Гринвуд - Макс Корбин

Макс Корбин

Гринвуд

Глава 1

На огромном булыжном плацу главной и пока единственной Военной академии Свободного Союза Широв ровными рядами выстроились курсанты. Все в парадной форме, при оружии. По толстой роже генерала Брика было видно – доволен. До революции он успел послужить сержантом и страшно обожал муштру. Именно поэтому, когда стал вопрос о назначении ректора, канцлер выбрал его. Ну, возможно, еще и потому, что в юности часто выпивали вместе.

– Посмотри на них, Лерой.

– Да, сэр.

– Какая осанка. Даже чертовы аристократы не умели стоять так гордо!

– Да, сэр.

– Даже инженеры выглядят вполне пригодно.

– Да, сэр. – Лерой отметил про себя, что генерал в отменном настроении, раз уж даже инженеры не получили традиционного порицания.

– Возможно, даже стоят своих палашей.

– Да, сэр, – еще раз согласился Лерой, после чего мысленно обругал себя и окончательно проснулся. – Но я уверен, что с топорами, как вы предлагали, смотрелись бы еще лучше. – Нелегкое дело – соглашаться с начальством.

– К несчастью, тогда они на офицеров были бы похожи еще меньше.

– Да, сэр.

– Стрелки – вот образец силы и мужества! – Генерал перевел взгляд от серых мундиров инженеров к таким же красным, как его собственный. В отличие от остальных курсантов кроме легкой сабли у каждого стрелка имелось длинное револьверное ружье. С барабаном на семь патронов и длинным стволом, оно было гораздо тяжелее однозарядных ружей пехоты.

– Несомненно, сэр.

Генерал еще раз восхитился высокими стрелками, конечно, не такими высокими, как гренадеры, но сейчас сложно понять, ведь ребята еще растут. Вон Ратлер за последний год вымахал во взрослого гренадера, а отец категорически отказался от перевода. На чужое мнение генералу было откровенно начхать, но герой революции Ратлер занимал пост министра промышленности, не стоило ему перечить.

Брик принялся утюжить взглядом пехоту и артиллерию. Да что там: портупеи начищены, на мундирах ни пылинки, а медные бляхи киверов так сияют на солнце – смотреть больно.

– Красавцы, просто красавцы! – Как Брик ни старался, глаза возвращались к инженерам и выхватывали чернявого парнишку во втором ряду. Ростом немногим меньше стрелков, да и некоторых гренадеров, он совершенно не вписывался в строй. Впрочем, причин оставлять его в инженерах хватало. С легким вздохом сожаления Брик спросил Лероя: – Гринвуд еще безобразничает?

– В этом месяце замечен не был. – Уклончиво ответил Лерой. Он, конечно, подозревал Лиама в паре проделок, но доказательства отсутствовали, а шуточки тянули максимум на детскую шалость.

– А второй?.. С такой неподходящей фамилией.

– Вулфи, Джон?

– Да, он.

– Вулфи лишь подпевала, сэр.

– Хорошо. Но где же черти носят тюремщиков? В свое время я получил пулю в бедро. Оно начинает ныть от долгой ходьбы.

– Приказать принести стул?

– Ты же не хочешь, чтобы я уселся, когда курсанты стоят?

– Но ваше ранение, сэр…

– Я привык терпеть лишения, Лерой.

– Да, сэр, – ответил Лерой и украдкой глянул на огромное выпирающее пузо. Имея такое, тощий Лерой не смог бы простоять и пяти минут.

– Наконец-то перестал пялиться, – сказал Джон. Он находился в первом ряду, поэтому говорить приходилось, не шевеля губами. Впрочем, делал он это мастерски. Вот у Лиама получалось гораздо хуже.

– Думаешь, пронюхал, Волчонок?

– Не трусь, никто не знает.

– Как думаешь, где их берут? – тихо спросил Лиам.

– Кого?

– Ведьм.

– Откуда ж я знаю? – Так же тихо прошептал Волчонок.

– Шестнадцать лет после революции прошло, а они все никак не переведутся. Я думал, крысы всех переловили.

– Заткнитесь оба, – прошипел стоящий рядом Кэвин. – Вечно от вас одни проблемы. Не дай бог, наставник услышит – опять половине взвода плетей выпишет.

– Ты бы лучше пятно с формы счистил, – поддел Лиам.

– Где? – В голосе Кэвина зазвучала явная паника. Он стоял в первом ряду, а Брик мог и за меньшее выпороть.

– Не тупи, – успокоил Джон. – Лиам пугает.

– Чтоб вас… – Кэвин так разозлился, что едва не плюнул под ноги прямо на глазах у Лероя. А тот не меньше Брика любил раздавать курсантам плети.

– Если б не чертова ведьма, могли бы отправиться домой уже с утренним дилижансом, – подосадовал Лиам.

