Исчезновение - Роберт Кормер

  Я зажал уши руками, и моя спина съехала по стене на пол. Я все равно продолжал слышать отдаленное эхо рева морского прибоя, но я был не на пляже, а в спальне с Эмерсоном Винслоу и его сестрой Пейдж. Спустя какое-то

время я убрал руки от ушей. В комнате стало тихо. Я обернулся к кровати. Эмерсон и Пейдж образовали под одеялом бесформенный комок.

  Вечность одиночества, казалось, не закончится никогда, обрекая меня сидеть в углу до конца моих дней. Наконец, Эмерсон сполз с кровати и вышел из комнаты, мягко закрыв за собой дверь. Я дождался, пока не услышал, как засопит Пейдж, чтобы выйти из комнаты. Меня не удивили бы видимые слезы на моем невидимом лице.

  Позже, в тени деревьев в конце улицы, когда после паузы и боли я задрожал от внезапного холода ночи, я вспомнил, как когда-то я спросил дядю Аделарда:

  - Если исчезновение – это дар, то, почему все время вам так грустно?

  - Когда-нибудь я сказал, что это - дар? - ответил он вопросом на вопрос.

  На какой-то момент я задумался.

  - Кажется, нет.

  - Как можно назвать антипод дара, Пол?

  - Не знаю.

  Но теперь я это знал. Или просто думал, что знал.

  От усталости я еле стоял на ногах, с трудом переводя дыхание на лужайке чужого дома в северной части города далеко от дома. Но я не смог определить, где на самом деле я исчез. Я вспомнил о прошлом опыте исчезновения, когда я видел то, чего бы не хотел видеть, и никогда не захочу.

  Где-то рядом в кустах зарычала собака. Это было угрожающее рычание, которое я распознавал немедленно. Оно было глубоким и свирепым. Я не раз такое слышал, когда разносил газеты. По-моему за мной тогда успела погнаться сотня собак или даже больше.

  Мне не хотелось слышать это рычание, и я побежал: вслепую, со всех ног, без оглядки, будто меня преследовало нечто худшее, чем собака - на всем моем пути во Френчтаун.

  Омеру ЛаБатту всегда удавалось меня застать врасплох, внезапно появившись из-за угла или высматривая меня в толпе, когда я выходил из «Дондиер-Маркета» или из «Аптеки Лакира». Однажды, под вечер, когда от френчтаунских трехэтажек потянулись длинные тени, то снова я вовсе не ожидал встречи с ним. Направляясь домой, я решил сократить путь через переулок Пи, и наткнулся на Омера ЛаБатта, загнавшего в угол мальчика лет девяти или десяти, которого я узнал. Это был Джой - младший брат Арти ЛеГранда.

  Омер держал его за ворот, пока тот рылся у себя в кармане.

  - Давай, выворачивай карманы, - командовал Омер, не зная, что я за ним наблюдаю.

  Джой ЛеГранд выглядел маленьким растрепанным комочком. Его губы дрожали, рука доставала из кармана монеты - по одной, и аккуратно складывала их в ладонь Омера.

  - Это – заработанные мной деньги на доставке газет, - сказал Джой, его глаза наполнились слезами.

  - Здесь лишь двадцать центов, - с отвращением произнес Омер, подбрасывая монетки в воздух и ловя их. – Покопайся, как следует, парень.

  - Это - не мои деньги, - возразил Джой. – Они принадлежат Рудольфу Туберту. Он меня сотрет в порошок…

  - Это – твоя проблема, гони деньги.

  Джой снова стал рыться в карманах и достал еще несколько монет, отпуская их одну за другой в раскрытую ладонь Омера ЛаБатта.

  Джой рыдал, слезы ручьями текли по его щекам. Волосы были растрепаны. Панталоны на одной из его ног сползли почти на лодыжку, обнажив худощавое колено.

  - Что я скажу Рудольфу Туберту? - кричал он отчаянно.

  - Скажи ему, что ты сделал пожертвование для миссионеров, - с удовлетворением ответил Омер, положив деньги себе в карман. – Стань-ка на колени, парень.

  - Нет, - закричал Джой, и из его носа потекли сопли.

  - Давай…

  Мое дыхание внезапно остановилось, и мне стало ясно, что я начинаю исчезать. Наступила пауза, а затем - вспышка боли, пока маленький Джой становился на колени перед Омером ЛаБаттом, будто раб, преклонившийся перед хозяином. Вспышка боли прошла, и я почти оторвался от земли. Рука Омера ЛаБатта начала расстегивать застежку ремня, а затем и пуговицы на ширинке. Я присел, впитывая холод, исходящий из моего тела. Я глянул на себя, чтобы убедиться в том, что я полностью невидим, и холодный воздух ожил в моих легких.

