Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Тут один профессор Литературного института, — с сарказмом говорил Даур, — пытался критиковать Петю. Но только возвеличил его таким образом!!!

* * *

Свой эпохальный роман «Золотое колесо» Даур писал на компьютере Алешковского и всячески этот компьютер костерил:

— Он, как необъезженный жеребец, сжевал у меня полромана. Что надо было увековечить — стер, что было сокращено — оставил. Сам делает кое-какие вставки про то, какой хороший русский народ. Эротические сцены Петин компьютер стыдливо аннигилирует, заменяя лирическими пейзажами среднерусской полосы, и если нет каких-то слов в словаре Ожегова, которые я употребил, ему это как серпом по яйцам…

* * *

— Петя Алешковский родовитый и смиренный, — говорил Даур, — он из тех людей, которые во все времена несут в себе любовь к России. Недавно он приехал из деревни, привез подарки: жене — рога оленя, сыну — убитого глухаря… Вчера пили с Петей и Курицыным. Все время говорили о народе!..

* * *

На семинаре в Институте современных искусств читала студентам вслух поэтов Овсея Дриза, Даниила Хармса, Якова Акима, Романа Сефа, Генриха Сапгира, Юрия Кушака. Особенно Дриза, поскольку мы собрались пойти на вечер, посвященный его жизни и творчеству, куда нас провел Яков Аким.

В следующий раз я спрашиваю ребят:

— Кого мы с вами читали?

Они с трудом, коллективно, воспроизводят диковинные имена поэтов:

— …Дриз… Сеф… Хармс… Кушак… Аким…

— А кто нас провел на вечер Овсея Дриза?

Они — еще растеряннее:

— …Хармс?

* * *

Феликс Дектор, издатель:

— Я попросил Михаила Светлова написать предисловие к стихам Овсея Дриза. Михаил Аркадьевич сел и написал два абзаца, сказав: «С него хватит». Тогда я взял и продолжил. И пригрозил Светлову: «Не подпишете — не получите гонорар». И он подписал.

* * *

Писатель и переводчик Юрий Вронский:

— Можно я буду говорить — сидя? Я человек застенчивый и к тому же одноногий. Однажды я подарил Овсею Дризу палку можжевеловую с головой птицы…

* * *

Поэт Алена Басилова:

— Когда Овсей Дриз доживал свои последние дни на этой Земле, он предупредил: я вас рассмешу, не плачьте. В день похорон через все кладбище на тележке привезли его гроб к могиле, открываем — а это не Овсей, имевший, как известно, внешность пророка Мафусаила, а какой-то ужасный амбал с квадратным подбородком. Мы кинулись обратно, в морг, опять через все кладбище, и дальше — к провожатым этого усопшего. А те даже не заглянули в гроб, и нашего Овсея уже почти захоронили!.. Действительно, такой хохот потом стоял!..

* * *

— Шпиль собора из тумана приближался к нам гораздо быстрей, чем мы шли к нему, — заметил Гриша Кружков.

* * *

— Когда мы вернулись из Америки, — рассказывал брат папы дядя Валя, — у нас баба Мария тогда совсем еще не говорила по-русски. Мы подружились во дворе с сыном дворничихи, Васей. Он был страшным хулиганом и матерщинником, но мы многое имели от этой дружбы. И вдруг из окна: «Вальтер! Лион! На хаузе!..»

* * *

Баба Мария — внуку Андрею:

— Иди жру!

— Не жру! — поправлял он ее, — а жри! Надо говорить: иди жри!

— Не учи меня своим хулиган манер!..

* * *

— А свой холодильник американский, — рассказывала баба Мария, — мы продали Льву Кассилю…

* * *

Наш Сережа назвал сына Ильей.

— Это в честь Илии-пророка? — поинтересовался мой папа Лев.

— Нет, — ответил Сергей. — В честь Ильи Муромца. И вообще, скажите спасибо, что я его не назвал Добрыня…

* * *

В разгар ремонта ко мне приехал человек из деревни, Юра, с двумя взрослыми сыновьями — забрать, что не нужно из мебели. Хотела все отдать, такой он белобородый, благостный. Даже свой детский столик, который еще столяр Котов сделал, когда мы жили в Большом Гнездниковском переулке.

А Юра:

— Не надо, не отдавайте детский столик! Пусть он останется с вами. Как вы милы мне. Я обязательно должен вам сказать. Я негодяй буду, если не скажу — надо пить структурированную воду! По тридцать граммов на килограмм веса — церковную, из родника, фильтрованную — сырую! Три месяца — и никогда не будете болеть! Вы запомнили? Ну, как вы милы мне, дайте я вас обниму!..

Ушел, потом стучит. Я открываю дверь.

— Вы запомнили? Воду! Пить воду!!!

