Путь Никколо - Дороти Даннет

Что касается Феликса, то тут налицо бунт из-за матери, из-за потери отца, из-за страха принять на себя все бремя семейного дела. Юлиус сочувствовал Феликсу и его юным приятелям. Он и сам порой изнемогал от бесконечных переговоров, бумажной работы и занятий с Феликсом, которому ничего не лезло в голову, поскольку он хотел лишь одного — переспать с какой-нибудь девицей, и страдал, поскольку это ему никак не удавалось. По крайней мере, хоть у Клааса таких проблем не возникало.

Мейстер Юлиус смотрел на свою хозяйку так же, как она сама смотрела на него во дворе, и в конечном итоге мысли их были не столь уж различны. Рослых и властных женщин Юлиус мог недолюбливать с чистой совестью. Вдову Шаретти он тоже здорово недолюбливал, однако видел в ней и то, чего не замечали другие. Марианна де Шаретти была маленькой, пухленькой и очень живой, с ярко-синими глазами; а в жилах у нее, должно быть, текла настоящая киноварь, такими алыми были ее губы и розовыми — щеки. Юлиус никогда не видел ее волос, всегда тщательно скрытых под покрывалом, но догадывался, что они того же золотисто-каштанового оттенка, что и короткие брови.

Он думал о том, что для деловых отношений ей не слишком, выгодно быть такой хорошенькой. Разумеется, в красильне никто не осмелился бы преступить приличия, однако посредники и другие торговцы, общаясь с симпатичной вдовушкой, вполне могли бы постараться что-то выгадать для себя. Сам мейстер Юлиус всегда держался с вдовой Шаретти весьма церемонно. Именно поэтому и сейчас он стоял, сцепив руки за спиной, — еще и для того, чтобы укротить свой гнев. Как он жалел, что она не мужчина, и они не могут попросту наорать друг на дружку. Женщины в таких случаях либо разражались слезами, либо увольняли.

Юлиус ответил на все вопросы хозяйки касательно решения магистратов. О штрафах и о возмещении убытков. И проследил, чтобы она верно записала все суммы. Под конец она подняла глаза.

— Ну? — поинтересовалась Марианна де Шаретти. — И какой же вы видите здесь свою долю?

Юлиус уставился себе под ноги, а затем поднял голову:

— Поскольку Феликс вверен моему попечению, то полагаю, что окончательная вина лежит на мне, — отозвался стряпчий. — Возможно, вы сочтете, что в будущем я недостоин быть его наставником. Вы можете также решить, что мне надлежит отчасти компенсировать ваши потери.

— А разве не возместить их целиком? — возразила Марианна де Шаретти. — Или вы полагаете, что мой сын также должен будет расплачиваться? Я не говорю сейчас о нашем друге Клаасе, у которого нет ни гроша и которому придется найти другой способ возместить мне ущерб.

— Он уже поплатился с избытком, — поторопился с ответом Юлиус.

— Напротив, — покачала головой Марианна де Шаретти. — Насколько я понимаю, это я заплатила, чтобы уберечь его от повторной порки. Возможно, мне даже придется платить еще раз, чтобы успокоить этого кровожадного шотландца. Может, мне просто отдать ему Клааса.

Клаас был всего лишь подмастерьем. Клаас жил в семье Шаретти с десяти лет, спал на соломе с остальными, сидел за ученическим столом. Клаас был тенью ее сына.

Юлиус промолвил:

— Думаю, шотландец убьет его.

Синие глаза распахнулись:

— Почему?

Боже правый! Тщательно выбирая слова, Юлиус пояснил:

— Ходят слухи, что он ревнует, демуазель.

— К Клаасу? — изумилась Марианна.

Но Юлиус был уверен, что она все прекрасно понимает. Проклятье, она должна понимать: уж об этом старик Хеннинк не мог ей не рассказать. Не про Феликса, конечно, но все эти слухи насчет Клааса, чтобы она, наконец, избавилась от него. Юлиус предполагал, что она именно так и поступит.

Он сказал:

— Клаас хороший работник, и опытный. Другие красильни хорошо заплатят, чтобы заполучить его.

— Будущее Клааса меня не волнует, — возразила вдова. — Равно как не слишком волнует и ваше. У вас имеются вложения. Если желаете остаться со мной, оставайтесь, но боюсь, что вам придется ликвидировать некоторые из них. Если Феликс вернется в Лувен, вы вернетесь с ними, оставив в руках Феликса и в моих точный отчет о ваших личных средствах. За любой проступок Феликса будет страдать ваш карман, а позднее я заставлю его — со временем — расплатиться с вами сполна. Другими словами, если вы сами не способны заняться его воспитанием, то это придется сделать мне. Единственное хорошее, что я усматриваю во всей этой истории, — это то, с каким уважением и заботой вы все отнеслись друг к другу. Разумеется, к окружающим это совершенно не относится. — Марианна де Шаретти окинула Юлиуса критическим взором. — И вы находите, что это несправедливо? Вы желаете уйти?

— Зависит от того, сколько вы захотите получить, — ответил Юлиус напрямую. Откуда ей знать о его личных сбережениях?

— Достаточно, чтобы преподать вам урок.

— Я мог бы научить Феликса тому, что вам не слишком понравится, — заявил стряпчий.

Вдова Шаретти молча, смотрела на него, проводя по нижней губе взъерошенным кончиком пера, затем положила его на стол.

— Вы ведь торговались очень терпеливо. Вы можете выдерживать одну линию поведения в споре, а затем вот так предательски оступаетесь. Почему?

«Потому что мне не нравится работать под началом у женщины».

Но он не высказал этого вслух.

— Прошу меня простить, должно быть, я просто переволновался. Я не так уж богат, как вам прекрасно известно.

— А, следовательно, — промолвила она, — если я желаю использовать вас как средство для воспитания моего отпрыска, то едва ли буду вести себя настолько неразумно, чтобы вы оказались вынуждены нас покинуть. Вам следовало подумать об этом.

Юлиус пожал плечами:

— Я удивился. Я думал, что мои личные дела останутся в неприкосновенности.

— Во Фландрии? — изумилась Марианна.

Он не ответил.

— Редко кто из нас заканчивает свое образование в двадцать лет, мейстер Юлиус, — продолжила она. — Почти никто. То, что подтолкнуло вас к этой детской выходке с ванной, — может подтолкнуть вас сделать неразумный ход во время переговоров. За этот урок вы и заплатите. Рано или поздно вы будете мне благодарны. К завтрашнему дню я вручу вам свои точные подсчеты. А пока пришлите ко мне моего сына.

Юлиус немного помялся, затем поклонился и ушел, а после того как позвал Феликса, заперся у себя в комнате и погрузился в раздумья. Он так и не пришел ни к какому определенному решению, когда чуть позже услышал, как где-то в доме громко хлопнула дверь, и понял, что это Феликс, наконец, вышел после разговора с матерью.

Торопливо отодвинув засов, Юлиус ринулся вниз по лестнице и вовремя успел перехватить своего мрачного, разъяренного ученика с покрасневшими глазами, и увлек его в тихий угол, чтобы привести в чувство. Чуть позднее он осознал, что, судя по всему, сам того не заметив, все же принял решение.