Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

– Атас, ребята, гестапо на пороге!

– Опять крысий шарф, – вздохнул врач. – Памятный субъект, осенью в психушку возили. А нынче вообще работы прибавилось…

– Собственную газету не читаете, – упрекнул потом журналистов заведующий секретариатом Роман Афанасьевич. – Наши уже писали, что психдиспансер закрылся на ремонт. Буйные раскиданы по домам инвалидов, остальные выпущены на время.

– Нашли когда дурдом ремонтировать, – удивился Николай Иванович. – Весна же, обострение у шиз.

Елена чувствовала себя виноватой. Потом позвонила подруга Наташа:

– Ты помнишь, какой сегодня день?

– Какой?

– Двадцать пять лет со дня смерти Карелии Альбертовны, – укоризненно сказала Наташа и отключилась.

Елена так и не смогла дописать материал, который должна была сдать к вечеру. Впереди ждали выходные, народ разбежался пораньше, а она задержалась – не хотелось нести работу домой. Но завершить статью не удалось. Забытая продавцом машинка «Ятрань» стояла на столе и навевала мысли о докомпьютерном прошлом.

Двадцать пять лет назад журналист «Наших известий» Елена Юрьева, тогда десятиклассница Леля Нефедова, была отличницей и активисткой. Брала равнение на передовых и все такое: коса до пояса, школьную форму носила до выпускного бала, к торжествам – белый верх, темный низ. Только к занятиям балетного класса во Дворце пионеров закручивала волосы в пучок, чтобы не мешали, переодевалась в тунику, лосины и на целый час сбрасывала всегдашнюю зажатость.

Леля с Наташей посещали дворец со второго класса по десятый, пока над ними не начали посмеиваться: «Все пляшете, детки?» Хотя в «детках» ничего обидного не было. Так старая балерина, руководительница класса Карелия Альбертовна, называла учеников, невзирая на их возраст. Бывшие «детки», сами уже пожилые, водили к ней внуков.

Девчонки заслушивались рассказами Калерии Альбертовны о происхождении танцев и вознесении их до классических высот. Она обожала испанскую и латиноамериканскую танцевальные культуры. Говорила под льющийся из магнитофонных колонок голос Сигера:

– Язык румбы потрясает каждым движением как крик. В Кубу ее привезли африканские рабы. В танце, ставшем символом освобождения, они пытались раскрепостить душу, вот почему в первых тактах столько внутреннего страха и вместе с тем дерзости. Румба рвется из тела, будто путы спадают с человека. А еще в ней как нельзя лучше раскрывается противоречие женской натуры: танцовщица одновременно нежность и холод – влечет и выскальзывает, уходит и возвращается. Женщина измучена собственной строптивостью и сама не знает, чего хочет.

Леля следовала указаниям наставницы:

– Твое тело – стиснутая пружина. Шаг назад с опущенной головой и руками, поворот влево – ушла… Остановилась. Переступила с ноги на ногу в повороте обратно, сделала неуверенный шажок. Качнула бедрами, недоступная, дразнящая. Скупое обещание сводит партнера с ума, и ты «отпускаешь» себя понемногу… понемногу… до полного растворения в танце. Детка, румба живет в тебе!

Леля танцевала и видела потерянную где-то на краю земли Наташу. Приметив наконец страдания забытой ученицы, балерина спохватывалась:

– Наташенька, твоя энергетика совсем другая. У тебя прекрасно получается модерн…

«Детки» выросли, и Калерия Альбертовна посоветовала им обратиться в студию танца Дворца культуры. Но там оказались другие требования. Хореограф за любую оплошку беззастенчиво шлепал пониже спины и гонял подопечных почем зря. То ли его зарплата, то ли звание коллектива зависели от бесконечных смотров художественной самодеятельности.

Подруги не смогли привыкнуть к студии и стали навещать Карелию Альбертовну по вечерам просто так. Усталая после занятий, она оживала. Увлекшись беседой о самбе или фламенко, могла, к радости гостий, внезапно сорваться и полететь. Танец возвращал молодость ее жилистому телу. Лозы кистей вились, расплетались, играли подолом незримой юбки. Аскетическая скудость учебного зала уступала место миру карнавальных страстей. Вместо старой женщины в застиранном трико девушки видели Кармен. Из воздуха, заряженного токами движений, вылетали фестоны веера, кастаньеты отбивали ритм, пурпурные цветы мешались с огнем глаз и блеском кудрей… Как же подруги любили эти сольные выступления! В Леле закипала ответная дрожь, и под подошвами туфель начинало плавиться солнце. Счастья танца было так много, что экспансивная Наташа гортанно вскрикивала.

– Не шуми, детка, а то попадет мне, что на вас время трачу, – морщилась Калерия Альбертовна. – Ведь вы уже не пионеры!

