Вторжение (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Ответив мне, атаман обернулся к одному из казаков, стоящему возле пленного:

— Что говорит⁈

Казак, как видно исполняющий роль толмача, невесело усмехнулся:

— Что придет мурза Шаип-бей — и предаст нас всех смерти, а град огню.

— А ты ему всыпь-ка еще пару плетей, чтобы смертью особо не грозился.

Сказано — сделано. Два коротких удара, сопровождающихся свистом рассекаемого воздуха — и громкими вскриками татарина… После чего атаман с усмешкой уточнил:

— Ну, а теперь что скажешь?

Пленный, однако, лишь с иступленной ненавистью посмотрел на атамана, после чего плюнул ему на сапоги — и что-то с яростью выкрикнул. Харитонов тут же схватился за клинок, намереваясь, как видно, располовинить поганого — но, по-моему, он ведь и ищет быстрой смерти! И прежде, чем трофейная сабля Степана покинула бы ножны, я шагнул к нему и схватил за правую руку:

— Погоди, атаман! Не видишь — татарин смерти ищет? Позволь, сам его поспрашиваю через вашего толмача!

Казачий голова было рванулся в сторону, освободив руку — и смерил меня таким яростным взглядом, что я невольно отшатнулся назад… Однако к атаману тут же шагнул Тапани, положив руку на рукоять пистоля — а молчавший до того воевода веско так заметил:

— Уймись, Степан. Рейтар дело говорит — ногаец ведь взаправду тебя дразнит, хочет, чтобы ты его убил.

Харитонов, услышав воеводу, все же бросил наполовину выхваченный клинок в ножны — еще раз смерив меня гневным взглядом налившихся кровью глаз! — но вслух он лишь негромко заметил:

— Ваша взяла… Ну спрашивай, коли сам вызвался, немчура.

Я только хмыкнул в ответ да покачал головой — после чего обратился к казаку-толмачу, при этом специально добавив в голос спеси, высокомерия и едкой насмешки:

— Скажи татарину, что Елец его мурзе ни за что не взять! У нас две с половиной сотни стрельцов с огненным боем, двадцать две пушки, три сотни служивых всадников да сотня донских казаков! А кроме того, еще с полтысячи городских казаков, что встанут на стены!!! Вся татарская рать отправится на тот свет, коли решится подступить к Ельцу… Да что там, мы мурзу и в чистом поле разобьем, не прячась в крепости! В пух и прах, в хвост и гриву!!!

Юрий Солнцев только хмыкнул, первым поняв мою задумку — но, как кажется, он сильно сомневается в ее успехе. Тем не менее, пленный, подняв красные из-за лопнувших сосудов глаза, жестко усмехнулся — и что-то быстро затараторил, захлебываясь от оскорблений… Вскоре его речь принялся переводить толмач:

— Говорит, что у мурзы его две тысячи ногайских нукеров, а также две сотни крымских панцирных всадников, вооруженных огненным боем — и два турецких тюфяка. Пушки выбьют крепостные ворота — после чего нукеры мурзы ворвутся в крепость и вырежут за гибель его сына и убитых воинов всех живых, от мала до велика…

Воевода недоверчиво покачал головой:

— Пугает?

Атаман же, пытливо смотрящий на полоняника, уверенно ответил:

— Если и пугает, то должен был завысить число татар, следующих к нам по Муравскому шляху. Но две тысячи нукеров для одного мурзы — это уже очень много, а вот про крымчаков с огненным боем да пушками, поганый мог и приврать… Но даже если и не соврал — вряд ли этот Шаип-бей приведет больше людей. Скорее наоборот, меньше.

Воевода согласно кивнул, соглашаясь с доводами Харитонова — после чего жестом пригласил меня и Солнцева покинуть поруб:

— Душно здесь. Ты, Степан Михалыч, полоняника-то еще поспрашивай, поспрашивай… Может, и еще что вспомнит, когда с пристрастием с ним потолкуешь!

Атаман только кивнул в ответ — после чего с о-о-о-чень недобрым видом шагнув к языку, да медленно так, картинно потянул из-за голенища сапога изогнутый нож… И я тут же поспешил двинуться на выход вслед за Артемием, не желая быть свидетелем последующих пыток.

Но все же в дверях меня настиг протяжный, полный нечеловеческой боли крик татарина.

