Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

фамилией Бронштейн. В кафе он захаживал со своей возлюбленной Натальей Ивановной Седовой. В «Central» Лев Давидович нередко составлял компанию сильному сопернику по игре в шахматы, австрийскому драматургу Альфреду Польгару, написавшему целое эссе «Теория кафе “Централь”»{115}.

Конечно, бывал здесь и Зигмунд Фрейд со своей Мартой, хотя обычно он предпочитал кафе «Landmann». Приходили писатель Франц Верфель, психолог и психиатр Альфред Адлер. Бывали здесь несостоявшийся художник, но, к сожалению, состоявшийся кровавый злодей и тиран Адольф Гитлер, будущий вождь Югославии Иосип Броз Тито и некий Ставрос Пападопулос, прибывший в Вену из Кракова, – на это имя был выписан поддельный паспорт Иосифа Джугашвили-Сталина. Допоздна засиживался критик, издатель порнографических журналов Франц Блей, открывший в кафе «Herrenhof» в 1916 году собственный литературно-художественный клуб.

Многие из тех, кто до Первой мировой войны посещал «Central», писали потом в мемуарах (вот бы рассказанные ими истории собрать в одну книгу!) о событиях, эпизодах, «звездных часах», происходивших на их глазах в этом удивительном заведении. Вот что, например, писал упомянутый выше Лев Троцкий, присутствуя в кафе 30 декабря (по старому стилю) 1908 года на предновогоднем венском застолье.

«Все залы переполнены. Огни, шум, дамские шляпы, загнанные кельнеры, пунш и грог. Prosit Neujahr![5] Несколько депутатов играют за длинным столом в “тарок”. Глядя на этих людей, никто не сказал бы, что на их плечах тяготеет бремя государственных устоев. Они играют в карты каждый вечер и в наступлении Нового года не видят причины нарушать заведенный порядок… Рядом группа журналистов бульварной прессы с дамами, одетыми только наполовину. Недопитые стаканы вина, остроты по очереди и благодарный смех женщин правильными залпами. Сутолока. Входят и выходят. Prosit Neujahr! Все хотят чем-нибудь отметить тот факт, что земля стала старше на 365 дней… В углу подле фонтана, который не действует, сидели: немец-врач, русский журналист, русский эмигрант-семидесятник, художница-венгерка и русская музыкантша. Сидели уже целый час, разговор то расширялся, то дробился, скользнул по турецкому парламенту, задержался на время над развалинами Мессины и, сделав еще два-три зигзага, остановился на живописи. Спросили друг друга про выставку русских художников…»{116}

Надеюсь, что в компании с Троцким, Цвейгом и участниками общества «Молодая Вена» мне удалось воссоздать атмосферу главных кофеен этого прекрасного города. И даже те читатели, которым пока не довелось побывать в Вене, хоть на минуту почувствовали, представили, поверили на слово, какое центральное в прямом и переносном смысле место в размеренной и беззаботной довоенной жизни австрийских интеллектуалов и эмигрантов занимали ароматные городские кофейни.

Стефан Цвейг знал их все, начиная с самой первой, открытой вблизи собора Святого Стефана на Домгассе в 1683 году под оригинальным названием «У голубой бутылки» («Zur blauen Rasche»), и заканчивая ароматной кофейней «Beethoven», современным кафе «Stadtkind» на Университетштрассе, 11, куда писатель регулярно приглашал юные дарования, помогая им раскрыть таланты и сделать первый серьезный шаг в литературе.

* * *

В письме брату Альфреду в день своего пятидесятилетия (28 ноября 1931 года) Стефан сообщит: «Я мог бы комфортно жить в двух комнатах, выкуривать несколько сигар, один раз в день посещать кафе, большего мне на самом деле не нужно». Действительно, а разве что-то еще нужно писателю для плодотворной работы, кроме покоя, любимой сигары для размышлений и свободного столика в кофейне, куда приходят за новыми впечатлениями от бесед с друзьями и времяпровождения среди легкомысленных незнакомок?

Теперь имеет смысл поговорить о новелле «Мендель-букинист», где автор рассказывает о трагической судьбе энциклопедически образованного еврея польского происхождения – оторванного от реальной жизни библиофила, «мага и маклера книжного дела, который изо дня в день несокрушимо сидел», уткнувшись носом в книгу, в венском кафе «Глюк» на Альзерштрассе, пока не был арестован и заключен в концлагерь. «Он впервые набрел на кафе Глюк, и постепенно оно стало его мастерской, его главной квартирой, его почтовым отделением, его миром… Ровно в половине восьмого утра он входил в кафе, и только когда тушили свет, оставлял помещение… Не шутка тридцать шесть лет изо дня в день сидеть за одним и тем же столом: этот стол и был ему домом».

Кто же этот загадочный «он», с кем писатель хотел нас познакомить? Быть может, это вовсе и не вымышленный персонаж его очередной блистательной новеллы. Не просто «допотопный книжный червь вымирающей породы», а реально живший букинист, торговец вразнос и скупщик, коих писатель в силу профессии и многолетнего увлечения коллекционированием рукописей знал в Вене до и после войны великое множество? Имя этого загадочного человека уже понятно из названия произведения – Якоб Мендель. Обладатель поразительной, изумительной памяти одинокий и одичавший затворник, ни с кем не вступавший в диалог, кроме каталогов и книг, годами сидевший за своим испещренным заметками столиком, «алтарем библиофильских откровений». Но если вдруг к нему обращались с определенным запросом на поиск самой редкой книги, он по памяти начинал перечислять, да еще и в хронологическом порядке все издания искомого объекта, цены по каталогам, адреса издательских домов. Словно стреляя остроконечными цифрами в воздух, называл годы публикаций и дополнительные источники, где когда-либо упоминалась заветная книга.

«Если в каталоге какого-нибудь регенсбургского букиниста книга была оценена в шесть марок, он тотчас припоминал, что два года тому назад другой экземпляр этой книги на распродаже в Вене пошел за четыре кроны и кем она была куплена. Нет, Якоб Мендель не забывал ни одного названия, ни одной цифры, он знал каждое растение, каждую инфузорию, каждую звезду в изменчивом зыбком книжном космосе… Ибо он читал так, как другие молятся, как играют азартные игроки, как пьяные безотчетно глядят в пространство; он читал так трогательно и самозабвенно, что с тех пор всякое иное отношение к чтению казалось мне профанацией»{117}.

Собирательный образ Якоба Менделя срисован автором как минимум с двух реально живших в описываемое время (предвоенные и военные годы) в Вене магов и чародеев книжного и музыкального искусства. И в первую очередь это Эйзебиус Мандычевский – славянского происхождения по отцу, румынского по матери, прославленный педагог, получивший первые уроки музыки еще в родных Черновцах, а затем в Венской консерватории на уроках гениального Роберта Фукса. Добившись больших высот в музыкальном мире, Мандычевский не только входил в ближний круг друзей Иоганнеса Брамса, но и кропотливо занимался подготовкой издания его полного собрания сочинений, а также собраний Шуберта и Гайдна. Не случайно по замыслу автора новеллы неграмотная уборщица, работавшая в кафе «Глюк», фрау Споршиль, чудом сохранила единственную оставшуюся от Якоба Менделя книгу – второй том библиотеки немецкой эротической и занимательной литературы Йозефа Гайдна, «хорошо известный каждому библиофилу справочник по галантной литературе».

Примечательно, что Эйзебиус Мандычевский скончается в Вене