Звери у двери - Анатолий Махавкин

– Попробуй присмотреться повнимательнее, – посоветовал я, и уже для других добавил: – У нас появился новый прикол: похоже, мы способны видеть в темноте.

– Видон у тебя, – пробормотала Галя и вдруг её широко распахнутые глаза вспыхнули жёлтым. – Ух, ты! Круто! А как я выгляжу?

– Ух, ты! Круто! – передразнила Ольга. – Не слишком ли мы быстро превращаемся в не пойми кого? Страшновато становится…

– Что предлагаешь? – быстро спросила Галя.

– Предлагаю осмотреть дом, – спокойно сказала Наташа и зажгла два огонька на своём лице. – Лично я пока не вижу во всём этом ничего плохого. Мы получили крупные проблемы и одновременно – инструмент, помогающий с ними справиться.

– Ох, не нравится мне как этот инструмент с ними справляется. Самостоятельный он какой-то, – проворчал Илья, и последним из всех включил ночное зрение. – Хм, на инфракрасные очки не похоже вообще. Гораздо лучше.

Пока они препирались, я медленно двигался вперёд, осторожно ступая по скрипящему дощатому полу. Ни мусора, ни грязи здесь не было, лишь немного пыли. Сказалось наличие прочного замка на двери. Кстати. Надо бы его восстановить. Дабы не искушать местных жителей.

Большую часть помещения занимал исполинский камин – настоящий монстр, внутри которого мог поместиться целый бык. Хм, там действительно находился вертел. Похоже, для быка. В камине лежали загодя заготовленные дрова и целая поленница – рядом. Это хорошо.

Огромные деревянные кресла сбежались к очагу погреться, да так и уснули, не дождавшись огня. Ещё парочка осталась у длинного стола, водружённого на толстые тумбы, напоминающие пни. Впрочем, о чём это я? Это же и есть пни.

На этом описание интерьера можно завершать: голые деревянные стены без украшений, ни малейших признаков ковра или чего-то подобного, закопчённый потолок без люстры – если так обстояли дела у местных богатеев, боюсь представлять дома бедняков. Мама дорогая!

Ещё имелись три двери, но меня заинтересовала та, что у камина, и я направился именно туда. Кто-то легко коснулся моего локтя.

– Не возражаешь? – поинтересовалась Оля. – Как-то мне неуютно. То ли дело в этом месте, где совсем недавно умерли люди, а может просто всё так навалилось, не знаю. Так удивительно и непривычно, будто колокольчики звенят в голове.

– Не бойся, я с тобой, – кожа у девушки оказалась холодной, словно лёд. – Тебе не холодно?

– Нет, – пробормотала она, но тут же прижалась ко мне покрепче, – просто, понимаешь… Не могу объяснить. Скажем, пытаюсь думать о родителях, как они переживают, волнуются… и ничего не чувствую. Даже лиц их не могу вспомнить. А ты?

– Не знаю. Не до этого сейчас, – с каким-то отстранённым ужасом я сообразил, что вся моя жизнь, двумя днями ранее, превратилась в серый туман, разметаемый ветром. – Вот когда всё устаканится, тогда спокойно сядем и подумаем. Хорошо?

– Это – спальня, – вместо ответа констатировала Оля. – Какая огромная кровать! Да мы тут все поместимся.

– Намечается групповуха? – поинтересовался я, и девушка негромко рассмеялась.

Ложе действительно оказалось здоровенной штуковиной, спрятавшейся под балдахином из тяжёлой тусклой ткани. Похоже, траходром прильнул к той стене, где находился камин. Весьма предусмотрительно для дома, где отсутствует иное отопление. Хорошо хоть весна. Ну, или лето.

Кровать оказалась застелена бархатным зелёным покрывалом, и я, отбросив тонкую ткань, бережно усадил Олю, глубоко утонувшую в мягкой перине. Девушка несколько секунд смотрела на меня своими огненными глазами, а потом упала на спину, разбросав руки в стороны.

– Хочется странного, – она зажмурилась, – не пойму. Как будто чего-то не хватает, и на этом месте – пустота, которую нужно срочно заполнить. И плакать хочется…

– Ещё чего не хватало! – я лёг рядом и поцеловал гладкую кожу щеки. Кожа издавала нежный цветочный аромат. Свежо и приятно. – Не переживай: скоро всё наладится. Эта проклятущая штуковина на руке заработает, и мы вернёмся домой.

Ольга повернула ко мне лицо, и я увидел серебристый след, оставленный одинокой слезинкой. Странно всё это выглядело в выцветающем фото окружающего мира. И совсем удивительная вещь: кожа девушки источала слабое сияние, словно была фильтром, удерживающим часть света, притаившегося внутри.

– Ты в это веришь? Ну, в то, что мы действительно сможем вернуться домой?

– Конечно! – быстро ответил я, стараясь не вдумываться, верю ли в это на самом деле.