  Я подскочил к Омеру ЛаБатту. Он озадаченно оглянулся в мою сторону, вслушиваясь в звуки приближения к нему моего тела, но он не был готов отразить мою атаку. Мое плечо уткнулось ему в живот, а голова – в грудь. Я сделал с собой все, чтобы самому не взвыть от боли. Но, когда я увидел, как он, хватаясь за воздух, крутит руками, и его лицо искривляется от боли, то почувствовал прилив радости. Он упал на землю. Не понимая, что с ним происходит, он закачал головой, и начал подниматься, став на одно колено.

  Глаза Джоя ЛеГранда заметно увеличились. Он вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону, удивленно пялясь на Омера ЛаБатта. Я наблюдал за ним, как он пересек переулок, оглядываясь через плечо на то, как опрокидывается его поверженный противник, а затем пытается встать на ноги, а затем Джой поспешил прочь и исчез. Я снова повернулся к Омеру ЛаБатту и остановился, наблюдая, как он задыхаясь все еще пытается встать на ноги. Я изо всех сил пнул его в пах – за все: за каждый раз, когда он преследовал меня по всем улицам и переулкам Френчтауна, за каждое мгновение ужаса, которое от него испытал я и другие дети. Он сложился вдвое, и я пнул его снова - уже в челюсть, и он взвыл от боли. Красная пена медленно полилась у него изо рта прямо на землю.

  Никогда еще я так себя не чувствовал. Сладость победы над врагом пела в моих костях и сухожилиях. Сердце радостно молотило у меня в груди, все мое тело покалывало в агонии. Я просто ожил. Окружающий меня мир наполнился гармонией и равновесием.

  В переулке начали собираться люди. Они с любопытством разглядывали все еще лежащего на земле Омера ЛаБатта. Мне захотелось крикнуть в полный голос: «Это сделал я – Пол Морё!!!» Но вместо этого я неохотно оставил сцену своей мести, опасаясь того, что собравшаяся толпа могла бы услышать стук моего сердца.

  Позже, под навесом, уже будучи снова видимым, я задрожал, повторно переживая нападение на Омера ЛаБатта. Это напал я? Мне казалось, будто столь злобно напавший на Омера ЛаБатта был кем-то другим - не мной. Я всегда избегал драк и насилия, и сотни раз я уносил ноги от Омера Лабатта, определяя самого себя не более чем трусом. Храбрым я был лишь где-то в собственных диких снах. Но спасение Джоя ЛеГранда и нападение на Омера ЛаБатта на деле не было актом храбрости. Чем же тогда?

  «Исчезновением», - пробормотал я. Ничего хорошего не вышло из опыта моего предыдущего исчезновения. Смог бы я забыть все, что происходило в заднем помещении у «Дондиера» или в спальне у Винслоу? Теперь, даже моя победа над Омером ЛаБаттом показалась мне чем-то нечестным - грязным. Я никогда никому не причинил боли до этого безумного момента в переулке. Я не только наносил увечья Омеру ЛаБатту, но я еще и я наслаждался тем, как я это сделал.

   Дядя Аделард однажды  мне сказал: «Это хорошо, когда такому как ты, дано исчезновение, Пол. Оно должно принадлежать деликатным людям, а не грубым».

  Я стал грубым?

  Сидя под навесом, я попытался стать меньше, обняв колени и закрыв глаза, будто бы так я смог скрыться, удалившись от всего мира. Но я знал, что скрыться было некуда.

  Еще не было слишком поздно, я лежал в кровати, думая о том, что со мной произошло, и я почти плакал в темноте. Этим днем в переулке Пи исчезновение наступило само - не по моей воле.

  - У меня есть новая пластинка Бани Беригана, - сказал мне Эмерсон Винслоу.

  - Замечательно.

  - Хочешь – приходи. Послушаем. Прямо сегодня.

  Он задержал меня сразу после звонка, когда мисс Валкер позволила классу встать и покинуть школу. Все поспешили на выход, как всегда образовав пробку у двери. Целых три дня я старался с ним не встречаться. Когда я ему не ответил, то он спросил:

  - Собираешься продолжить писать рассказы?

  - Не знаю, - ответил я, складывая учебники в стопку на столе. - Когда-нибудь, возможно. Не сейчас, - я взял в охапку учебники и отвернулся, продолжая смотреть не в его сторону. – Знаешь, мне нужно спешить. Смотри иногда по сторонам, - и понадеялся, что он не слышал дрожь в моем голосе.

  - О… - воскликнул он.

  Я еще не слышал такого «о». Изящный слог, который, казалось, звучал вечно, отдаваясь эхом в помещении класса, был подобен мягкому преступлению. Когда все с шумом оставили класс, в помещении стало тихо. Один лишь этот звук продолжал звучать эхом у меня в сознании, заполняя собой все, несмотря на его краткость. Все заканчивалось на этом слове. Я расценил очертания Эмерсона Винслоу на ярком фоне окна, его улыбку и слегка шутливый взгляд, то понял, что попрощался с ним и с его светлым большим домом на Вест-Сайд, и что потерял Пейдж Винслоу навсегда. Впрочем, моей она и не была, она всегда принадлежала лишь Емерсону.