Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похоже, что чувство присутствия не является неотъемлемой частью сознательного опыта. Ведь можно почувствовать и «ощущение нереальности» – те, кто его испытывал, говорят, что оно отличается от чувства присутствия. Однако в этом месте можно нащупать важную деталь, необходимую для преодоления разрыва между биологическим и эмпирическим (данным в опыте). Чувство наличного существования придает опыту особенные, отличающие черты – это важная часть субъективности как таковой. Изучая процессы, происходящие в мозге и в организме в целом, процессы, которые наделяют нас чувством реальности существования, мы продвигаемся к нашей цели – к определению места опыта в биологическом мире.
Допустим, нам известна биологическая основа зрения. Мы объясняем его работу через свойства света, устройство глаза, передачу сигнала в мозг и так далее. И все равно нам кажется, что объяснение неполное – оно не отражает того, как зрение ощущается. Я думаю, что объяснение кажется неполным потому, что опыт видения включает в себя чувство присутствия или сопровождается им. Именно чувство присутствия – слабое, трудноуловимое, практически полностью фоновое – объясняет, почему видение определенным образом ощущается.
Философ, ученый – любой человек, склонный к рефлексии, может рассказать об определенных видах опыта, которые, как ему кажется, проливают свет на природу сознания или субъективности. Личные впечатления такого рода ненадежны, но иногда бывает трудно не пойти у них на поводу. Мне самому особенно красноречивыми представляются такие впечатления, где наличествует определенное равновесие между ощущением моего собственного присутствия и восприятием окружающего мира. В этом состоянии разум не поглощен собою, не обращен внутрь себя и не замкнут на себе. Но «я» при этом не становится прозрачным, не исчезает. Напротив, в такие моменты я ощущаю равновесие между собственным присутствием и присутствием окружающих меня вещей. Похожее «равновесие» можно иногда почувствовать при медитации. Вот он, окружающий мир – плюс ощущение того, что вы являетесь его частью. Это полезное чувство, способное вернуть мыслителя к реальности, учитывая, что бытующие в этой сфере теории, особенно философские, впадают в одну из двух крайностей: они либо раздувают роль независимого «я», либо стремятся полностью от него избавиться. Люди вечно пытаются преувеличить одно и проигнорировать другое. В качестве альтернативы мы можем отказаться от заблуждений «прозрачности», не отрицая реальности внешнего мира.
Выше я писал, что в этой главе буду тянуться вперед и возвращаться назад – тянуться, чтобы преодолеть разрыв между телесным и психическим, и возвращаться, чтобы опровергать ошибочные концепции, из-за которых проблема выглядит хуже, чем она есть. Сначала я попытался стянуть разрыв. Эволюция животных сделала их не только сложной совокупностью клеток, но и центром агентности и субъективности. Не появись животные – не было бы и опыта. В этой области существует разнообразие идей и тем, однако я не могу с уверенностью ранжировать их по значимости. Одна из них – появление нового вида живых систем и возникновение жизнедеятельности, присущей животным, то есть такой, которая руководствуется ощущением. Вторая – способ, каким ощущение совместно с действием вызывают к жизни тайное – или явное – чувство себя в противопоставлении другому. В зрительном опыте человека – примере, который так любят философы, – все это сходится в одну точку: мы определяем, с чем мы столкнулись и где оно находится, ощущаем мир и себя в нем, чувствуем свое тело своим и так далее. Неудивительно, что видеть – это не просто получать информацию, не просто снимать окружающий мир на кинопленку; видение как-то ощущается{114}. И хотя философы потратили немало сил на размышления о сенсорной стороне опыта, особенно о пятнах цвета наподобие картин Ротко, тому, что зрение как-то ощущается, мы обязаны и другим свойствам живого. Какие же из процессов, которые мы относим к «подсознательным», оказывают слабое влияние на чувственный опыт?
Эта история все еще далека от завершения, но начало уже положено.
