Счастливая семья (сборник) - Маша Трауб

– Прекрасный лук! – восхитился Эрос. – А покажи мне стрелы!

Но тут вмешалась мама, которая сказала, что нам пора завтракать и она с радостью продолжит знакомство в другое время. Сосед раскланялся как можно более вежливо и ушел. Тетя Наташа взяла бутылку воды, сделала глоток и поперхнулась – пришлось ее долго стучать по спине. Так на нее подействовал новый знакомый.

Мы позавтракали, собрались и вышли на пляж.

– А давайте пройдем другой дорогой, – предложила мама и, не дожидаясь нашего согласия, свернула в сторону заброшенного дома. Нам пришлось следовать за ней.

– Почему? – спросил папа.

– Что-то он мне не нравится, – сказала мама про нового соседа, – слишком подозрительный.

Мы делали вид, что проходим мимо дома, как будто гуляем, не обращая ни на что внимания. Но, естественно, тянули шеи и разглядывали участок. Птицы действительно тихо сидели в своих загонах. На веранде, помимо банок с краской, появились доски, мешки с цементом и прочие необходимые для ремонта принадлежности. Но они были разложены так аккуратно, что создавали лишь видимость бурной деятельности.

– Очень странно, – сказала мама.

Следующие несколько дней соседу удавалось в полной мере исполнять данное обещание – он не тревожил нашу жизнь шумом. Правда, зачастил к нам в гости с невинным вопросом – может ли он сегодня побеспокоить нас шумом дрели буквально на полчаса? Тетя Наташа продолжала падать в обморок при виде Эроса, а мама все больше настораживалась. Они даже поругались.

– Какой мужчина! – восклицала тетя Наташа.

– Странный, очень странный, – отвечала мама.

– Тебе все кажутся странными, если речь идет о моей личной жизни, – возмущалась тетя Наташа.

– Так и есть. И, как правило, я оказываюсь права.

– Только не в этот раз. Я сердцем чувствую, что это – моя судьба. А имя? Эрос. Это же любовь. Символ. Знак!

– Мне он не нравится, – сказала мама, – он странно смотрит на моих детей.

– Он просто их любит! Есть мужчины, которые способны полюбить ребенка!

– Я не хочу, чтобы он любил моих детей.

– Ты просто на него наговариваешь. Твоя подозрительность мешает тебе разглядеть в людях хорошее!

Но я был совершенно согласен с мамой. Этот Эрос проявлял слишком активный интерес к Симиному ящику с игрушками, особенно к луку со стрелами. Столь же бурный интерес у него вызывал мамин шкафчик со всякими кухонными мелочами – резинками, пакетами для завтрака, силиконовыми формами для выпечки.

– Маньяк, – сделала вывод мама, застав Эроса копающимся в ее кухонном ящике. Тот, правда, немедленно восхитился мамиными кулинарными талантами и изъявил желание попробовать ее кексы, о которых говорят уже во всей деревне.

– Это он еще мою запеканку и ватрушки не пробовал! – воскликнула Наташа и кинулась замешивать тесто. Мама застонала – на такие банальные уловки она не попадалась.

– Больше я его в дом не пущу, – заявила она.

– Тогда уйду я! – Тетя Наташа схватилась за сердце.

– Куда? В загон для индюков?

Тетя Наташа принялась вымешивать тесто, назло маме, чтобы доказать, что Эрос – честный и порядочный человек. Очень добрый и чувствительный. Любящий детей и животных.

– Хорошо. Давай спросим у Теодоры, – предложила мама, – она наверняка все знает.

На следующий день мама сидела на лавочке под подсолнухом и шепталась с Теодорой. Сначала хохотала старуха, а мы стояли раскрыв рты, поскольку Теодора никогда не смеялась, даже не улыбалась. А потом начала хохотать мама. Да так, будто ее щекотали. Она чуть под лавку к ногам Теодоры не свалилась, корчась от смеха.

– Что, что она сказала? – требовательно спрашивала тетя Наташа у мамы, но та продолжала всхлипывать, икать и заикаться.

– Пойдемте, сами все увидите, – сказала она наконец.

Мы свернули в другую сторону и подошли к заброшенному дому. И застали соседа, можно сказать, врасплох.

Если опустить все подробности и разговоры, а также всеобщий истерический хохот и последующее распитие вина на террасе, заваленной для красоты стройматериалами, то выяснилось следующее.

Эрос, по его словам, был единственным в Греции спортсменом в таком редком виде спорта, как стрельба по мишени. Но не из пистолета, а из самодельной трубки. Причем плевками.

