Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

получил плащ! Он действительно всё это время перезаряжался — и успел. Пуля угодила точно в центр лица Мансура: оставила кровавую дыру на месте носа.

На этом всё наконец-то закончилось.

Только теперь Игги по-настоящему ощутил боль в изрезанных стеклом ладонях и отбитых коленях. Резко пахло порохом, в свете свечей мерцали осколки, всё кругом залила кровь. Ею был с головы до ног перепачкан Карл — словно облили из ведра. Липкая лужа растеклась под телом Абдульхади, кровь изрубленного воина капала со стола на пол, куски мозгов Мансура медленно сползали по стене.

За свою недолгую жизнь Игги повидал многое, но всё равно ощутил тошноту. Кеннет, вжавшийся в угол, по-прежнему направлял вперёд дымящуюся аркебузу. Первым пришёл в себя Карл. Он вытер оружие об скатерть и, охая да ахая, поковылял к окну.

— Арджи! Ааарджи!.. Ты живой там?

К великому облегчению Игги, старый наёмник отозвался.

— Не дождёшься! Упал удачно, прям сверху на этого… Помогите!

Помощью Арджи занялись те, кто во время схватки оставался внизу. Хозяйка дома орала громче прежнего, однако недолго: её голос вдруг оборвался.

— Вот дерьмо… — процедил Кеннет. — Наворотили мы тут…

— И это дерьмо слышало полгорода. — подметил Игги, наконец-то освободив меч. — И визирь тоже слышал.

Звуки боя в городе давно стихли. Если где-то ещё сражались, то на самых окраинах — а не в двух шагах от дворца. Солдаты понятия не имели, к чему случившееся может привести. Ясно лишь, что и Абдульхади, и особенно Мансур — не из тех, чья смерть не имеет последствий.

Люди в «ржавых» цветах ворвались в зал: выглядели они недоумённо, но решительно.

— Что там с каргой? — обратился к ним Кеннет, а в ответ только развели руками.

Игги догадался, что с буйной хозяйкой никто не миндальничал: едва ли её заставили замолчать, не убивая.

— Дерьмо. Дерьмо. Дерьмооо… — продолжил ругаться Кеннет.

Игги хотел было отметить, с чьего выстрела дерьмо началось — но тут же вспомнил, что виноват не меньше. Скорее даже больше.

— Что будем делать?

— Притащим трупы мятежников. Свалим на них.

Карл предложил первое, что пришло в не отягощённую лишним умом голову. Солдаты закивали, и лишь до Игги сразу дошло, насколько это глупая затея.

— Мятежников? Капитан уже объявил, что город наш. Визирь приехал! А мы скажем, что на самом деле тут мятежники резню устраивают? Прямо у дворца? Да нас в лучшем случае высекут. В лучшем.

— Ну… вынесем их наружу, другими трупами забросаем. Трупов-то кругом как говна. Или канаву какую найдём…

— Да ну? Эти козлы приехали с визирем. Думаешь, их не станут искать? Весь город перевернут! Это были важные люди…

Игги плюхнулся на стул, обхватив голову руками. Меньше получаса назад они с парнями делили командование — а теперь, похоже, соображать способен он один. Пока юноша пытался что-то придумать, Карл вытащил из-под стола брыкающуюся дочку Абдульхади. Девчонка от ужаса совсем обезумела.

— Эй, а с девкой-то что?

— В расход.

— Кеннет, не пошёл бы ты нахер?! — в сердцах выкрикнул Игги.

Если в произошедшем и можно найти какой-то смысл, то с убийством девушки он точно пропадёт: проще было бы вообще не вмешиваться.

— Карл, успокой ты её, что ли…

Карл сменил несколько способов успокоить — сначала какие-то слова на мураддинском, потом смачная пощёчина, а затем новые слова, уже более мягкие. В конце концов — подействовало. Девушку усадили в кресло, спиной ко всей кровавой картине. Игги сидел перед ней.

Похоже, теперь наёмники ждали его распоряжений. Стихийно, по воле случая, однако именно он был сейчас командиром. Или кем-то вроде него. Нужно решать… Голова невыносимо разболелась, но юноша пытался заставить её выдать нечто разумное.

— Нужно не пускать никого к дому. И послать к Бенедикту, немедленно. Мы сами не разберёмся с этим говнищем. Дело очень серьёзное, так лейтенанту и скажите.

— Дык… а чавось с девкой-то? — не унимался Карл.

Остатки платья и так промокли от крови Мансура с пола, а руки солдата добавили ещё красных разводов с пятнами. Выглядела девушка не лучше трупов, валявшихся вокруг.

— Отпускать нельзя. Не хватало, чтобы мураддины её допрашивали! Придержим при себе, а там… как старшие решат. Карл! Объясни, что её никто не тронет.

— Да что ей объяснишь, ты посмотри…

— Мать твою, Карл!.. Ладно. Переводи хоть, что я буду говорить!

Игги пришлось наклониться, чтобы встретиться взглядами с дочкой вельможи: два чёрных глаза, и один голубой. Странно, но даже сейчас она смотрела на юношу с надеждой. Не только сам в себе Игги видел какое-то различие с другими солдатами. Хотя бы иногда. Нужно собраться. Никто, кроме Игги, порядка сейчас не наведёт.

Он заставил себя улыбнуться, хотя вышло это очень натянуто.

— Меня зовут Игги. А тебя?

Карлу пришлось повторить вопрос на мураддинском дважды.

— Ффф… Фархана.

— Фархана. Славно. Вот и познакомились.

Глава 11

Вершину красоты Фадла являл, конечно, главный зал дворца Камаля. Всё здесь было в мраморе, яшме, малахите и золоте. Мозаику на стенах прикрывали полупрозрачные занавесы из органзы и широкие листья декоративных растений. Днём свет заливал бы чертог сквозь огромные окна под потолком — а сейчас можно был любоваться звёздами.

Славно всё-таки, что дворец не пришлось штурмовать! Больно красивый: даже не слывшего эстетом Ангуса пробирало.

Теперь в чертоге Камаля пировали победители.

Широкие столы, внесённые и накрытые не успевшей разбежаться прислугой, протянулись от входа к возвышению в другом конце зала. Здесь располагались три самых почётных места — подобное трону в центре и два чуть менее помпезных. Видимо, прежде рядом с беем восседали его старшие сыновья.

Сейчас справа от трона сидел Ангус. Кресло слева пустовало — остальные лейтенанты не стали его делить, рассевшись за главным столом чуть дальше.

Зал был роскошным, но не слишком уж большим — так что далеко не каждому нынче полагалось тут пировать. Собрались офицеры и самые заслуженные ветераны — из шагавших под «ржавым» знаменем лет двадцать. Обозных жён было немного: хватало работы в городе и лазарете.

Регендорф, одетый здесь изящнее всех, с безупречным достоинством потягивал вино. Правда, когда Гайя уселась ему на колени, картина немного утратила куртуазность — и сам лейтенант смутился, но не возразил.

Рамон Люлья оставался мрачен. Он был из тех людей, которые вечно чем-то недовольны и ни у кого не вызывают большой симпатии —