Счастливая семья (сборник) - Маша Трауб

Мама очень переживала, что мальчик стоит под окнами голодный, и готовила с расчетом на еще одного ребенка. Муха отказывался есть, и мама не находила себе места. Ее сердце успокоилось после того, как она обнаружила, что поклонник ободрал ветку инжира, к которой мама запретила прикасаться, дожидаясь спелости. Муха объел всю.

Благодаря Мухе наш дом все время был в цветах. Он приносил Симе то один цветок, то осыпал порог лепестками роз, ободрав все мамины любимые розовые кусты. Оставалось только догадываться, откуда он узнал про лепестки, которыми мы уже отплевывались и выметали веником, как уборщица после свадебной церемонии в загсе.

Сима была равнодушна к лепесткам, но ей нравились цветы – розовые, красные, белые бутоны с остроконечными листьями, которые Муха каждое утро выкладывал перед нашей дверью, точно перед монументом. У нас с папой были другие ассоциации, но мама велела нам молчать и не травмировать детскую психику.

Кульминация наступила в тот день, когда к нам в гости заглянула соседка с семимесячной девочкой. Чтобы развлечь малышку, мама дала ей в руки цветок из вазы и увидела ужас в глазах у ее матери.

– Брось немедленно! – заорала милая соседка и посмотрела на нас так, будто мы собирались убить ее дочь. Мама уронила цветы, а заодно и вазу.

Соседка рассказала, что цветы, которые так нравились маме и Симе, букеты, которые складывал к нашим дверям Муха, – ядовитые. Олеандр. И если случайно выпить воду, в которой они стояли, можно отравиться. А если выдавить сок, наступит немедленная смерть. Диарея и кома.

– А что сначала? – уточнил я. – Кома или диарея?

Соседка схватила дочь и ушла.

– Между прочим, таким же действием обладают ландыши, – крикнул я вдогонку, – это очень сильный яд. Кстати, их можно выращивать и в домашних условиях. Даже в Москве.

Соседка уже стремглав бежала по дорожке от нашего дома.

– И что теперь делать? – спросил папа, когда сгреб очередной букет ядовитого цветка, о котором мы теперь знали, что это – олеандр и вызывает кому.

– Давайте договоримся, что не будем пить воду, в которой они стояли, – предложила мама, как будто до этого мы только и делали, что пили из вазы. – И предупредим родителей Мухи.

На следующий день, когда мы зашли в местный магазинчик за хлебом, от нас шарахнулась еще одна соседка, а знакомая бабуля поцокала языком. Как всегда, самыми большими сплетниками оказались мужчины – хозяин магазина рассказал, что наша мама – известная отравительница. На нашем участке не осталось ни одного олеандра – все стояли ободранные (что было чистой правдой – Муха постарался). И мама умеет варить ядовитое варенье из цветов (на самом деле мама варила варенье из розовых лепестков, чтобы они не пропали. А до этого успокаивала мужа Эммы, который страдал из-за своих роз, но был тронут романтической историей о влюбленном Мухе). По утрам мы выметаем негодные цветы (что тоже было правдой). И весь дом у нас в олеандрах (нечего возразить).

Мама уже готовилась к тому, что ее сожгут на костре, как ведьму, но, на наше счастье, Муха разлюбил Симу, хотя она этого так и не заметила. Зато заметила мама, раздвинув занавески и не увидев привычной фигуры под окнами. Заметил и папа, который открыл дверь, автоматически протянул руку, чтобы забрать букет, и увидел чистый пол без единого лепестка.

В дом, через три от нашего, въехали новые жильцы. На террасе стояла девочка с кожей молочного цвета, по виду – ровесница Мухи. В руках она держала букет из веток олеандра. В этот момент раздался женский крик – по всей видимости, мама девочки вышла из ванной, открыла ставни в комнате и увидела под окнами мальчика. А папа в нерешительности стоял на ковре из розовых лепестков, лежащих на террасе.

А у нашей мамы появилась новая угроза, которая заставляла всех нас быстро заправлять постели, садиться вовремя за стол и выполнять остальные поручения. Достаточно было сказать одно слово: «Олеандр». Если не действовало, мама обещала подлить нам в суп сок ландыша.

Однажды на всех столбах в нашей деревне появилось объявление. Поскольку объявления и рекламные плакаты не обновлялись годами, то свежее бросалось в глаза. Вся улица была празднично украшена белыми листочками, которые трепетали на ветру. Мама немедленно подошла к столбу и попыталась прочесть, что написано. Но кроме даты, которая не читалась, поскольку была заляпана то ли птичьим пометом, то ли клеем, понять было ничего нельзя, хотя мама усердно изучала греческий алфавит и гордилась своими успехами. Мама начала волноваться, поскольку никто из местных не обращал никакого внимания на столбы – объявления, казалось, никто, кроме нас, не заметил. Мама же считала, что подобные листовки не предвещают ничего хорошего.