…Когда она улетела в страну вечного гран-па, Леля тоже летала – во сне. Спрыгнув с подоконника, ныряла в воздух не вниз, а вверх, и медленно плыла по-над городом. Рассматривала его в птичьей проекции: былинки антенн на плоских крышах, тускловатые луковки церкви, узорчатые фронтоны старинной библиотеки. Нисколько не удивлялась неожиданному умению. Автомобили бегали по дорогам как разноцветные жуки. Пешеходы на тротуарах не видели девушку, парящую над сетью проводов. Торопились куда-то, притянутые к земле…

Стук в дверь извлек Елену из забытья. Чувствуя, как где-то в мыслях продолжает колыхаться смутная даль, она машинально отметила легкую походку юной посетительницы.

– Да, отдел новостей… да, это я Юрьева…

Заторможенно ответив на вопросы, Елена сосредоточилась: речь шла об эссе в предыдущей «толстушке».

«Выручайте, Елена Даниловна, – прибежал тогда за помощью Роман Афанасьевич, – номер сплошь серьезный, надо чтивом разнообразить». Пришлось отвлечься на тему о человеческой странности – «частице черта в нас», хоть раз в жизни заставляющей добропорядочных граждан выкидывать безумные коленца. Под «чтивом» стоял псевдоним, но девушка вычислила автора по стилю и не поленилась прийти похвалить.

Не часто читатели лично захаживают в редакцию засвидетельствовать восхищение трудом журналиста. Елена с интересом взглянула на гостью: пальто кроя ретро из черного ратина, высокие шнурованные ботинки. Фигурка обтекаемая, без «трамплинов», и ноги ставит чуть врозь носками. Из балетных?

Следовало поблагодарить на добром слове. Елена украдкой глянула на часы: до семи вечера осталось десять минут, достаточно для приятной беседы.

– Вы собираетесь стать психологом? Или журналистом?

Читательница в ответ спросила:

– Полагаете, я учусь в школе?

– Разве нет? Вы так молоды…

– Спасибо, – усмехнулась она. – Я четыре года назад окончила институт.

– Хореография?

– Нет. Но танцевала в ансамбле.

– А чем теперь занимаетесь?

Залившись мгновенным румянцем, поклонница авторского стиля подалась ближе, как делают дети, когда хотят поделиться секретом:

– Я летаю.

– Летаете?

– Да.

(Надо же, какое совпадение… Не хотелось сомневаться в критическом состоянии ее рассудка.)

– Вы стюардесса?

– Художник.

– Ясно. Летаете во сне.

– Наяву.

Сквозь смущение в голосе девушки прозвенела нотка вызова, и нехорошее подозрение укрепилось. Мало на сегодня Страны крыс…

– На чем?

(Туповатый вопрос.)

– На крыльях.

(Естественно. Не на метле же.)

Елену вдруг пробрало трепетом воспоминания: пробежка, прыжок, выступ над пропастью… Неужели обострение чьей-то шизофрении заразительно действует на чужую психику?

Гостья деликатно молчала. То ли ждала очередного вопроса, то ли выдерживала время для осмысления более чем странного признания. Елена вздрогнула: тополиная ветка хлестнула в окно.

– Апрель начался ветреный, летать легко, – улыбнулась девушка.

(Неизвестно, что взбредет в голову душевнобольному человеку в следующий миг. В редакции, должно быть, никого не осталось.)

– Вы подумали, что я сумасшедшая.

– Нет, отчего же…

– Я вижу – думаете.

– Отчего же, – невыразительно повторила Елена. – Но почему вы открылись именно мне?

Девушка пугающе вдохновилась:

– Я в этом городе одна, ни родных, ни друзей. Рассказать некому, а я… а мне нужно… Вы одна способны понять… и поверить, потому что не похожи на других… Как я.

– В чем же, интересно, вы видите наше отличие от других?

– Я разгадала по вашему рассказу: под иронией вы скрыли правду. Вы стараетесь втиснуться в рамки, окрашиваете себя в цвета окружения. Мимикрируете… Вы не исполнитель по содержанию, по духу… поэтому мечетесь. Хотите ускользнуть… улететь!

Прерывистые фразы, смятение и вместе с тем решимость напомнили Елене начало румбы. Девушка безнадежно махнула рукой:

– Не могу объяснить! Вы все узнаете, если согласитесь прийти ко мне.

– К вам? Куда?

– Ко мне домой. Меня зовут Антонина, – запоздало представилась она. – Можно просто Тоня.

– Очень приятно… Но я журналист, а не писатель-фантаст.

– Ой, только не надо об этом писать, – встревожилась девушка. – И говорить никому не надо!