– О, мы так в школе бумагой плевались, – обрадовался папа, а Эрос обиделся. Он считал, что этот вид спорта, по которому проводятся даже соревнования, скоро непременно станет олимпийским. Ведь уже сейчас проводятся соревнования, и он непременно должен на них попасть. Поэтому ему нужно много тренироваться и усовершенствовать свое орудие. Для плевков он использовал стрелы из детских наборов с резиновой присоской на конце. Но мечтал изобрести свой собственный прицел, в котором было бы учтено все – вес присоски, длина стрелы, поправка на ветер, и оптика была бы как в микроскопе, а не как в подзорной трубе.

Эрос отдавался своему хобби со страстью. Этим и объяснялся его интерес к Симиному луку со стрелами, моей подзорной трубе и маминым резинкам для кухни. Эрос хотел сделать так, чтобы детская стрела с присоской крепилась к телескопу и составляла одно целое со стрелком. Он мечтал создать автомат Калашникова из детского лука. И считал, что именно мы – соотечественники великого изобретателя, русские, – должны помочь ему создать идеальное оружие, с которым он сможет выйти на международную арену.

Мама, успокоившись, разрешила Эросу приходить и брать то, что может ему потребоваться, – прищепки, веревку, магниты с холодильника, резиновые присоски в ванной, чтобы Сима не поскользнулась, и даже сломанные детские стрелы. Эрос пообещал маме свою первую победу посвятить ей. Зато тетя Наташа была оскорблена в лучших чувствах. Она заявила, что видеть не может этого проходимца и балабола, этого бездельника и ловеласа. И демонстративно скрывалась в комнате, когда заходил Эрос. Впрочем, в одном тетя Наташа оказалась права – Эрос действительно любил детей и позволял нам с Симой помогать ему придумывать ружье и наблюдать за его тренировками – плевками по мишени.

Финита по-прежнему вызывала у мамы головную боль. Поскольку после маминой жалобы домработница мыла под кроватями, теперь она совершенно игнорировала пыль на мебели. До этого она вытирала пыль, но не мыла под кроватями. Поэтому мама лично ходила с тряпкой и вытирала грязь там, куда до нее вообще никто не добирался.

– Нет, я с ней все-таки поговорю, – настраивала сама себя мама, – вот в следующий раз и поговорю.

В следующий раз Финита пришла не с пустыми руками, а с огромным настенным календарем. Мама испугалась, что домработница сейчас прикрепит его на стену, но у той были другие планы. Финита показывала маме на цифры и дни недели и спрашивала:

– Финита три дэйз?

– Ноу, – отвечала мама, – мы не уезжаем.

– Завтра? Неделя? – Финита тыкала пальцем в календарь и произносила новые для себя слова.

– Ноу! Не уедем! – Мама пролистнула несколько страниц и ткнула пальцем в декабрь. Чтобы объяснить Фините, что мы пробудем здесь долго.

Домработница посмотрела на календарь, и ее стал душить истерический смех. Она похлопала маму по плечу и подняла вверх большой палец, давая понять, что оценила шутку.

Мама тяжело вздохнула и отложила разговор про пыль на тумбочках.

Стало совсем жарко. Папа при малейшей возможности скрывался в доме, выставлял кондиционер на плюс 18 и то и дело щупал затылок. Папа утверждал, что его голова нагревается даже через потолок. Мама же от жары становилась вялой и ласковой, позволяя нам заниматься чем угодно. Лишь бы тихо.

На столбах в деревне опять появилось объявление. Как перевел нам Василий, там говорилось, что в прошлый раз не отключили, не смогли, поэтому, уж извините, отключаем сейчас. Но мама твердо решила проигнорировать объявление и больше не устраивала домашних заготовок на неделю вперед. И нисколько не удивилась, что свет опять не отключили.

Папа опять прыгал на волнах с Симой и оглох. Ему в ухо попала вода. Он утверждал, что сразу в оба уха, и усердно скакал то на одной ноге, то на другой, но ничего не помогало. Мама же не спешила его лечить, поскольку нашла новое положение папы очень удобным для семейной жизни. Мама задавала ему вопрос, и папа на всякий случай соглашался, не понимая даже на что. Но потом, когда мама уже успевала забыть, о чем они говорили, вдруг высказывал свое мнение. В принципе он разговаривал сам с собой. При этом постоянно ковырялся то в одном, то в другом ухе, что очень раздражало маму. Чтобы избавиться от ушных пробок, папа широко открывал рот, и мама опасалась, что он вывихнет себе челюсть. Не говоря уже о том, что сам вид папы, который сидит, засунув указательный палец в ухо и открыв рот, с точки зрения мамы, очень пугает детей.

Хворь навалилась не только на папу, но и на дядю Борю, который подвергался яростной атаке пчел. Стоило ему выйти из дому, как его жалила пчела. Мы с интересом смотрели, как у дяди Бори раздувается то нога, то рука, то шея. В аптеке, куда мама ездила регулярно за таблетками и мазями, считали число укусов и удивлялись, как дядя Боря еще не умер от анафилактического шока. Дядя Боря же удивлялся, почему вдруг все подняли такую панику.