поцеловав ее.

– Представь, что я христианин вроде тебя. Просто так, чтобы не вступать в лишние споры. Чисто теоретически. Как думаешь, мы могли бы пожениться и жить обычной жизнью? Возможно, даже в другом мире?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Вид у нее и вправду смущенный, словно она в любую минуту готова свалить, поэтому я завязываю с предыдущей темой и говорю:

– Я хочу сделать тебе подарок. – И начинаю рыться в рюкзаке.

– С чего вдруг ты решил сделать мне подарок?

– Не пойми меня превратно, но у меня возникло такое чувство, будто Бог велел мне сделать тебе подарок. – Я, конечно, напропалую вру, но при этом стараюсь сохранять выражение лица в лучших традициях старой голливудской школы, и, чем угодно клянусь, она купилась, потому что очень хотела купиться. – Он говорил со мной. Сказал, что ты усердно молилась. И поэтому Он хочет, чтобы сегодня я подал тебе знак.

Ее губы полуоткрыты, чуть-чуть. Она не пользуется косметикой, поэтому выглядит совершенно естественной, именно так, как я и люблю.

Ее дыхание становится прерывистым, словно ее душа сейчас играет в йо-йо.

Я протягиваю ей маленькую розовую коробочку.

– Леонард, я не знаю, могу ли принять от тебя подарок, – говорит она, но в то же время буквально ест глазами коробочку, будто ей не терпится узнать, что там внутри.

– Это от Бога. Все в порядке.

Она с присвистом втягивает в себя воздух, снимает варежки и начинает разворачивать подарок, а я сразу чувствую себя на седьмом небе от счастья.

Лорен открывает крышку и достает серебряный крестик на серебряной цепочке.

– Я знаю, что ты очень хорошая христианка, поэтому заказал это по Интернету. Он достаточно простой, как раз в твоем стиле, но…

Она надевает цепочку на шею, подносит крестик к лицу, внимательно рассматривает его и лишь потом засовывает под футболку. И ослепительно улыбается:

– Неужели Бог действительно велел купить для меня это?

– Определенно, – самозабвенно вру я. – И я всерьез подумываю о том, чтобы изменить свою жизнь и тем самым избежать ада. Посвятить свою жизнь Иисусу и вообще. Правда, сперва мне надо разобраться с кой-какими делами, но я все равно должен сказать: твоя самоотверженность, сам факт, что ты стоишь здесь три раза в неделю, твоя непоколебимая вера – все это просто потрясающе, и я реально сражен наповал.

У нее распахиваются глаза, и теперь я могу точно сказать, что сделал ее абсолютно счастливой, словно она ждала какого-то сигнала от Бога, типа подтверждения, а я вроде стал ее чудом, поэтому я продолжаю в том же духе, вовсю заливаю ей, что стал другим человеком и теперь хочу прожить достойную жизнь, а потом провести с ней целую вечность в раю.

Если честно, то на душе у меня довольно погано, ведь я уже представляю, как сильно она расстроится, увидев вечерние новости, и каким это будет для нее ударом, и я невольно задумываюсь над тем, поможет ли ей вера выдержать выпавшие на ее долю испытания.

По-моему, Бог – это всего лишь волшебная сказка, но мне реально начинает нравиться то, что Лорен по-настоящему верующая.

Сам не знаю почему.

Это так странно.

Возможно, внутреннее противоречие.

Это как подорванная вера малышей в Санту, когда ты в результате просто представил своих родителей в роли Санты – и волшебство Рождества мгновенно испарилось. Однако при мысли о том, что я могу разрушить истовую веру Лорен, сперва обманув ее, а потом и убив себя, мне становится так паршиво, что я не могу больше ей врать.

– Знаешь, жизнь – реально поганая штука. Поэтому иногда мне трудно верить в Бога, но я стараюсь – ради тебя и, возможно, ради себя, – говорю я и вдруг начинаю, блин, плакать. Причем сам не знаю почему. Черт, просто реву и реву!