Адское Воинство - Варгас Фред

Чтобы объявить о капитуляции, он подобрал самое короткое слово из всех возможных.

— Помните кроссовки, которые нашли у Мо в шкафу? Помните шнурки от них?

— Помню. Это кроссовки его размера. Что дальше?

— Я говорю о шнурках, Данглар. Концы шнурков вымокли в бензине на длину в несколько сантиметров.

— Ну и что?

— Это подростковые кроссовки, с удлиненными шнурками.

— Знаю, у моих ребят такие.

— И как ваши ребята завязывают шнурки на таких кроссовках? Подумайте хорошенько, Данглар.

— Обхватывают ими щиколотку сзади, а потом завязывают спереди.

— Вот именно. Когда-то было модно ходить с развязанными шнурками, а теперь, наоборот, они очень длинные, и их обматывают вокруг ноги, а уж потом делают узел спереди. Так поступают все, кроме разве что какого-нибудь старика, который давно сошел с дистанции, а теперь влез в эти кроссовки, но не знает, как они крепятся к ногам.

— Черт возьми!

— Да. Старик, который давно сошел с дистанции, которому, предположим, лет пятьдесят или шестьдесят, — предположим, один из сыновей Клермон-Брассера — купил подростковые кроссовки. Затянул на них шнурки и просто завязал спереди, как делали в его время. Поэтому концы шнурков тащились по земле и вымокли в бензине. Помните, я велел Мо надеть кроссовки?

— Помню.

— Он завязал шнурки по-своему, обмотал вокруг ноги и стянул узлом спереди. Если бы Мо поджег машину, бензин, конечно, остался бы у него на подошвах. Но не на концах шнурков.

Данглар налил себе вина в только что опустевший стакан.

— Это и есть ваш довод?

— Да, и он дорогого стоит.

— Вы правы. Но ведь вы начали разыгрывать перед нами комедию раньше, чем он надел кроссовки. Вы все знали уже тогда.

— Мо не убийца. Я с самого начала не хотел, чтобы он угодил в мышеловку.

— Кого из сыновей Клермон-Брассера вы подозреваете?

— Кристиана. Он уже в двадцать лет был законченным хладнокровным негодяем.

— Вам будут чинить препятствия. Где бы ни скрывался Мо, его поймают. Это их единственный шанс. Кто приехал за ним на машине?

Адамберг допил вино из стакана и ничего не ответил.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — подытожил Данглар и тяжело поднялся с места.

— У нас уже живет один больной голубь, приютим и второго.

— Вы не сможете долго держать его у себя.

— Я и не планирую.

— Замечательно. И как мы будем вести себя дальше?

— Как обычно, — сказал Адамберг, выпутываясь из оленьих рогов. — Первым делом надо составить рапорт. У вас к этому особый талант, Данглар.

В эту минуту зазвонил его мобильник: определившийся номер был ему незнаком. Адамберг взглянул на циферблаты своих часов, которые в среднем показывали двадцать два ноль пять, и нахмурился. Данглар уже принялся сочинять лживый рапорт, с беспокойством думая о том, что из-за своей привычки поддерживать Адамберга в любой ситуации он вслед за комиссаром преступил границы дозволенного.

— Адамберг, — осторожно произнес комиссар.

— Это Луи-Никола Эмери, — глухим голосом сообщил капитан. — Я тебя разбудил?

— Нет. У меня только что сбежал подозреваемый.

— Отлично, — сказал невпопад Эмери.

— Лео умерла?

— Нет, она пока держится. А я вот нет. Адамберг, у меня забирают дела.

— Официально?

— Пока нет. Меня предупредил один коллега из Генеральной инспекции. Приказ будет подписан завтра. Стервятники, сукины дети!

— Мы ведь с вами это предвидели, Эмери. Вас отстраняют от должности или переводят в другой город?

— Временно отстраняют, в ожидании рапорта.

— Ну да, рапорта.

— Стервятники, сукины дети, — повторил капитан.

— А зачем звонишь?

— Лучше сдохнуть, чем видеть, как капитан из Лизьё возьмет расследование на себя. Даже святая Тереза[5] не задумываясь отдала бы его на растерзание Адскому Воинству.

— Секунду, Эмери.

Адамберг прикрыл трубку рукой и спросил у Данглара:

— Данглар, кто у нас капитан жандармерии в Лизьё?

— Доминик Барфон. Редкая сволочь.

— Что ты хочешь предпринять, Эмери? — спросил Адамберг, вернувшись к разговору.

— Хочу, чтобы этим делом занялся ты. Ведь оно, в конце концов, твое.

— Мое?

— Оно было твоим с самого начала, а по сути, даже еще раньше. С момента, когда ты вышел на Бонвальскую дорогу, не имея об этом деле ни малейшего представления.

— Я просто вышел подышать воздухом. И поесть ежевики.

— Рассказывай сказки кому-нибудь другому. Дело это твое, — не сдавался Эмери. — Если ты им займешься, я смогу втихаря помогать тебе и ты не станешь мне пакостить. А тот сукин сын из Лизьё меня в порошок сотрет.

— Ты из-за него хочешь, чтобы я занялся этим делом?

— Из-за него и еще потому, что дело это — твое, и ничье больше. Адское Воинство встало на твоем пути.

— Не впадай в истерику, Эмери.

— Но это правда. Он скачет в твою сторону.

— Кто «он»?

— Владыка Эллекен.

— Ты ни капельки не веришь во все это. Ты трясешься за свою шкуру.

— Да.

— Извини, Эмери, но ты ведь знаешь, что я не могу взяться за это расследование. Нужен хоть какой-нибудь предлог, а у меня его нет.

— Предлог не понадобится. Мы пустим в ход связи. С моей стороны поможет граф Ордебек. А ты найди кого-нибудь со своей.

— Зачем? Чтобы нарваться на неприятности с легавыми из Лизьё? Мне хватает своих неприятностей, Эмери.

— Но тебя не отстраняют.

— Что ты об этом знаешь? Я же тебе сказал: у меня сбежал подозреваемый. Из моего собственного кабинета, прихватив ствол одного из моих подчиненных.

— Это лишний повод к тому, чтобы добиться успеха в другом деле.

А ведь он прав, подумал Адамберг. Но кто же осмелится выступить против Владыки Адского Воинства?

— Твой сбежавший подозреваемый проходит по делу Клермон-Брассера? — спросил Эмери.

— Точно. Сам видишь, мой корабль дал течь, и надо срочно вычерпывать воду.

— Хочешь пообщаться с наследниками Клермон-Брассера?

— Еще как хочу. Но к ним не подберешься.

— Это ты не подберешься. А граф д’Ордебек — запросто. Знаешь, кому он продал свои сталеплавильные заводы? Антуану Клермону. В пятидесятые годы они вместе служили в Африке и порезвились там как следует. С графом мы друзья. Когда Лео поймала меня за штаны и вытащила из пруда, она еще была его женой.

— Забудь о Клермон-Брассерах. Мы нашли поджигателя.

— Это хорошо, но иногда хочется подчистить все вокруг, чтобы глубже понять суть дела. Просто так, из профессиональной гигиены, не ставя себе никаких конкретных целей.

Адамберг отнял от уха телефон и скрестил руки. При этом он задел пальцем комочек земли, который положил в карман рубашки, когда был в Ордебеке, то есть в полдень — менее двенадцати часов назад.

— Дай мне подумать, — сказал он.

— Но думай быстро.

— Я никогда не умел думать быстро, Эмери.

Медленно тоже, добавил про себя Данглар. Устроить побег Мо было просто безумием.

— Опять Ордебек, да? — спросил Данглар. — Вам мало, что прямо с утра на вас напустится все правительство в полном составе, вы хотите побороться еще и с Адским Воинством?

— Праправнук маршала Даву только что сложил оружие. Крепость можно взять без боя. Это произведет впечатление, не так ли?

— С каких пор для вас важно произвести впечатление?

Адамберг промолчал и начал прибираться у себя на столе.

— С тех пор, как я обещал Лео вернуться, — произнес он наконец.

— Она в коме, ей наплевать, она даже не помнит, кто вы.

— А я о ней помню.

В сущности, размышлял Адамберг, шагая домой пешком, Эмери, возможно, не так уж неправ, говоря, что это его расследование. Он сделал крюк, чтобы выйти на берег Сены, и выбросил в воду телефон Меркаде.

XV

В два часа ночи Данглар закончил рапорт. В половине седьмого утра Адамбергу позвонил генеральный секретарь начальника управления префектуры, затем сам начальник управления, потом секретарь министра и, наконец, в четверть десятого министр внутренних дел собственной персоной. В этот момент в кухню вошел Мо в слишком просторной футболке, которую ему одолжил Кромс: своим появлением он робко давал понять, что проголодался. Кромс с голубем, усевшимся у него на предплечье, встал, чтобы подогреть кофе. Ставни на окнах, выходивших в сад, были закрыты, а на балконную дверь с внутренней стороны Кромс приколол кнопками кусок ткани с аляповатым узором в цветочек — чтобы солнце не припекало, объяснил он Лусио. Мо было строго-настрого наказано не подходить к окнам на втором этаже. Адамберг сначала сделал молодым людям знак молчать, а затем, уже не таким властным жестом, попросил их выйти за дверь.