* * *

Наш сосед, видя, как мы бредем по снегу со старым сеттером Лакки:

— А что вы будете делать с Лакки, если он сейчас умрет?

Я — спокойно:

— Похороним на Новодевичьем кладбище.

* * *

Я связала ему носки и теплый жилет.

В них он гулял на улице свою последнюю, семнадцатую, зиму.

А когда пробил час, за ним явились два ангела — ветеринар и шофер.

Их звали Марина и Леня.

* * *

На своем очередном юбилее Яков Аким сказал:

— Я вспоминаю свои юбилеи начиная с десяти лет.

— А я сейчас подумал, — говорит Коваль, — и с ужасом понял, что я себя помню только начиная с сорока.

* * *

— Но не такой-то Коваль был и прекраснодушный, — вспоминает Сергеев Леня. — Знаешь, какой у него любимый анекдот? Он его рассказывал, когда к нам в буфете кто-нибудь хотел подсесть:

«Сидят Петька и Чапаев, пьют. К ним подходит политрук Фурманов:

— Вам третий не нужен?

— Ты будешь пятый, — отвечает Василий Иванович.

— Как так?

— Четверых уже послали!»

* * *

— Вот я не знаю — нормальная она или нет, наша консьержка? — удивляется папа. — Когда я иду мимо нее — она всегда говорит: «Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?» «Ну, валяйте!» — я отвечаю. Она обнимает меня и целует, целует!.. И все газеты с журналами мне отдает, принадлежащие другим людям: «Берите, берите, — бормочет, — вам нужнее!..»

* * *

— Сегодня до того день счастливый! — сказала Люся. — Даже все негодяи и подлецы были очень ко мне расположены.

* * *

Коля Шаров — орнитолог. Я написала о нем колонку в газете «Московская правда» и назвала ее «Птицы в городе». Случилось так, что Николаю пришлось забежать в общественный туалет.

— И представляешь? — он взволнованно говорил. — На гвозде болтается лишь один клок газеты с твоей статьей — про меня. Я просто не знал — на что решиться!..

* * *

Коля — профессиональный орнитолог и любитель-энтомолог. Многие годы он звал меня с собой в Юго-Восточную Азию. Причем в сезон муссонных дождей.

— Потому что в это время, — мечтательно говорил Шаров, — все гады повыползут!

* * *

Собрались в Таиланд: Коля, его жена Галя и я. Мы еще в очереди стоим на получение посадочного талона, а Шаров уже начал съемку — как его Галя будет входить в самолет. Вдруг Галю обгоняет певец Николай Басков — видимо, летит на гастроли в Бангкок, заметил, что идет съемка, и стал заслонять лицо ладонью.

Шаров ему:

— Да на кой вы мне сдались? Проходите быстрей, вы мне мою Галю загораживаете.

* * *

Шаров — еще в самолете нал Бангкоком:

— Ой, пошел уже запах Таиланда ни с чем не сравнимый!..

* * *

— Был бы я олигархом, — говорит Коля, — я б на три дня в Ханой смотался. Там настолько чудесно змей готовят в змеиной деревне — объедение!

* * *

В Лаосе на острове мы ехали по узенькой дорожке на велосипедах, Галя врезалась в киоск с чипсами и кока-колой, чуть не разнесла его вдребезги, еле удержалась, чтобы не свалиться с обрыва в Меконг.

— Эх, жаль, я не знал! — переживал Коля. — А то бы остановился и заснял этот момент!

* * *

— Идемте в другой храм, — звал нас Коля, — там еще лучше фаллосы — настоящие, а не стилизованные!

* * *

Галя считает мои расходы за истекший день:

— …потом мы поприветствовали Будду на 150 бат, потом я тебе 50 давала на пожертвование, потом мы на 100 бат Изумрудному Будде положили копейками…

* * *

Во Франкфурте художники Борис Алимов и Валерий Васильев спросили у Асара Эппеля:

— Слушай, Асар! Эта жена Лени Тишкова — что она хоть за писательница такая?

— Марина Москвина?! — воскликнул Асар. — Это потрясающая писательница!

— Как хорошо, — сказал потом Леня, — что они на Асара напали, а не на кого-нибудь другого. А то он бы им ответил…

* * *

Прозаик Н. — в отчаянии:

— Критики меня не жалуют, ты бы посмотрела на эти лица — пропитые, все прокуренные рожи. В ЦДЛ сидят, пиво пьют и злословят — вот и все критики. Ничего святого у них нет. В старых растянутых свитерах и коричневых брюках!..

* * *

— Ну, кто из вас евреи? — строго спросил Вячеслав Пьецух, приблизившись к нашей дружеской компании в буфете ЦДЛ.

* * *

Прихожу домой за полночь с вечеринки.