Леди и война. Цветы из пепла - Карина Демина

– Бегать я не стану.

Существо сидело, глядя на хозяина снизу вверх, с восторгом, обожанием почти.

– Это разумно. Карто, конечно, сдерживают свои инстинкты, но порой… не хотелось, чтобы они вас повредили.

Они? Значит, кроме этого есть и другие? Ну да, конечно, есть… где-нибудь за шатром прячутся. Или не прячутся, но растворились в этом странном зыбком воздухе, пропитанном сандаловой вонью. Меррон помнит, как шатер возник словно бы из ниоткуда. А твари, поди, поменьше шатра будут, и скрыть их легче.

– Хотите рассмотреть его поближе?

…издевается?

– С удовольствием.

Толстяк щелкнул пальцами, свистнул и указал на Меррон.

– Сообразительны. Исполнительны. Покорны. Пожалуй, единственный существенный их недостаток – недолговечность. Три-четыре года жизни, и все. А найти подходящий материал для изготовления качественного карто не так и просто.

– Мне казалось, с трупами проблем нет.

Существо приближалось медленно, позволяя оценить себя, и в плавных его движениях виделась скрытая угроза. Оно остановилось на расстоянии вытянутой руки, настолько близко, что Меррон ощутила знакомый запах формалина, исходивший от кожи. И серы. И трав, но каких именно – разобрать сложно.

– О, милая дева, при чем здесь трупы? – Харшал развел руками, позволяя просторным рукавам своего одеяния соскользнуть. Обнажившиеся предплечья были заключены в проволочные каркасы, опутаны тончайшими трубками, по которым циркулировала желтоватая жидкость. Трубки пробивали кожу и вырастали из нее. – Трупы – не самый лучший материал для подобного рода экспериментов. Обратите внимание, сколь совершенен он…

На утопленника похож, но все же менее отвратителен, нежели его хозяин.

– …мы придаем слабому и несовершенному телу подвижность. Его приходится разбирать, растягивать суставы, разрывать те никчемные связки, которыми одарила нас природа, заменяя иными, более прочными. Усиливать мышцы. Перекраивать легкие. Пускать вместо крови золотую лимфу, что дает жизнь любым сотворенным созданиям. Мы вытаскиваем внутренности, ведь карто не нужны пищевод, желудок, кишечник, неудобная печень, почки… они несовершенны. Мы заменяем их иными структурами, куда более эффективными. Обратите внимание на голову.

Существо потянулось и наклонилось, почти положив голову на колени Меррон, демонстрируя потемневшую пластину, прикрученную к кости четырьмя болтами.

– Мозг – весьма сложный инструмент, но мы умеем изменять его. Карто не способны испытывать страх или сомнения, они не ведают душевных терзаний, не способны затаить обиду, разозлиться… мы лишили их эмоций, зато дали иные возможности. Руку.

Карто вцепился в запястье и дернул так, что Меррон зашипела от боли. Темный коготь вспорол кожу, и на длинный узкий язык упали несколько капель крови. Тварь зажмурилась.

– Он запомнит ваш вкус, и запах, и саму вашу суть, которая в крови прописана, – заметил маг, улыбаясь благодушно. – И если все-таки тебе вздумается бежать, найдет.

Холодные скользкие пальцы разжались.

– С мужскими особями работать не так интересно. А вот женские… женщины куда выносливей мужчин. И полезнее. Ты не представляешь, насколько удивительными возможностями тебя одарила природа. Только женщина способна дать истинную жизнь. Какую… другой вопрос.

Не мертвец, значит… значит, они берут живых людей и делают вот это?

– Вы пытаетесь меня напугать?

Уж лучше умереть, чем превратиться в карто. Или в нечто подобное.

У Меррон в сапоге есть нож. До сердца не добьет, клинок коротковат, но если вскрыть горло… сонную артерию… пусть догоняют на том свете.

– Конечно, милая дева, я пытаюсь тебя напугать. – Харшал одернул рукава. А насколько сам он живой? – И если в тебе есть хоть капля разума, ты будешь бояться.

– Зачем?

– Затем, чтобы твой страх удержал твоего друга от глупостей. А если страха будет мало, то… да, ты правильно угадала. Карто делают из живых людей, и до самого последнего момента эти люди остаются в сознании. Не потому, что нам нравится издеваться над разумными существами…

А ему нравится. Лично ему, толстому, но уже совершенно недружелюбному Харшалу-как-его-там, мастеру, эмиссару и чужаку, что разглядывал Меррон с интересом, но не тем, который она выдержала бы.

Как-нибудь, но выдержала бы.

– …но боль привязывает. В какой-то момент она превращается в удовольствие, их же ненависть становится любовью. Не выходи из шатра. Одежду и еду тебе принесут. Будь добра, прояви благоразумие.

Он ушел, а карто остался.

Сидел, уставившись на Меррон, смотрел и улыбался.

Благоразумие, значит…

…бояться.