Оля покачала головой и печально улыбнулась. Свет в её глазах потускнел и умер.

– А мне кажется, мы навсегда останемся здесь. Наверное, должно быть страшно: чужой мир, чужие люди, и мы сами превращаемся в кого-то другого, – Ольга перевернулась и ткнулась лицом в мою грудь. – Но самое ужасное, что мне ни капельки не страшно. Словно всё так и должно быть. Только холод, пустота, и ожидание чего-то непонятного. Наверное, так чувствует себя гусеница в коконе, перед превращением в бабочку.

Я погладил её по голове:

– Ты будешь самой красивой бабочкой на свете. Так тебя и вижу: длинные ослепительно белые волосы, гладкая бледная кожа и огромные глаза на прекрасном лице.

Чёрт, да мне и представлять не требовалось, просто смотреть.

– Ну, ты просто Бледную Госпожу из сказки описываешь.

– А, зацепило!

Оля подняла голову, и её глаза вновь наполнились светом:

– Очень жалко бедных детей. Представляешь, как им одиноко и страшно бродить по тёмным холодным улицам. А там – бандиты, убийцы и прочие мерзавцы. Уж лучше…

– Что?

– Уж лучше эта самая Бледная Госпожа. Вечный сон в облике красивой женщины куда лучше грязного насильника, смердящего смертью.

– Какой кошмар, – я легко коснулся её губ. – Достаточно ужасов на сегодня, пора возвращаться к нашим, пока они не начали паниковать.

Но гора не успела добраться до Магомета, тот её обнаружил первым.

– Ага, – Галя просто излучала концентрированный сарказм, – мы, значит, натыкаемся на открытый подвал, из которого смердит мама не горюй; на кухню с протухшим окороком, а эти два везунчика находят кровать. Пока мы волнуемся и переживаем – не случилось ли с ними чего, они валяются на мягкой перине. А ну, подвиньтесь!

И девушка бесцеремонно плюхнулась между нами, после чего, не секунды не колеблясь, положила согнутую в колене ногу на мой живот. Глаза её при этом сияли, словно два прожектора. Галя собиралась что-то сказать, но не успела: в тёмном проёме двери появилась ещё одна фигура со светящимися глазами.

– Ну, в общем, как я и предполагала, – в голосе Наташи звучало лёгкое самодовольство. – Илья, где ты там? Я же тебе говорила, спальня должна быть именно здесь. Вот это кроватка!

– А в шкафу уже посмотрели? – деловито осведомился Илюха, являясь следом за девушкой. – Дом стоял закрытый, может, остались какие-нибудь ценности? Не хотелось бы начинать продавать золото. Людишки тут больно ненадёжные.

– Кстати о птичках, – я приподнялся, осторожно убрав колено ничуть не смутившейся Галины, – замок я сломал, и теперь нужно посмотреть, как можно запереть входную дверь. Дабы не смущать нашего общего знакомого любителя грустной мистики.

– Кто сломал – тот и чинит, – жизнерадостно откликнулась Галя, – а я тут поваляюсь. Устала я, вся полностью.

– Это да, – Илья потёр лоб и опёрся рукой о стену, – вымотался за сегодня, как скотина. Такое ощущение, будто всего набили ледяной крошкой, а внутренности высасывают через трубочку.

– Есть немного, – поддержала его Наташа и присела на край кровати, – но спать неохота.

Я поднялся на ноги – и вдруг мир перед глазами пошёл мелкой рябью. Огромный двустворчатый шкаф, стоящий в углу, медленно пополз в сторону, и только некоторым усилием воли я смог вернуть ему неподвижность.

– Девочки, поройтесь в сундучке, – сказал я и хлопнул товарища по спине. – Пошли, шер ами. Полюбопытствуем, как можно устранить последствия моего хулиганства. И ещё, нужно как-то обеспечить свет. Если товарищи узреют наши прожектора – запросто обосрутся.

– Я там из кухни притащила два канделябра со свечками! – крикнула нам вслед Ната. – Да и камин можно растопить.

К огромному счастью, в Галькиной сумочке нашлось несколько зажигалок, которые девушка по старой привычке отбирала у своих парней. Нет, возле камина висела какая-то хрень с камешками и промасленной верёвочкой, но как этим воспользоваться, не знали ни я, ни Илья.

Чёртовы свечки в массивных подставках упорно не желали загораться, а только распространяли удушливый смрад какого-то протухшего жира. Илья громко чихал и непрерывно ругался, называя дом самым смердящим зданием на своей памяти.

Никто не побеспокоился закрыть люк в подвал, где нашли своё упоение прежние жильцы, и в кладовой воняло, как в заднице скунса. Люк захлопнули, но очень скоро вновь открыли, чтобы швырнуть вниз злосчастный окорок, найденный в кухонном шкафу. Кусок мяса тщательно упаковали в промасленную ткань, но это не помешало ему вонять, словно стадо дохлых свиней.