Кажется, про ремни из спины Харитонов нисколько не приукрасил…

— Ну что думаешь, немец? Останешься у нас, выдержим осаду татар вместе — или уведешь рейтар своих, покуда поганые крепость не обложили?

Потирающий озябшие то ли от волнения, то ли холода пальцы воевода спрашивает меня на полном серьезе — как видно, действительно допуская мысль, что я заберу сейчас самых боеспособных ратников его гарнизона. Мне осталось только горько усмехнуться…

— Ну, ты чего, Артемий Алексеевич, такое говоришь? Без детей боярских татары могут и взаправду взять твою крепость. Особенно, если у них действительно имеются турецкие артиллеристы и крымские стрелки… И потом, как я заберу с собой служивых, коли семьи их останутся в осажденном граде⁈ Впору будет действительно «пропасть» по дороге в Елец, чем меня еще Степан кошмарил при знакомстве! Нет, конечно, останемся все с вами, поможем отбиться.

Искренне обрадовавшийся воевода тут же схватил меня за руку и крепко сжал его — после чего, расчувствовавшись, и вовсе обнял. Да едва не задушил в объятьях! Натужено засмеявшись, я едва вырвался — но тут же заметил:

— Только я ведь не договорил, Артемий Алексеевич… Садиться в татарскую осаду мы не можем, времени на это у нас нет. Лучше я после боя приведу хотя бы одну роту из двух сотен рейтар на помощь Михаилу Васильевичу, чем и вовсе не доберусь до лагеря великого князя до самой весны! Нет, поганых мы встретим — и побьем! — в чистом поле.

Улыбка стремительно померкла на лице отстранившегося от меня воеводы, с недоверием закачавшего головой. А замерший чуть позади его Солнцев глухо вопросил:

— Разве сдюжим против такой силы в поле? Сметут ведь…

Я ответил с жаром, уверенно, надеясь вдохновить ельчан:

— Сдюжим. Если все по уму подготовим, обязательно сдюжим!

Еще бы я и сам испытывал столь же крепкую уверенность в своих словах…

Глава 11

«Смерть улыбается каждому из нас. Мы можем только улыбнуться ей в ответ.»

Марк Аврелий 16-й римский император 121 — 180

После отъезда Виктории дни потянулись долго и скучно. Но я утешал себя тем, что очень скоро мы сможем увидеться, да и началась усиленная подготовка к экзаменационным выступлениям, так что скука быстро ушла, оставив место только для светлой грусти разлуки в преддверии большого счастья. А за окнами светило летнее солнце.

Фернандо старательно готовился к выпуску. Своей зазнобе он так и не признался. Товарищ осунулся, и я ежедневно заставлял его есть. Не особенно хотелось, чтобы мой друг в своем рвении к знаниям просто умер голодной смертью. Зачем еще нужно братство?

Вот и сегодня будущий лекарь, а может преподаватель зарылся у меня в комнате в свои записи. Прямо вчера его курсу озвучили тему диспута. Магистры видимо решили подшутить и для бакалавров выбрали темой диспута далекую от медицины тему. Сами выступления организовывались по кодексу чести, похожем на рыцарский турнир прошлого. Почетный магистр в роли судьи озвучивал тему и лично открывал дискуссию, далее участники высказывались в соответствии со старшинством. Публика становилась на ту или иную сторону. После завершения диспута, его результаты и победители оглашались в начале следующего дня, перед занятиями.

— Но почему тамплиеры? — я завалился на кровать, которая, казалось, еще хранила в себе аромат Виктории. Сегодня мне нужно было посетить корпус университета, но я особенно не спешил, дело было не особенно важное, время у меня было.

— Ну тебя, Себастьян. Нужно сказать небесам спасибо, что мы вообще узнали тему так заранее. Магистры решили не давать нам степень, не иначе. — Фернандо глубоко вздохнул и снова зарылся в свои записи. Друг выглядел действительно взволнованным.

Действительно странно. Такую тему можно было представить скорее у теологов да может быть и у нас, но только не у медиков. Может им стоило собрать пару десятков монет?

Я улыбнулся своим мыслям. Хотелось бы самому поучаствовать в таком диспуте.

— Да, диспут у вас намечается действительно интересный. — я широко зевнул, спать действительно захотелось, но времени уже не осталось.