…и ждать, когда же Харшал решит, что страха недостаточно.

Завтра? Послезавтра? Дня через три-четыре? Или его терпения хватит недели на две?

Дар вернется. Он ведь обещал. И значит, сдержит слово. Надо просто не думать о плохом.

Не получалось.

Ей и вправду принесли еду – жирную кашу из белой мягкой крупы, которая не имела вкуса, сухие лепешки с острой чесночной посыпкой и свежий сок. Меррон заставила себя есть, отчасти потому, что карто, устроившись на ковре, следил за ней и, вероятно, заупрямься она, накормил бы силой. Отчасти поэтому упрямиться было глупо. Если с ней захотят что-то сделать, то сделают без ядов и магических зелий.

– Все, я поела. Спасибо большое. – Меррон вспомнила, что тетушка учила быть вежливой с людьми, вне зависимости от их положения. Но карто не был человеком.

Он забрал посуду и исчез, чтобы вернуться со свертком.

– Это я не надену!

Карто заворчал.

– Я не ношу такое!

Покачнулся, точно потерял вдруг равновесие, но вдруг оказался рядом. Настолько рядом, что Меррон затошнило. Поднявшись на ноги, карто подцепил рубашку скрюченным пальцем и дернул.

Он и вправду разумен.

Демонстрирует силу.

Проводит твердым когтем по шее, и намек этот не понять невозможно.

– Я… я все поняла. Отойди. И отвернись, пожалуйста.

Отошел, но не отвернулся.

Одежда… это же ерунда. Замерзнуть она не замерзнет. От голода умереть тоже не дадут. И значит, в какой-то мере жизнь удалась. А что в широченных штанах из тонкой ткани и маечке, которая едва-едва грудь прикрывает, Меррон неуютно, так это мелочи.

Она кое-как завернулась в длинное полотнище густого лилового оттенка. А туфли без задников, но с закрученными носами и вовсе хороши. Конечно, в таких только по шатру и гулять, но Меррон дальше и не надо.

– Доволен?

Определенно карто был доволен, оскалился и язык в ноздрю засунул, небось одобрение выражая. Но главное, что из шатра убрался вместе со старой одеждой. Хорошо, что нож Меррон переложила под подушки. Карто не заметил? Вряд ли, скорее не придал значения.

Меррон легла и, подтянув ноги к груди, обняла колени.

Не стоит думать о том, что может случиться… а о чем тогда? О чем-нибудь приятном.

О доме, например.

…какой у протектора может быть дом? Не тот, в котором ей было бы уютно. Меррон представляла себе обыкновенный, небольшой, но чтобы сад, и яблони, и растреклятые розы, до которых у нее вечно руки не доходили, и чтобы в саду беседка стояла, белая… летом в беседке самое то – чай пить, с медом, орехами и пряниками.

Чушь какая.

Что она о протекторах знает? Ничего. Но вряд ли они станут чаи в беседках распивать. Да и сама она не годится на роль жены. Нужна леди, а Меррон… из нее не получится. Вообще, если разобраться, она давным-давно мертва и похоронена. Не лучше ли для Дара будет не возвращаться? В мире множество женщин. Красивых. Умных. Чтобы манеры и характер, как в тетиной книге написано, чтобы прелесть ума, тонкий склад души и несомненное глубокое уважение к супругу. Еще, кажется, про добродетельность упоминалось вместе с благовоспитанностью. А Меррон вести себя не умеет. И вечно злится без причины.

Она уснула, прикусив ладонь, чтобы не разреветься от жалости к себе…

Сон не принес облегчения. Стало хуже.

И день тянулся неимоверно долго.

Следующий за ним – еще дольше…

…и потом тоже.

Меррон устала отмечать дни, завязывая узелки на шелковой веревке. Каждый новый пугал тем, что вот сегодня Харшал поймет, что за ней не вернутся.

Что тогда?

И нож, который Меррон носила с собой, уже не скрывая – в нынешнем ее наряде было сложно что-то скрыть, – подсказывал выход. Больно не будет… будет, но не настолько, чтобы не выдержать. Все лучше, чем нежитью становиться.

Вот только решимости не хватало.

Когда узелков стало много – Меррон не желала считать их, на лагерь напали…

Ее разбудил шорох. Спала Меррон чутко, иррационально надеясь, что если вдруг за ней придут ночью, то она успеет проснуться и ударить себя ножом.

Шелковый полог пробила стрела с огненным хвостом, она уткнулась в подушку, и подушка вспыхнула. Рассыпались искры, оставляя ожоги на белом ковре. И тонкие плети пламени поползли по стенам шатра. Снаружи доносились крики, вой, лязг какой-то и вовсе непонятный грохот. Горели повозки и самый дальний из шатров, тот, в котором Харшал больше всего времени проводил. Мелькали тени лошадей, людей и нелюдей. Стрелы полосовали ночь. Что-то хрустело… ломалось…