Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

Запал обвинителей угас, когда «стриптизерша» расплакалась. Они невесть чего от нее требовали, а при виде раскаяния отступили.

Леля неслась по горкомовскому коридору, выкрашенному в белый верх, темный низ, как проштрафившийся солдат через строй со шпицрутенами. По плечам хлестал глумливый гогот. Юные барабанщики гремели палочками по ушным перепонкам. Кто-то настиг на крыльце, остановил. Ей подали пальто, пакет с сапожками и забытую в кресле сумку с коробкой конфет для Карелии Альбертовны. Судьба лифчика осталась неизвестной. На бегу застегивая пуговицы, преступница помчалась домой, домой…

Еще ни о чем не подозревающая мама встретила с сочувственным лицом:

– Наташа просила тебя позвонить…

Леля механически набрала номер, и подруга, рыдая, известила, что Калерия Альбертовна умерла утром от инфаркта.

Леля проплакала в подушку весь вечер и проспала сутки.

Городская газета ни словом не упомянула о вопиющем хулиганстве комсомолки Е. Нефедовой. Журналисты тогда не гнались за скандалами – или цензура вовремя вырезала. Вскользь упоминалось только о неких прениях – странных, вообще-то, на предъюбилейной конференции. Но и прения, может, не имели отношения к отколотому Лелей финту.

Ее, разумеется, исключили из комсомола. Прощайте, отличная характеристика и высшее образование. Спасибо, хоть в школе оставили и уголовку не завели. В общем, замяли.

Убитая горем мама отвела дочь к психиатру. Он задал ей незначительные, показалось, вопросы, сделал пометки в тетрадь и велел выйти. Мама жалобно забормотала за прикрытой дверью – наверное, рассказывала об инциденте, и доктор вдруг громко хохотнул. Леля в изумлении приникла к двери. Он перестал смеяться и назвал диагноз, если это было диагнозом, – «синдром отторжения».

Мама потом убежденно сказала, что психиатр сам нуждается в клиническом лечении. Жизнерадостный врач выдал рецепт каких-то антидепрессантов и справку на две недели, чтобы Леля в спокойной домашней обстановке отошла от последствий румбы.

– Не бывает людей с идеальным поведением, – попытался утешить обеих папа. – Слишком правильные подозрительны, они-то чаще всего и оказываются психически нездоровыми.

Больше родители не говорили о казусе. Боялись суицида. Мама ходила за Лелей по пятам. Папа незаметно вывинтил ручки в раме окна дочкиной комнаты и совершенно бесшумно выдернул пассатижами задвижки в ванной и туалете. Это папа, не умеющий гвоздя заколотить без того, чтобы не попасть по пальцу!

А Леля вовсе и не собиралась умирать. Не вспоминала о конференции, не думала о смерти. Вообще ни о чем не думала. Послушно ела мамины витаминные салаты, глотала таблетки и много спала.

Стоило закрыть глаза, как окно само открывалось и увлекало ввысь. Танцевать в воздушных волнах было просто – все равно что кружиться в воде. Сны чудились реальнее яви. Леля удивилась бы, назови ее кто-нибудь «улетевшей» в ироническом смысле. Она всерьез опасалась очнуться на крыше или, чего доброго, верхом на плечах какого-нибудь памятника, поэтому на ночь стала переодеваться в любимую тунику и трикотажные легинсы. Побывала на кладбище. Видела в свете месяца заваленную цветами могилку Калерии Альбертовны…

Месяц, как гигантская рыбина, покачивал острыми плавниками. Над городом плескалось море сумрачного воздуха, фонари-медузы до рассвета высвечивали уличное дно. Вдыхая весеннюю свежесть розовых со сна облаков, Леля невиданной птицей гонялась за горлинками. За счет чего она естественно и свободно летала без крыльев, оставалось непостижимой загадкой, в которую не хотелось вникать.

К окончанию «карантина» летучие видения прекратились. Придя в себя, Леля ничего не сказала о них врачу. Сны как сны. Мало ли что кому снится. Он продлил справку еще на несколько дней.

С помощью Наташи Леля наверстала упущенное и хладнокровно подготовилась к урокам. Мама посматривала вопросительно, о чем-то шепталась с папой. Утром он проводил дочь до школьной аллеи, купил газету и скрылся за киоском. Папа опаздывал на работу, но спиной Леля чувствовала тревожный и любящий взгляд до тех пор, пока не взошла на крыльцо.