– Что здесь написано? – хватала мама за руку местных жителей. Те нехотя подходили к столбу и надолго застывали, будто видели незнакомые буквы. После чего хмыкали и уходили, оставив маму в недоумении.

– Теодора, что здесь написано? – предприняла мама еще одну попытку.

Старуха, как всегда, сидела, облаченная во все черное, на лавочке во дворе и стерегла подсолнух. Мимо проходила ее то ли невестка, то ли золовка, так же одетая во все черное, несмотря на относительную молодость. Относительно Теодоры, конечно же. Та кивнула родственнице, чтобы помогла нам с чтением. И невестка-золовка старательно уставилась на столб.

– Интересно, а в каком возрасте они начинают носить черное? – спросила мама саму себя. Этот вопрос интересовал ее больше, чем объявление.

Родственница Теодоры прочла объявление и пошла доложить старухе. Та выслушала, хмыкнула, тяжело поднялась, стукнула палкой в землю в знак возмущения и пошла в дом.

– Теодора! – закричала мама. – Что там написано?

– Ничего хорошего, – ответила та.

Но мама не оставила попыток узнать о содержании объявления. И вместо пляжа отправилась в таверну к Василию. Мы, естественно, потащились следом, поскольку нам всем было любопытно.

Таверна официально открывалась в 12 часов дня. Мы заявились в начале одиннадцатого. Дверь была, естественно, открыта. Мама по-хозяйски зашла внутрь и позвала: «Василий! Антонио!»

Навстречу ей выбежали дети – и Василия, и Антонио, и Сима немедленно увязалась за ними. В результате мы лежали на собственном пляжике при таверне. Папа пил узо с Антонио. Мама и тетя Наташа наслаждались кофе, собственноручно приготовленным мамой Василия. Я помогал Василию принести дрова, расставить посуду. Дядя Боря с папой Василия играли в шахматы. Мы уже и забыли, зачем пришли.

– А что написано на столбах? – Мама очнулась первой.

– Я еще не выходил, – отмахнулся Василий.

– Может, что-то важное?

Василий покорно вышел из таверны, чтобы удовлетворить мамино любопытство.

– Ну что там?

– Да как всегда, – отмахнулся хозяин и пошел принимать доставленные напитки.

– Нет, ну кто-нибудь может мне сказать, что написано в объявлении?

В этот момент мимо столиков пробегал старший сын Василия – семилетний Костас.

– Стой, – поймала его мама, – пойдем-ка со мной.

Костас повиновался. Мама подвела его к столбу и заставила прочитать объявление. Костас честно прочел по-гречески. Но на английский перевести не мог. Тогда мама подвела мальчика к папе Василия, то есть дедушке Костаса, и заставила повторить то, что он прочел. Чтобы мама отпустила ребенка, дедушке пришлось перевести:

– Там написано, что завтра в деревне будет отключен свет из-за установки новых столбов. Ну, и воду могут тоже.

– А в какое время?

– С десяти до часу.

– Что – ни воды, ни света?

– Да ничего не будет, – ответил он, – может, отключат, а может, нет. Может, с одиннадцати, может, до двух. Никто не узнает, пока не отключат.

– Везде? Во всей деревне? – Мама приготовилась к полному блэкауту.

Дедушка пожал плечами.

– И что же делать? – воскликнула мама.

– Ничего, – спокойно ответил дедушка и передвинул фигуру.

Когда мы вернулись домой, на ближайшем к нашему дому столбе появилось объявление на английском, явно написанное Эммой. Она сообщала, что завтра, вполне вероятно, но неточно, хотя возможно, будет отключен свет с девяти утра до трех часов пополудни.

– Это правильно, – хмыкнул папа, – лучше готовиться к худшему и надеяться на лучшее.

Весь вечер мама стояла у плиты и готовила еду на следующий день. Она еще раз сходила к Василию и договорилась с ним, что, если отключат свет и воду, мы придем к ним на завтрак и останемся на обед. Василий никак не мог понять причины паники, но не спорил.

Утром мама разогрела все блюда и расставила кастрюли по диванам, обложив подушками и пледами.

– Мам, что ты делаешь? – спросил я.

– Раньше, когда не было микроволновок, так еду сохраняли теплой. Под матрас ставили и накрывали, – объяснила мама, продолжая сооружать невообразимые конструкции.

Утром мы дружно встали в семь утра – мама решила всех загнать в душ до того, как наступит великая засуха на три часа. В девять мы были чисто вымыты, включая голову, мама подстригла ногти Симе и поставила стиральную машинку. Она вела себя так, будто воду отключали как минимум на неделю. Во все пустые емкости, которые нашлись в доме, она налила воду на тот случай, если воды больше не будет никогда, – в ванну, в пустые бутылки, тазик, чайник, в кастрюли. В половине десятого, когда мы выходили на пляж, на пороге появилась Финита с ведрами. Мама была возмущена до крайности. Финита же, увидев мамины горы и пригорки из пледов и подушек, тоже была возмущена. А когда она увидела мамины запасы воды, то даже испугалась и начала улыбаться маме так, как улыбаются сумасшедшим.