– Тебе совсем не жалко? – спросил Волчонок.

– С чего бы мне жалеть какую-то старуху?

– Мой друг бессердечен.

– Волчонок, ведьма – не человек.

– Никто не заслуживает сожжения живьем.

– Вот сейчас и узнаем. Слышишь?

За спинами курсантов зазвенели подковы, и тут же послышался грохот выехавшей на булыжную мостовую кареты. Несмотря на длительное ожидание даже такие смутьяны, как Вулфи и Гринвуд, не посмели развернуться и посмотреть. Их спины и так довольно хорошо познакомились с плетями мистера Донована. А поэтому порки по возможности старались избегать.

Карета миновала ровные ряды курсантов и остановилась возле группы наставников. Генерал со своим адъютантом держались особняком. Первым из кареты выскочил здоровенный судебный пристав в древней церемониальной треуголке, с окованной медью палицей на поясе. В отличие от пыльной треуголки медь палицы хоть и темная, но синевой не отливала. Похоже, пристав чистил оружие чаще шляпы, а может, и не чистил – использовал по назначению. Убедившись, что добрался в нужное место, пристав сунул руку в карету и рывком выудил оттуда совсем еще юную белокурую девчушку.

– Господи, да она моложе нас! – ошарашенно прошептал Волчонок, отчетливо шевеля губами.

– А ты думал, ведьмы рождаются старыми? – резонно возразил Лиам, хотя и сам ожидал увидеть старуху. – Наверное, дочь дворян, не успевших сбежать на Дикий континент.

– Лиам, она ребенок!

– Она молодая девушка. Примерно на два года моложе нас.

– Не думаю, что ей уже есть четырнадцать.

– Законникам виднее. Кроме того, посмотри: кляп, повязка на глазах, колодка на руках. Они не знают, как она колдует и чего можно ждать. Ведьма не из джентри[1], а из пэров[2]. Наверняка даже уши забиты воском и ватой, чтобы не услышала лишних имен, не прокляла перед смертью.

В животе Лиама запорхали бабочки. Верный признак жуткой головной боли, что приходит, если долго не принимать лекарства. Боль бывала настолько сильной и резкой, что Лиам мог прийти в себя на земле в неизвестном месте, не помня о том, что делал и почему здесь оказался. Вот уже три года он прятал недуг от всей академии. Нередко при помощи Волчонка.

– К черту! – рыкнул Лиам и постарался посильнее разозлиться. Иногда злость помогала прогнать боль. А вот Волчонок записал последнюю фразу на счет ведьмы.

Пристав подвел девушку к высокому каменному столбу и со сноровкой привычного человека в несколько движений опутал цепями. Девушка, почувствовав неладное, дернулась было бежать, но пристав опередил. Схватив за шкирку, швырнул пленницу на грубый деревянный помост около столба. Свободной рукой закрепил цепи высоко на стальном крюке и сделал два шага назад. Посмотрев, как девушка извивается, пытаясь освободиться, он одобрительно кивнул.

Теперь в дело вступил местный завхоз мистер Донован – человек грубый, недалекий, любящий человеческие страдания так же сильно, как и картофельный самогон. Донован расплескал на помост полбанки керосина, подумал, плеснул еще и на платье девушки. Остатками обрызгал сложенные вокруг помоста вязанки хвороста. Нужно, чтобы сразу занялся сильный огонь, иначе толстые поленья под помостом не разгорятся, а Донован не хотел опростоволоситься.

– Готово, сэр, – обратился он к генералу.

– Поджигай, – разрешил тот и приготовил надушенный моднейшим парфюмом платочек.

Прежде чем зажечь костер, Донован ударил-таки лицом в грязь. Так хотел, чтобы все прошло идеально, но сломал три спички и только с четвертого раза поджег хворост. Дальше пошло правильно. Огонь разгорелся мгновенно и с такой силой, что представление закончилось уже через двадцать минут. Вопреки всеобщим ожиданиям девушка не кричала. Жар и боль убили ее быстрее, чем перегорели завязки кляпа. Получилось слишком тихо и буднично. Даже костер не трещал – едва взвившись, пламя загудело. Завхоз использовал самые сухие и быстрогорящие дрова, щедро пересыпав их древесным углем. Пламя взвилось гораздо выше старых каштанов, что окружали плац, поэтому курсанты так и не почувствовали пресловутого запаха горелой плоти, да и генерал зря доставал платок. Дыма почти не было, а тот, что был, ушел в небеса.

Когда от дерева остались только угли, а самые длинные языки пламени едва доставали до раскаленного стального крюка, Брик кивнул горнисту, чтобы трубил отбой. Курсанты начали расходиться, только Волчонок завороженно смотрел на горящие останки, болтающиеся на оранжевых от жара цепях.