В классе она ни с кем не общалась, кроме верной подруги и соседа по парте Юрьева. Валерка Юрьев делал вид, что не слышал ни о каком позоре. Скоро остальные тоже забыли об опале Нефедовой. Кто-то распустил слух, будто Лелька Нефедова съехала с катушек потому, что ей прямо на конференции сообщили о смерти близкого человека. В школе перестали реагировать на Лелю, как на психопатку. На улице уже не слышалось шепота: «Ой, смотрите-смотрите, это идет та Нефедова, которая…» После успешной сдачи экзаменов классная руководительница Тамара Геннадьевна смягчилась и переписала характеристику.

Любая невероятная история теряет со временем сочный привкус эпатажа. В стране взбурлили такие события, что случай в горкоме неожиданно покрылся флером бунтарства. Все изменились, изменилась страна. Бывшие одноклассники при встрече с Лелей одобрительно вспоминали ее «путч в миниатюре»: «Буревестник ты наш!» А с годами и «путч» поблек. С тех пор она посетила массу собраний, заседаний, пленумов и прочих конференций. Порой от трибунных речей к голове приливало что-то горячее, в теле звенело подзуживающее эхо… Не раз приходила мысль проконсультироваться у психиатра, но начиналась ремиссия (если недуг действительно был), и благие намерения отступали. Нет, больше юные ножки Лели не отражались на лаке официозной мебели. Не говоря уж о нынешних, с голубыми разводами наметившегося варикоза…

Наташа подшофе как-то спросила:

– Ты читала у Фрейда о перверсиях? С чего это, интересно, на тебя, скромницу нашу, напал приступ эксгибиционизма?

Не уточнила когда и где. Знала, что «больной» случай лежит поверх всей памяти подруги.

Не веря Наташиному ножу в спину, Леля чуть не задохнулась от обиды:

– Экс… гибиционизма? Я правильно услышала?

– Ну да, – струхнула Наташа. – Нудизма то есть…

– Думаешь, я там еще что-то кроме груди показывала?! – закричала Леля с мгновенными слезами. – Вы все так думаете? Мне что – повеситься надо было сразу? Или сейчас повеситься?! А… плевать! Меня тошнит от вас и от вашего озабоченного Фрейда!

Хлопнула дверью, аж штукатурка на площадке посыпалась. Потом Наташа позвонила, голос был кротости голубиной:

– Прости… я не хотела…

Помирились.

Елена давно провела свой психоанализ и знала, откуда растут ноги ее страха. Он возник в детстве, во время невольного погружения маленькой Лели в трудно управляемую стихию. Это была всего лишь очередь за колбасой – в некотором роде образчик поведения общества и вожделенный продукт, ставшие притчей в постсоветских языцех.

Открытие издержек социального времени крайне редко способно вызвать нарушение в детской психике. Но и тогда, когда соприкосновение ребенка с грубой средой ранит его, любовь и терпение способны уничтожить причины травмы. А случается, что даже небольшое, на взгляд взрослых, происшествие поражает доверчивую душу скрытым недугом, с которым человеку приходится бороться всю жизнь. Не везет единицам. Елене не повезло.

…Папа развернул бумажный пакет и гордо произнес мычащее слово:

– Мутоновая!

Мама с бабушкой восторженно ахнули. Розовая шубка была чудо как хороша. Шестилетняя Леля погладила рукав: он ластился под ладонью будто теплый котенок.

– Что такое «мутоновая»?

– Значит, из настоящего меха, – смущенно ответила мама.

– Бывает ненастоящий?

– Бывает, – пришел на помощь папа. – Из ниток.

– А настоящий из чего?

– Ну ладно, я пошла, – громко сказала бабушка. Жила она отдельно, ходила только присматривать за внучкой.

Пока мама провожала бабушку к автобусной остановке, Леля гуляла во дворе в новой шубке. Собралась было взойти на горку, когда подоспела мама, схватила за руку, и они помчались в гастроном.

– Колбасу выбросили, – пояснила на бегу мама.

Леля вообразила гору выброшенной колбасы, которой они набьют полную сумку и пойдут домой, но все оказалось по-другому.

В магазине скучились сто людей или даже тысяча. Взрослые люди рвались к прилавку, ссорились и толкали друг друга, как драчливые мальчишки. От толпы исходил нехороший густой запах. Так пахло в зоопарке, Леля помнила. Душные животы и спины сдавили ее со всех сторон, оторвали от маминой руки и запихали в угол.

– Стой там! – закричала мама и, кажется, еще что-то крикнула, Леля недослышала.

Кто-то дохнул на нее луковым салатом:

– Дают, уже дают!

Перекрывая нарастающий шум, продавщица рявкнула:

– Палка на одного!

Не успела Леля удивиться, зачем людям палки – драться, что ли? – как события понеслись с бешеной скоростью. Очередь взревела на разные голоса, зажевала девочку внутрь и притиснула к большому пузу в пальто с колючим ворсом. Ворс натирал ей щеку. Вдруг над пузом кто-то взвыл: