Девять месяцев, или «Комедия женских положений» - Татьяна Соломатина

– У меня тоже обыкновенный! – на всякий случай сказала Светочка. Потому что её обыкновенный папа регулярно советовал ей о его должности без дела не поминать, а о квартире говорить: «Купила, и баста! А за сколько – не скажу! Тайна сделки!» К тому же Степан Степанович и так потратился, вы бы знали какие налоги на дарственные нынче! Да и нотариуса надо было задобрить. Хотя он свой, проверенный, давний товарищ. Но свои остаются своими ровно до тех пор, пока вы в одной связке, поэтому дополнительное крепление в виде купюр, убаюкивающих своим уютным шуршанием волны в солнечном сплетении, не помешает. С переписанными номерами, ага. Эти-то «свои», блин, ушлые. Они, если что, от «показаний под давлением» враз открестятся, не то что эти павлики-равлики. Да и ещё зятёк любимый порадовал. Ах, папочка купил квартиру! Целуем ручки, премного благодарны! Да-да-да, конечно, на Светочку, а как иначе?! Что? Вы её сами купили, а ей подарили? (Ну, достаточно было того, что дочь краем сознания в курсе, а этому и вовсе не надо знать, что квартирка-то дважды даренная, потому что так надёжнее. Потому что дареное – это уже неотчуждаемое, неделимое, непилимое и не растаскиваемое по частям ни при каких Светочкиных жизненных обстоятельствах! А то зятьёв тех может много быть, а миокард у него не казённый, такие комбинации раз за разом проворачивать. Да и когда ещё так удачно звёзды над погонами станут?) В общем, раз вы ей подарили, продемонстрировав таким образом недоверие ко мне и прочие обидные подозрения, не говоря уже о неблагодарности, то и вам кукиш, сами платите свои налоги и мебель своей дочурке-стерве покупайте. Мало я на неё потратил? Чем это я такое отношение заслужил?! И Степан заплатил «подарочные» налоги два раза, а куда деваться? В чём-то и парня можно понять, чего уж там! С мебелью торопиться не стал, поскольку психологический портрет своего родственника изучил от и до. Остынет. Серёга уехал в свой очередной рейс. Вернулся через две недели с новой машиной приличной немецкой марки. Цвета «дипломат». Питал он к нему невероятное пристрастие. Ну и плиту Светке купил немецкую, ладно. Жена, в конце концов.

Соня была рассеяна, Тина – насторожена, Светочка – хитра. Так вот они и пили тогда свой чай. Вернее – Сонин кофе. И установились у Заруцкой и Шевченко добрососедские отношения.

Коими Светочка начала понемногу и ненавязчиво злоупотреблять.

Ну, ответьте, как на духу, разве хоть у одного/одной из вас хватит мужества отказать соседке, заносящейся к вам в растрёпанных чувствах с просьбой присмотреть пару часиков за хнычущим двухлеткой, потому что маме на другом конце города плохо, а ребёнка ну совершенно не с кем оставить? И даже если вы в первый же раз узнаете, что карапуз неуправляем, и ни поспать, ни позаниматься вам не удастся, то разве вы откажете в другой такой же экстренный раз? Например, если младшая сестра просителя попала в какую-то малоприятную ситуацию, а выручить её ну совершенно некому?

Откажете?

Соня была не так жестокосердна и отказать не могла. К тому же она привыкла верить людям на слово, а врала Светочка или нет, ни Соне, ни автору неизвестно. Так что и читатель, если удержится от огульных обвинений и вспомнит о презумпции невиновности, то поймёт, что и он бы не отказал в помощи ближнему своему и тем паче коллеге, в такой малости, как присмотреть за ребёнком, если маме или сестре того самого ближнего плохо.

В общем, слово за слово, чашка за чашкой, сигаретка за сигареткой – стали Соня и Светочка приятельствовать. На работе вроде всё чаще вместе стали их видеть на перекурах и в буфете. Вроде всё естественным образом произошло. К кому обратится интерн первого года за помощью, если её собственная соседка-подруга – интерн второго года? Ага. Как написать, куда пойти, по какому телефону звонить, дай ушить и так далее и тому подобное. Человеческая жизнь – нескончаемая череда мелочей, и да хранит вас господь от бытовых манипуляторов! Ибо по сравнению с ними все казни египетские – пфуй! Детский аттракцион.

Именины, крестины, праздники, день парижской коммуны, вечер пятницы – и так далее, и так далее, и так далее... Общие пироги, общий лак для ногтей (всё больше Сонин, зачем тратиться, если врачи так редко могут позволить себе накрасить ногти?). А давай на выходные с нами за город?.. Я его выгнала! Я его приняла, всё-таки отец ребёнка! Серёга – гад! Серёга – прелесть! Серёга пришёл. Серёга ушёл. Я – врач, а он – несчастный шофёр! Тамарка – дрянь, Алка – сука, мама-папа, свекровь-морковь... Бабам всегда есть о чём поговорить, даже если одна из них не замужем.

– Почему ты не замужем до сих пор?! – удивлялся иногда подвыпивший Серёга, танцуя с Сонечкой на очередном сборище имени Светочкиных или Сашенькиных именин-дней рождений.

– Не берут! – смеялась Соня.

– Ой, да ладно заливать-то! – недоверчиво и добродушно смеялся простой дальнобойщик.

– Почему ты не замужем до сих пор?! – удивлялся иногда подвыпивший Степан Степанович, танцуя с Сонечкой на очередном сборище имени Светочкиных или Сашенькиных именин-дней рождений.

– Не берут! – смеялась Соня.

– А я бы взял! – клокотал полковник УБОПа, плотоядно шаря по Сониной талии.

В общем, год за годом жить рядом... Вы же понимаете, наши подруги – наш крест. Мужчинам никогда не разобраться в хитросплетениях женской дружбы. Им, как правило, легче взять и разрубить свои мужские отношения, чем нам распутать клубок насмерть проросших друг в друга девичьих змеечерепах, медуз горгон и прочих лернейских гидр.

Вот так они и жили бок о бок (жили и работали!), и могло всё это продолжаться ещё достаточно долго, если бы в один прекрасный момент Софья Заруцкая не познакомилась со своим будущим мужем.

Произошла их судьбоносная встреча донельзя банально. Поздним вечером Соня возвращалась домой с работы. Вслед за ней топал молодой человек. Она даже не обращала на это никакого внимания, потому что давно уже привыкла ходить тёмными улицами одна-одинёшенька, и в связи с этим её жизненным обстоятельством инстинкт вечной настороженности порядком истаскался.

Нет-нет, у неё периодически случались мужчины. Соня была хороша собой и не глупа... Может, поэтому мужчины и не случались надолго? Её раздражало присутствие под одной с ней крышей второго лишнего. А уж под чужими крышами вообще всё было чуждым. Мужчины ей нравились. Ну, там, фигура, глаза, интеллект и, чего греха таить, кошельки. Но, просыпаясь с самым нравящимся, самым фигуристым, глазастым, интеллектуальным и состоятельным, она испытывала чувство неловкости. А любовь, как ей казалось, неловкости не предусматривает. Ни в каких формах и проявлениях. К тому же у неё была любимая работа, и массажи она долго-долго не бросала, потому что кормили они куда лучше – во всяком случае пока, – чем акушерство и гинекология. А мужчины – особенно фигуристо-состоятельные и глазасто-интеллектуальные – волей-неволей доминировали. Она же, понимая всю правильность подобного закона природы, тем не менее рано или поздно срывалась, вопреки всем доводам своего вполне качественного ума. А уж Светочкин пример под боком... Да и вообще – коллеги обоих полов. Родители. Семьи были у многих, а счастья не было ни у кого. В её, разумеется, Сонином понимании счастья. Как некоего особого состояния души и тела. Точнее, душ и тел. Состояния неразрывного, неотягощённого и гениального в своей простоте. А вокруг были – дай бог, покой, воля и взаимопонимание – в лучшем из лучших случаев. Но у неё ни в чём таком не было особой необходимости. Да и не особой тоже.

В общем, к тому моменту, когда за ней поздним вечером топал молодой человек, Соня была убеждена, что она одиночка. Не потому что страшная или характер невыносимый. Потому что и красивая, и, судя по многолетним отношениям с родителями, начмедом, подругой-соседкой, коллегами и продавцами супермаркетов, – снести может всё что угодно. Не потому, что готовить не умеет или засранка. Надо – вполне способна и на прозрачный бульон, и на фигурные вареники. Дважды даже куличи пекла, а уж в шарлотке – вообще ас! И стерильно у неё, как в оперблоке, и вещи всегда по местам. Не потому, не потому и не потому. А просто – потому что! Одиночка – и привет! Бывает же такое, наверное? Встречаться – может. Спать под одним одеялом – не очень. К тому же у каждого человека свой запах. Вот если бы так, как в книгах!.. Вот у той же Грековой, которая Вентцель, в «Кафедре» старичок Завалишин жалеет, что после смерти быстро раздал все вещи жены, чтобы не напоминали своим видом о горе. А потом захотел вспомнить её, живую, не фотографическую, а восстановить образ не мог. Потому что запах выкинул вместе с кофтами и юбками. И жалел-жалел-жалел именно о запахе. И вот, сколько Соня ни внюхивалась в мужчин – в тех, что были недолго, и в тех, что были более постоянными и даже настаивали на совместном житии-бытии, – нет. Не было в них чего-то такого. Всё ровно. Или приятный одеколон. Мыло. А запах их собственной кожи был ей даже неприятен. Или безразличен.