Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива - Юрий Ценципер

Единственно, что необходимо мне, – это жить вместе, и, по-моему, сейчас нет никаких серьезных причин для того, чтобы этого не сделать…

Если ты не едешь в Казань и не заберешь, значит, с собой Юру, сделай немедленно следующее: собери Юре вещи, зашей их в мешок, надпиши – 7-й отряд и отнеси секретарю комсомола завода. Положи ему туда: 1) фуражку, тапочки, рубашку (лежат вместе на полке в гардеробе), купи ему какие-нибудь простые штанишки, 2 пары чулок, 2 пары носков, какие-нибудь резинки и галоши на 33-й размер ботинок, может, и зимнее пальто туда положить. Коричневые брюки нужно немного починить (попроси Надю или кого-нибудь). Милый, сделай это обязательно и побыстрее. Напиши ему хорошее письмо, узнай о нем все, нужно будет уплатить за него деньги. Я очень жалею, что не взяла его с собой, – так у меня сердце за него болит, сама, дура, уехала, а его бросила.

Юра находится в пионерском лагере. По возрасту его надо было определить в самый младший отряд, но, так как он был уже пионер, его зачислили к более старшим ребятам. Поэтому чувствовал он себя довольно неуютно.

Позже он вспоминал:

На концерте художественной самодеятельности я прочел наизусть пушкинскую сказку “О мертвой царевне и семи богатырях”. Что-то помнил, что-то доучил, но выступил хорошо, хвалили.

Двадцать второго июня всех неожиданно собрали на общую линейку вокруг стоящего в центре флага. Старший пионервожатый сообщил о начале войны. Многие, особенно младшие, не очень понимали, что это такое, но я запомнил слезы в глазах вожатых. Недели через три принялись копать траншеи.

Отец приехал 19 июля. Я не видел родителей, ничего о них не знал больше месяца. Вдвоем бродили по лесу, собирали малину, потом купили в деревне молока. На другой день уехали в Москву.

Ночь первой бомбежки Москвы – 22 июля – они провели в Загорянке, на даче близкого родственника, Наума Перепелицкого. Он был преуспевающим работником торговли, ездил с Микояном в командировку в США, какое-то время был директором Елисеевского гастронома.

Когда по радио объявили, что надо спускаться в бомбоубежище, Наум ушел туда, а Юра с отцом остались на втором этаже дачи, слышали взрывы, следили за лучами прожекторов. Потом они несколько дней жили у Наума на улице Кирова (теперь Мясницкая), а по ночам спускались в убежище – на станцию “Кировская” (сейчас “Чистые пруды”).

Письмо от Аси:

Мой родной, милый, любимый мой Мишунь! Как тоскливо тянутся эти дни, уже прошло 8 дней, как эти сволочи рвутся к Москве, сбрасывают бомбы, и я ничего от тебя не имею. Сегодня получила письмо от 16/vii. Мой родной, пиши мне ежедневно открытки, очень прошу тебя об этом. Какой ненавистью полно мое сердце к этим извергам, я не сомневаюсь в их разгроме, но скорей-скорей бы это произошло.

Мой мальчик! Я думаю, что сейчас самое лучшее для тебя, для всех нас и для всей страны будет, если ты приедешь сюда. Здесь кипит очень важная работа, и ты мог бы принести огромную пользу. Бронислава говорит, что устроит тебя на партийную работу, в таких людях сейчас здесь большая нужда, т. к. все ушли на фронт. И я думаю, если тебя в армию не взяли, то именно на партработе ты сумеешь принести наибольшую пользу нашей стране.

Жизнь здесь дорогая, но жить можно. С жильем можно будет как-нибудь устроиться (вообще-то это очень трудно, т. к. сюда приехало много учреждений и людей). Нужно только сняться с учета, и неплохо будет, если тебя направят сюда (иначе будут затруднения с пропиской).

Он отвечает, что будет заниматься гражданской работой, а пока выполняет отдельные задания райкома. Из отпуска его не отзывают.

А дела наши идут в гору, и какие бы еще удары нам ни предстояли, победа, вне всякого сомнения, будет за нами. И какая победа!

Рассчитывая на скорую победу, он не торопился принимать решение ехать в Казань, считая, что в Москве он сможет больше себя проявить.

От Аси, в минуты тоски и неведения, о чем-то, только им понятном:

Мишунька, мой милый. Ох, и скучно мне без тебя и Юрчика. Как подумаю о вас, так и сердце сжимается. Повидать бы вас, прижаться к тебе, мой милый. Как хорошо в разлуке, все плохое забылось и помнится только хорошее, теплое. А ведь его не так уж много было в этом году. Неужели я во всем виновата, а ты ни в чем? За все эти недели я не получила от тебя ни одного теплого письма, да и строчки ни одной ласковой, не было ни тепла, ни ласки и между строками. В чем дело? В длинные бездеятельные вечера много об этом думаю. Или действительно чужими стали, или…

Несмотря на колебания, отец начинает готовиться к отъезду вместе с Юрой в Казань. Он пишет заявление в РОНО Сталинского района Москвы:

Секретарю парторганизации СтальОНО – т. Ленской

Прошу меня снять временно с партийного учета в связи с необходимостью выехать из Москвы.

Я 1/vii поступил добровольцем в ополчение. 11/vii из-за болезни был оттуда отчислен. С этого времени я болею. 28/vii меня освободили по этой причине от работы в системе СтальОНО. Я выезжаю в г. Казань.

Член ВКП(б) с мая 1941 г. М. Ценципер.

Поперек заявления резолюция:

Парторганизация не возражает против снятия с учета совсем. Временно снятие на усмотрение РК ВКП(б).

Никаких билетов в плацкартные вагоны в эти дни достать было невозможно. 3 августа Юра с отцом на поезде, состоящем из одних теплушек, выехали в Казань. Теплушка была переполнена, а дорога заняла не одни сутки, как раньше, а больше трех.

В это время Тарас, Женя, Леонид находились в действующей армии. Анатолий, подрывник-минер, взрывает мосты, заводы и другие объекты, чтобы при нашем отступлении они не достались врагу.

Двадцать второго июня Ася была в Москве, Миша – между Москвой и Севастополем, Володя – в Севастополе, Юра – в Подмосковье, но 6 августа семья снова собралась вместе. С начала войны прошло сорок шесть дней, до ее конца оставалось 1372.

Глава 4

Дербышки

Через десять дней после приезда в Казань, не без помощи Брониславы, Михаил Ценципер был назначен директором 101-й школы Молотовского района Казани. На самом деле школа располагалась в двадцати пяти километрах от города, в поселке Дербышки. Если не останавливались редкие поезда, платформа поселка с названием “Вагонстрой” всегда была безлюдна. Рядом – большой сосновый лес.