Ночное погружение
Уже стемнело, и в этот поздний час никто, кроме нас с Томом Дэвисом, исследователем мягких кораллов из третьей главы, не погружался в спокойные воды залива. Мы пробирались по мелководью, прокладывая путь через заросли морской травы, в которой кто-то шастал и где время от времени вспыхивали таинственные красные огоньки. Когда мы ушли на глубину, меня поразила пустота и одиночество ночного моря. Если на мгновение выключить фонарик, тебя тут же поглощает давящая тьма. На суше даже ночью всегда есть хоть какой-то свет. Сюда же, на глубину 10 метров, свет практически не проникает. Животных, обитающих здесь, окружают лишь запахи, вкусы и прикосновения.
Том искал редких рыбешек – гостей из тропиков, которые на ночь притулились у рифа. Нескольких он приметил, но каменные уступы были полны спящих рыб, знакомых по дневным погружениям, – больших губасов и морвонгов. Нелегко было разглядеть мелких чужаков среди спящих вповалку местных.
Ближе к концу предыдущей главы я описывал маленькую сценку с участием краба-декоратора. Крабы-декораторы, которых встречаешь днем, обычно покрыты губкой. Во тьме же можно наткнуться на декораторов, украшенных мягкими кораллами. Они словно члены тайного общества, ордена ракообразных, узнать которых можно лишь по отличительным знакам, а увидеть – только ночью. Как раз такой декоратор и вышагивал по рифу. Вдоль его тела стелились жадные пальчики мягкого коралла. Половина ручек коралла была открыта, вторая – сжата в кулачки.
Под уступом дремала большая рыба, поверху маршировал краб, а два рака-отшельника любезничали, стоя лицом к лицу. Раковина одного из них была полностью покрыта актиниями; у второго их было поменьше. Актинии, которым раки подарили мобильность, столкнулись с неожиданным. Вытянутыми щупальцами они касались раковины другого рака и отдергивались, реагируя на прикосновение. Я не заметил, чтобы одна из актиний дотянулась до подружки, восседающей в соседней запряженной раком коляске, но в какой-то момент это наверняка случилось. Кого только не встретишь в темноте!
6. Осьминог
Приступ ярости
Недавно, в тот спокойный час, когда меняется направление приливно-отливного течения, я нырял с аквалангом в одном из тех мест, где растут мягкие кораллы из третьей главы. Обычно в это время все в море затихает, лишь немногие существа странного вида выбираются по своим делам – эти оригиналы друг другу не мешают. Но в тот раз одной осьминожихе не сиделось на месте; когда я ее увидел, она стояла, готовясь ринуться в бой. Похоже, это была самочка средних размеров, не больше софтбольного мяча. Для своего вида она была мелковата, но невероятно активна.
Я последовал за ней. Не вполне уверен, кстати, что это была самка. Пол осьминога на глазок определить трудно, но самцы при движении обычно оберегают одно из щупалец – у большинства видов оно третье справа. Восемь конечностей осьминога расположены вокруг его рта. Если смотреть спереди, те два, что находятся по центру, считаются первой парой – соответственно первым правым и первым левым щупальцами, за ними находятся второе правое и второе левое щупальце, и так далее, до четвертой пары. В нижней части третьего правого щупальца у самцов расположен особый проток, необходимый для спаривания, и самцы обычно не так активно его используют.
Третье правое щупальце осьминога двигалось так же свободно, как и остальные, поэтому я решил, что передо мной самка. Она раз за разом обхватывала и крепко сжимала всеми восемью щупальцами участок коралла или губки, откуда выскакивали самые разные существа. Было интересно наблюдать, кто всполошился, а кто нет. Сильнее всех пугались маленькие прятавшиеся среди кораллов осьминожки: одни осторожно отползали подальше, другие удирали на реактивной тяге. Крабы-декораторы, облаченные в защитный маскхалат из губки, похоже, чувствовали себя в безопасности
